Свободный танец (также пластический, ритмопластический) — возникшее в начале ХХ века движение за освобождение от конвенциональности прежнего балетного театра и слияние танца с жизнью. Свободный танец стоял у истоков танца ХХ века; в нем были сформулированы принципы, на которых отчасти основывались танец модерн и джаз-модерн, контемпорари/contemporary, и даже буто и контактная импровизация.
Создателей свободного танца объединяло не только желание превратить его в высокое искусство, имеющее равный статус с музыкой или живописью, но и особое мировоззрение. Все они в той или иной степени восприняли идею Ницше о танце как метафоре свободы и танцоре как воплощении раскрепощенного и творческого духа. Для основателей свободного танца танец стал особой философией, от которой они ожидали трансформации жизни. Айседора Дункан (1877—1927) мечтала о новом человеке, для которого танец будет так же органичен, как и другие повседневные дела, о женщине будущего — обладательнице «самого возвышенного разума в самом свободном теле».
Одним из идейных источников свободного танца стало движение за физическое совершенствование, раскрепощение тела. Его сторонники искали источник возрождения в природе, призывали к естественности, освобождению человека от требований, налагаемых на него современной цивилизацией. На рубеже XIХ и ХХ веков появились разнообразные системы физических упражнений — гимнастики Рудольфа Боде и Фребеля; возник интерес к спорту: именно тогда де Кубертэн возобновил Олимпийские игры. Француз Франсуа Дельсарт (1811—1870) — театральный актер, певец, преподаватель музыки и создатель новой гимнастики — провозгласил, что у тела есть собственный язык; после него стало ходовым выражение «поэзия тела». Распространялось увлечение античностью, в которой совершенствованию тела придавалось огромное значение. Идеалом Дункан были «прекрасно естественные» движения античной пляски, простые движения ходьбы и бега. Она первой из танцовшиц отказалась от корсета и трико и выступала в одежде, не мешающей движениям, — тунике.
Другим источником свободного танца стала ритмика Эмиля Жака-Далькроза (1865—1950). Преподаватель музыки и пения из Женевы, он вначале использовал обучение ритму как подготовку к игре на музыкальном инструменте. Позже Далькроз стал пропагандировать ритмику и как способ воспитания воли, укрепления физического и душевного здоровья, гармонического развития человека.
Еще одним реформатором из тех, кто использовал для своих целей танец, был Рудольф Штайнер (1861—1925). Хотя созданная им антропософия стояла гораздо ближе к христианству, чем к античности, для него также идеалом была гармония человека с природой, космосом. Он изобрел свою систему движений — эвритмию — наполненный символическим значением танец не только под музыку, но и «под слово», или стихи.
Как и Дункан, Далькроз и Штайнер, Рудольф Лабан (1879—1958), которого считают одним из отцов-основателей танца модерн, осознавал себя не просто танцором, а строителем новой культуры. Этот сын генерала Австро-Венгерской империи мечтал о новых формах коллективной жизни — коммунах, в которых на праздниках все жители будут собираться в огромные танцующие хоры. Он и сам основал такую коммуну в местечке Монте Верита в итальянской Швейцарии.

Niddy Impekoven
Gret Palucca
Vera Skoronel
Anita Berber




Все создатели свободного танца видели в нем не искусство для искусства — феномен элитарной культуры, — а часть культуры демократической, массовой — в лучшем смысле этого слова. Основатели свободного танца считали, что танцевать может и должен каждый, и что танец поможет каждому развиваться и менять свою жизнь. Одна из создательниц свободного танца в России, С. Д. Руднева (1890—1989), видела в своем деле «главным образом его человеческую ценность, значение его для формирования человеческой личности, обогащения, просветления ее, необходимых для создания новой жизни». Вместе с единомышленниками, она разработала уникальный метод пластического прочтения музыки — музыкальное движение и основала студию «Гептахор». В трудные 1920-е годы его участники жили коммуной, организовав жизнь в соответствии со своими идеалами, а затем посвятили себя детям, создав уникальные методики для развития личности ребенка.
Новое поколение танцующих — Мэри Вигман, Марта Грэхем, Мерс Каннингэм и другие — также были бесстрашными экспериментаторами в искусстве: Вигман стала танцевать без музыки (ее любимым инструментом был гонг), подчиняясь только ритмам своего тела; критики писали, что она сама своими движениями создает музыку. Грэхем анализировала в танце законы движения женского тела; в результате ее работы танцовщица перестала считаться воплощением слабости. Каннингем работал вместе с творцами авангарда — композитором Джоном Кейджем, художником Робертом Раушенбергом, испытал влияние философии дзен. Но их работа сосредоточилась в пределах индивидуального тела. В отличие от пионеров свободного танца, их больше интересовало не выращивание нового человека или развитие личности, а физические характеристики — такие, как энергия, движение, взаимодействие тела со средой. Именно гуманистический пафос свободного танца, а не особая хореография или техника, выгодно отличают его от последующих направлений современного танца.
Дух свободного танца присутствует в актуальном сейчас движении в сторону импровизационности, спонтанности и свободы творчества. Так, танец Буто возник в послевоенной Японии на волне освобождения от жестких конвенций традиционного театра. Контактная импровизация продолжает не только тенденцию свободного танца к импровизации, но и его демократичный характер. Отечественное направление, называемое музыкальным движением, ищет способы научить танцу и импровизации любого человека. Эти черты свободного танца делают его мощным средством пробуждения в человеке способностей к творчеству, развития личности и позволяют успешно использовать в танцевально-двигательной терапии.

Liesa Kresse (2)
Hertha Feist
Claire Bauroff



http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B2%D0%BE%D0...%D1%82%D0%B0%D0%BD%D0%B5%D1%86

Свободный танец и освобождение женщины.
"Движение за свободный танец и ритмику сделало социально приемлемым то, чем до этого женщины могли наслаждаться только у себя дома, при закрытых дверях" [Gabrielle Klein. FrauenKörperTanz. Munich: Wilhelm Hagen Verlag, 1992. P. 155].

На своем первом выступлении в Цюрихе в 1916 году великая немецкая танцовщица и хореограф Мэри Вигман танцевала не музыку, а текст. Этим текстом была «Песнь-пляска», ее любимая глава из книги Ницше «Так говорил Заратустра». «Да, я провозвестник молнии, я тяжелая капля из тучи: но молния эта – сверхчеловек», - пел Заратустра. Его устами Ницше пророчествовал о рождении нового человека – того, кто будет неизмеримо сильнее, мудрее и прекраснее человека нынешнего. Современники Ницше – как мужчины, так и женщины – поверили и разделили его мечту о новом человеке. Книга Ницше стала, без преувеличения, самой популярной работой, когда-либо вышедшей из-под пера философа. Для самого Ницше эффект, который вызвали его работы у его читательниц, был бы неожиданным – в конце концов, это он советовал, входя к женщине, брать с собой плётку. Но женщины справедливо услышали в ницшеанстве призыв к собственному освобождению.
Ставший в наши дни одним из самых влиятельных направлений в пластическом искусстве, современный танец тесно связан с движением за женскую независимость. Скажем больше: он вряд ли бы мог без этого движения реализоваться. Его создателями были выдающиеся женщины – Айседора Дункан, Мэри Вигман, Марта Грэхем. И они же были признанными борцами за освобождение женщины.

Mary von Rosen
Mistinguett
Ilse Vigdor



Дункан, Вигман и Грэхем, каждая по-своему, боролись за освобождение женщины, но делали они это не через политику, а через танец. Они добивались независимости в собственной жизни, совершенствовали свое искусство. Но именно поэтому они стали образцами для подражания, или - говоря языком психологии - ролевыми моделями для многих своих современниц. И они сами, и исповедуемые ими взгляды на танец и роль женщины были очень разными. Марта Грэхем, которая не делала никаких сугубо феминистских заявлений, тем не менее воспринималась современниками как наиболее смелая в разрушении конвенциональных представлений о женственности. Она танцевала не женственность, а силу. Напротив, Айседора Дункан в глазах современников больше соответствовала идеалу женственности. Тогда в женщине ценилось сочетаниек качеств, которые кажутся нам сейчас не вполне совместимыми – чистоты, непорочности, и материнства. Дункан создала себе в танце образ, иделаьно воплощавший именно эти качества. В отличие от нее, Мэри Вигман уже в начале своей карьеры стремилась к тому, чтобы поднять танец на уровень «абсолютный», надличностный, в котором не было бы ни мужчин, ни женщин. Правда, под давлением консервативного в вопросах пола нацистского режима в 1930-е годы ей пришлось сделать свой танец более конвенциональным, «женственным». Но несмотря на разницу их жизненной и художественной позиций, у Дункан, Винман и Грэхем было много общего. И в их танце, и во всей их независимой жизни была непобедимая сила. Ей удалось в конце концов взломать лёд патриархального пуританского общества, в котором прошло детство этих женщин.

http://www.heptachor.ru/Свободный_танец_и_освобождение_женщины


Мэри Вигман
Немецкую танцовщицу и хореографа Мэри Вигман (1886-1973) называли «величайшей артисткой Германии» [Karl Toepfer. Empire of Ecstasy: Nudity in German Body Culture 1910-1935. Berkeley, 1997. P. 107]. Она создала свой собственный стиль – экспрессивный танец – не похожий ни на балет, ни на нео-греческий лиричный танец Айседоры Дункан, ни на популярную среди танцоров начала ХХ века восточную экзотику. Детство Мари Вигмáнн (Marie Wiegmann – именно так писалось имя, которое она получила при рождении) прошло в Германии эпохи Вильгельма II. Ее родители, преуспевающие владельцы магазинов колониальных товаров, дали ей имя, которое напоминало о дальнем родстве семейства с английской аристократией. (С началом концертной деятельности, она превратила это имя в сценический псевдоним, слегка изменив написание - Mary Wigman.) Германия ее детства была процветающей капиталистической страной с консервативным, патриархальным и в высокой степени милитаризованным обществом, с жестким разделением ролей между полами. Сферой деятельности женщин считались «Kinder, Kirche, Küche» (дети, церковь, кухня), мужчин – все остальное, но в особенности военная служба. Всеобщая воинская повинность означала, что все мужчины подолгу служили в армии. Даже мужская мода находилась под военным влиянием: пиджаки были до неудобства тесными, как армейские мундиры; школьники и студенты носили форменную одежду.



От женщины из «приличного общества» – или, как сказали бы сейчас, среднего класса - требовалось соблюдение норм, прежде всего, в том, как быть женой и матерью. Но перемены были не за горами. В 1900 году, когда Вигман исполнилось 14 лет, в Ганновере, где она жила, открылась первая средняя школа для девочек, а университеты начали принимать женщин. Экономический бум привел к тому, что женщин все чаще нанимали на работу, и они получали независимость – прежде всего, финансовую. Мэри хотела учиться медицине, но ее родители боялись, что она станет «синим чулком». Вместо этого ей было разрешено изучать языки в Англии. Но примириться с уготованной ею ролью жены и домохозяйки она не могла и разорвала две помолвки. Наконец она услышала о том, что швейцарский композитор и преподаватель музыки Эмиль Жак-Далькроз открывает школу недалеко от Дрездена. В ней должен был преподаваться новый предмет – ритмическая гимнастика – нечто среднее между свободным танцем и подготовкой к игре на музыкальном инструменте. Выпускники школы получали диплом преподавателей музыки и ритмики.
Вигман впервые увидела выступление учеников Далькроза в Амстердаме, а потом побывала на концерте других танцовщиц – знаменитых сестер Визенталь из Вены. Легкость и «греческая» непосредственность их танца поразили ее. Несмотря на то, что ей было уже 23 года – возраст, в котором редко начинали учиться танцам, - Вигман поступила в школу Далькроза в Хеллерау. Для этого ей пришлось порвать с семьей; примирение состоялось позже. Вигман писала, что ее всегда разрывали два непримиримых стремления – к «человеческому, женскому», с одной стороны, и к «одиночеству и танцу», с другой [Gabriele Fritsch-Vivié. Mary Wigman. Reinbek bei Hamburg, 1999. P. 51]. Слова эти были парафразой из Ницше и выдавали влияние ницшеанства на танцовщицу. Это он, философ-отшельник, противопоставил всему «человеческому, слишком человеческому» - миру обычных людей - своего Сверхчеловека, танцующего на заснеженных горных вершинах.



Ницше звал к «переоценке ценностей», к отвержению условностей и ломке традиций. Женщины, для которых мир патриархальных ценностей давно стал тесен, нашли в нем союзника. Одна из современниц Мэри Вигман, участница немецкого социал-демократического движения Лили Браун видела в освобождении женщин «героический ницшеанский акт само-создания», который должен был привести к «высвобождению творческой энергии женщин во всех сферах жизни» [Steven E. Ascheim. The Nietzsche Legacy in Germany, 1890-1990. Berkeley, 1992. С. 88-89]. А одна из самых известных в Германии феминисток-ницшеанок, Хелен Штёкер, пошла еще дальше, критикуя лицемерную аскетическую мораль в вопросах пола и призывая к ее реформе. Наиболее радикальные феминисты стремились освободить любовь от пут буржуазного брака. Вместо того, чтобы обуздывать чувства и ограничивать любовь условностями и «приличиями», общество, по их мнению, должно узаконить свободные любовные союзы и помогать в воспитании рожденных в свободном браке детей. В 1905 году при поддержке известных представителей интеллигенции, в том числе мужчин, немецкими феминистками была основана Лига защиты матерей.


http://www.heptachor.ru/%D0%9C%D1%8D%D1%80%D0%B8_%D0%92%D0%B8%D0%B3%D0%BC%D0%B0%D0%BD

Айседора Дункан
Великая Айседора Дункан (1877-1927) тоже зачитывалась Ницше. Ответом на философию сверхчеловека была ее статья-манифест «Танец будущего», и вся ее жизнь. Создательница свободного танца, Дункан была не просто артисткой или танцовщицей. Ее стремления шли намного дальше простого совершенствования исполнительского мастерства. Она, как и ее единомышленницы, мечтала о создании нового человека, для которого танец будет так же органичен, как глоток воды. Подобно ницшеанскому Заратустре, эти женщины (и сочувствующие им мужчины) видели себя пророками будущего; само это будущее они воображали таким же легким и радостным, как античная пляска. Дункан писала, что новая женщина будет обладать "самым возвышенным разумом в самом свободном теле". Сама она и была такой – свободной и в танце, и в одежде, и в жизни. Танцевала босой, без лифа и трико, одетая в одну только развевающуюся тунику. Никогда не носила корсетов и этим произвела революцию в дамской моде. Не заключала буржуазных браков и воспитывала не только рожденных ею, но и приемных детей, удочерив учениц созданной ею школы танца. Протестуя против пуританской культуры своей родины - Новой Англии, - она писала: "если мое искусство символично, то символ этот – только один: свобода женщины и эмансипация ее от закосневших условностей, которые лежат в основе пуританства".
В то время пуританство было не просто словом, а неукоснимым законом жизни. Женщины не могли выйти из дома без корсета. Слово «ноги» в пуританском обществе считалось неприличным, и вместо этого говорили: «нижние конечности». В особенно строгих домах даже на ножки рояля надевали чехлы, дабы не вызывать непристойных ассоциаций… Девочкам из хороших семей запрещали выступать на публике, даже если это был концерт в музыкальной школе, где они учились – не говоря уже о об исполнении танцев. Женщина из приличного общества, хотя бы одетой с гловы до ног, не могла исполнять танец перед зрителями – если только она не была безумной.
Правда, случалось, что женщины из буржуазных семей танцевали перед зрителями, но только… на приемах у психиатров, Там от подозрений в порочности их защищал диагноз душевной болезни. Один случай произошел во Франции в начале 1890-х годов, где некий полковник в отставке Роша (de Rochas) практиковал лечение гипнозом. Одной из его пациенток была женщина, известная как Лина, которая якобы страдала от легкой формы душевной болезни. Гипнотизируя Лину, Роша обнаружил у нее исключительный дар к пантомиме и танцу; он «внушал» ей разные эмоции - и она их артистически выражала, - играл музыку - и она интерпретировала эту музыку в танце. Как только игра на фортепьяно или действие гипноза прекращались, Лина замирала в различных художественных позах. Времени было достаточно, чтобы Роша мог ее сфотографировать. В 1900 г. вышел его труд с описанием гипнотических сеансов с Линой и ее многочисленными фотографиями.



Другой подобный случай произошел в 1902 году, когда к французскому врачу-психиатру Эмилю Маньяну пришла на прием дама, представившаяся как Мадлен Г. По словам врача, она страдала истерией в легкой степени. Во время лечебных сеансов гипноза Маньян решил поиграть ей на рояле, и Мадлен «затанцевала». Гипноз якобы ей избавиться «от ложного стыда, робости и неловкости» - до такой степени, что Маньян показывал свою пациентку на публике. Мадлен заслужила славу талантливой танцовщицы, тонко чувствующей и выражающей характер музыкального произведения. Все приписывали это растормаживающего влиянию гипноза. Оказалось, однако, что мать Мадлен, родом из Тифлиса, была хорошей музыканткой, а отец-швейцарец – зарабатывал на жизнь как учитель танцев, причем в его семье это было потомственной профессией. Мадлен училась танцу у отца, музыке – сначала у матери, затем в консерваториии, но, выйдя замуж, оставила эти занятия. Она вновь «нашла свой дар» только на приеме врача, делая то, к чему лежало ее сердце, под прикрытием «гипноза».
Дункан первой решилась на то, на что до нее женщины шли только в «измененном состоянии сознания», под гипнозом. Она вышла на сцену и танцевала то, к чему стремилась ее душа, возвращая телу духовность. Одетая в греческую тунику, она своим танцем восстанавливала прекрасную, со времен античности преданную забвению гармонию души и тела. И современники поверили Айседоре, поверили в то, что она - провозвестница будушего, назвав ее "первой женщиной, к которой приложим эпитет гениальности", и сравнив с "родоначальниками новых эпох и стилей". Совершённый ею переворот – не только в танце, но и в жизни – считали историческим.
Дункан несколько раз приезжала в Россию. Впервые это произошло в начале 1905 года. Андрей Белый был на ее выступлении, состоявшемся в один из тяжелых январских дней после Кровавого воскресенья. Но Дункан танцевала радость, и питерская интеллигенция откликнулась на нее. Андрей Белый восторженно писал, как "она вышла, легкая радостная, с детским лицом. И я понял, что она – о несказанном. В ее улыбке была заря. В движениях тела – аромат зеленого луга. Складки ее туники, точно журча, бились пеными струями, когда отдавалась она пляске вольной и чистой". "Да, светилась она, светилась именем, обретенным навеки, являя под маской античной Греции образ нашей будущей жизни – жизни счастливого человечества, предавшегося тихим пляскам на зеленых лугах. А улицы Петербурга еще хранили следы недавних волнений".



http://www.heptachor.ru/%D0%90%D0%B9%D1%81%D0%B5%D...%D1%83%D0%BD%D0%BA%D0%B0%D0%BD


Марта Грэхем
Против консервативного взгляда на женщину только как на мать восстала и третья из названных здесь женщин - создательница танца модерн Марта Грэхем (1894-1991). Она родилась в США; ее родители ее были прихожанами пресвитерианской церкви, и в детстве она должна была исправно ее посещать. Впоследствии она вспоминала, каким кошмаром для ребенка было ходить в мрачную, темную церковь и отсиживать там соврешенно неэмоциональные, безжизненные службы. Танец, который она открыла для себя позже, был полным контрастом скуке церковной службы; он был праздником, «чудом» двигающегося тела. Но пуританские правила не допускали свободного телесного выражения чувств. Прабабушка Марты – настоящий матриарх семьи – вместе с родителями старалась сделать из девочки «настоящую леди». Это означало подготовку к роли жены – что же еще было делать юной леди? Когда Марте испольнилось 14 лет, семья переехала в Калифорнию. Для нее это было освобождением. В субтропическом климате, писала позже Грэхем, ни один ребенок не мог бы превратиться в пуританина [Don McDonagh. Martha Graham, A Biography. New York, 1973. С. 13].

Хотя семья Грэхем была религиозной и считала танцы грехом, однажды ей было разрешено пойти на концерт известной танцовщицы Рут Сен-Дени. Кроме того, несмотря на строгость взглядов, родители Марты были не против ее обучения в колледже. Вассар колледж, куда ее прочили родители, был известен не только качеством образования, но и своими спортивными традициями и суфражистскими симпатиями (суфражизм – движение за то, чтобы женщины получили избирательное право наравне с мужчинами). Спорт был одним из немногочисленных в то время возможностей для молодых американки проявить себя. В 1920-е и 1930-е годы большинство получивших известность американских женщин были или кинозвездами или спортсменками. Однако, увидев выступление Рут Сен-Дени, Марта захотела стать танцовщицей. В 1913 году ей разрешили поступить в Школу экспрессии в Лос-Анджелесе; затем она училась в школе «Денишоун», которую основала сама Сен-Дени вместе с партнером, Тедом Шоуном, в Калифорнии.
В годы, когда проходило ученичество Грэхем, на танец смотрели главным образом как на развлечение – он был составной частью водевилей, костюмированных представлений, светских балов. Статус искусства имел только один вид танца – балет, который в Америке считался европейской штучкой. В американских же танцевальных школах учениц готовили для участия в шоу и кабаре, и относились к ним соответственно. Но Марта хотела быть не девушкой из кабаре, а настоящей артисткой. Она с гордостью вспоминала позднее в мемуарах, что единственная в школе была освобождена от строгого надзора, которому подвергались все другие девушки, на том основании, что «Грэхем – это искусство». И впоследствии все ее мужчины смотрели на нее снизу вверх, как на художника и гения.



В ее эпоху бытовали жесткие стереотипы мужского и женского, о том, например, что мужчины церебральны, а женщины эмоциональны; мужчины в танце выражают себя в толчковых прямолинейных движениях, а женщины – в плавных движениях, совершающимся по траекториям кривых. Грэхем заявила, что она «не хочет быть ни деревом, ни цветком, ни волной». В своих танцах она отказалась от стандартного взгляда на женственность и стремилась к тому, чтобы сделать свои персонажи безличными, условно-формальными, сильными и даже маскулинными. В теле танцора, по мнению Грэхем, зрители должны видеть человека вообще –дисциплинированного, способного к высокой концентрации, сильного. Глядя на танец, зрители должны лучше узнать самих себя.
Очень многие комментаторы ее творчества отмечали связь Грэхем с феминизмом. На суперобложке одной из ее биографий помещена цитата, взятая из статьи в «Нью-Йорк Таймс»: «Наиболее воинственная и наиболее талантливая феминистка, Марта Грэхем освободила и женщину, и танец!» Хотя она сама считала, что не принимала участие в движении за эмансипацию, своим танцем Грэхем ломала стереотип: женщина – это слабое существо. Она никогда не считала себя ниже мужчин, даже тех, которыми восхищалась.
В то время некоторые ассоциировали независимую женщину с лесбиянкой. Чтобы защититься от подобных подозрений, Грэхем заявляла: «Женщины меня не интересуют. Я люблю мужчин» [Martha Graham. Blood Memory. New York, 1991. С. 25-26]. Тем самым она также утверждала право женщины на самореализацию, в том числе сексуальную, на равные права в любви.
Грэхем была известна своей неконвенциональной моралью. Ее технику часто связывают с возрождением женской сексуальности. Для нее был важен сексуальный опыт танцовщиц (ее труппа была чисто женской); однажды она сказала, что не потерпит девственниц в своей компании. В то же время она считала, что для достижения совершенства танцовщица должна отказаться от материнства. Объясняла она это тем, что танцевальное движение начинается толчком, идущим из области таза; ученицам она иногда говорила, что они должны танцевать от матки. Нерожавшая женина, по ее предположению – впрочем, никем не доказанному – обладает большей энергией, которая и делает ее танец более мощным. Сама Грэхем сделал свой выбор в пользу танца и не имела детей.
Акцент, который делала Грэхем на силе, энергии в танце, ее уклон в сторону маскулинности движений не могут, наверное, считаться ортодоксальными феминистскими ценостями. Но в результате ее работы танцовщица перестала считаться воплощением слабости. Участницы труппы Грэхем, по словам одной из них, больше не были грациозными маленькими эльфами; они стали земными женщинами, полными страстей.



http://en.wikipedia.org/wiki/Martha_Graham

http://www.heptachor.ru/%D0%9C%D0%B0%D1%80%D1%82%D...%D1%80%D1%8D%D1%85%D0%B5%D0%BC