Острижен по последней моде.
Как денди лондонский одет.
И наконец увидел свет.
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;
Легко мазурку танцевал
И кланялся непринужденно.
Чего ж вам больше? Свет решил,
Что он умен и очень мил.

А.С.Пушкин



В начале 19-ого столетия зарождается новый культурный феномен, как некая форма сопротивления аристократии наступающим вкусам буржуазии. Стремлению буржуа считаться с общепринятыми моральными нормами и художественными вкусами, денди противопоставляют культ своеобразной личности, враждебной «тривиальности», и манерной пошлости. Вульгарной моде и грубоватому укладу была противопоставлена изысканность внешности, манер и обстановки; его респектабельности и строго фарисейской нравственности — аморальность и демонизм.
Явление зародилось не спонтанно, а в силу перечисленных выше необходимостей, и у истоков этого движения стояли не франты, а вполне серьезные личности, которых действительно волновал нарождающийся кризис буржуазного общества и опасность распада культуры общества вследствие снижения самой формы культуры. После Французской революции дворянство перестало быть слоем, формирующим культуру общества. За счет развития современной философии, задающая тон буржуазия утрачивает свой религиозный и нравственный фундамент. Само время требовало призывов к гуманной нравственности и нравственной гуманности, придавая себе форму эстетической светскости, утонченного облагороженного вкуса. Время предполагало создание идеала достойной человека формы. У древних греков это называлось Paideia, у римлян - Humanitas. Такие формы появились на Западе в процессе распространения христианства и впервые должным образом осуществились в рыцарском обществе около 1200 года. Поэтому дендизм не возник как исключительно модное явление. Он таковым стал, скорее как аномалия модной среды.
И главным проводником этих идей стал Джон Бреммель, собственной позицией и личным примером доказав превосходство собственных позиций и инфицировав дендизмом английское общество.
Естественно не стоит излишне демонизировать фигуру Бреммеля. Его естественные для ситуации позиции и здравые идеи разделяли многие прерафаэлиты и по мере возможностей прилагали усилия для окультуривания масс. Джон Рескин, писатель и критик пуританского происхождения (1819-1899), в одном из своих главных детищ, журнале «Fors Clavigera» (1871-1884), апеллировал в основном к английским рабочим и давал рекомендации по эстетической огранке естественной жизни и ее облагораживанию. Художники и поэты, такие, как Данте Габриел Россетти (1828-1882) и Уильям Моррис (1834-1896), не только создавали идеалистическое искусство, но и формировали и блюли художественный вкус своего времени. Так, например, Моррис писал об «Искусстве народа» и о «Красоте жизни». Все усилия были направлены на преодоление бытийного пессимизма.
Но Джордж Броммель был исключительной фигурой идеально подходившей для воцерковления как спасителя именно высшего сословия. Именно он, будучи теоретиком и пркатиком дендизма, ввел в моду «приватное мытье» и обязал модников носить белоснежную рубашку, которую следовало менять несколько раз в день. Сам Джордж Бреммель, по слухам, принимал ванну ежедневно, что многих шокировало. И именно он, будучи буржуазного происхождения, построил всю свою жизнь как борьбу с чуханизмом и вульгарщиной. И сформулировал свой собственный кодекс поведения, который в будущем трансформировался в моду дендистов.




Три знаменитых правила:

1) ничему не удивляться;

2) сохраняя бесстрастие, поражать неожиданностью;

3) удаляться, как только достигнуто впечатление.

В этих правилах сформулирован принцип минимализма. Он универсален, распространяется не только на манеру поведения, но и на искусство одеваться, на стиль речи. Интерес к дендизму - знак переломных эпох, когда возникает особое напряжение, связанное с поиском себя.
Дендизм можно назвать «виртуальным аристократизмом», искусством проявлять свой вкус в продуманных мелочах и жестах, не выделяясь в толпе. Так возникает золотая середина между авангардным радикализмом и респектабельным консерватизмом. Второй принцип Бреммеля— продуманная небрежность и естественность костюма. Можно потратить уйму времени на туалет, но далее необходимо держаться так, как будто в костюме все сложилось само собой, в порядке случайной импровизации. «Педантическая тщательность» вульгарна, потому что не скрывает предварительного напряжения и, следовательно, выдает новичка, который потея постигает науку прилично одеваться. Вот почему умение завязать элегантно-небрежный узел на шейном платке стало высоко котироваться именно в эту эпоху. Так создается «империя денди» во главе с ее некоронованным владыкой, англичанином Джорджем Бреммелем. Как и всякий император, лорд Бреммель тоже издавал законы – к примеру, вдруг начинал носить накрахмаленные галстуки или перчатки до локтей, и никто не смел ослушаться- все носили.



Денди развлекает людей, избавляя их от скуки, отучает от вульгарности, а за эти функции обществу вменяется содержать денди, как политическая партия содержит своего оратора». И вскорости, вслед за издевающейся над буржуазией аристократствующей молодежью британских улиц, модное проявление получает признание на континенте и переходит в фазу нездорового интеллектуального и литературного дендизма. Дендизм перекочевав на континент становится позицией уже и многочисленных французских художников и поэтов которые пытаются теоретически «зафиксировать» саму сущность дендизма. Забывая о том, что современность и постоянная работа над вкусом далеко не мертвая позиция, а работа над примирением между эпатажем и пуританством в обществе. Денди постоянно присутствует в литературе XIX века как узнаваемый персонаж, а в 20-е годы в английской литературе с легкой руки издателя Генри Коулберна начинает процветать жанр «модного» романа (fashionable novel). Эпитет «модный» в данном случае имел двойной смысл: главный герой, как правило, увлекался модой и представлял собой тип светского денди.
Но, популяризация и превращение в моду в руках художников и писателей приводит к тому, что ориентация денди-художника на искусственность начинает признаваться его основным достоинством и принимает форму протеста. Выдавая созданные им миры за «реальную действительность», искусство создает новый порядок, противостоящий хаосу мира. Так же как и индустрия моды культивирующая современные героические образы.



Дендизм воспринимается уже не только как манеру жить, мода получает практическое обоснование как некую политическую платформу для изменения положения в обществе. Сами же представители «истинного» дендизма, в отличие от героев французской моды, справедливо возражали против вульгарного понимания этого термина как щегольства, модничания. Бреммель представляет не только моду, но и форму культуры. Он не герой моды, а культурно-аристократическая личность, которая в области моды в несовершенном обществе себя блюдет и утверждает. Но дендизм до поры являвшийся знаком победительной мужественности постепенно превращается в модное увлечение и средство.
На континенте оплотом материальной формы общества и модной среды становится театр и джентльменские клубы для зажиточной среды, культивировавших актрис и светских дам как героинь моды. Так же как и уличные флэнеры по кабаре и кафе для простолюдинов, в которых резвились художники и поэты, возвеличивая проституток и танцовщиц как объекты для общественного поклонения. Все эти шутовские выходки Лотрека, и эпатажные издевательства над буржуазией и аристократией Фелисьена Ропса создавали иллюзию крушения социальных рамок и приличий, и аристократы сами начинают посещать откровенно трущобные места, упиваясь своей двойственной игрой.




Положение только лишь усугубляется недобрым гением дендизма Оскаром Уайльдом, который попирает основной закон дендизма – умение нарушать правила в пределах правил, быть эксцентричным и радостно непредсказуемым, оставаясь в рамках хорошего тона и безупречной светскости. По словам самого писателя, который смаковал свою двойственную жизнь «Устав бродить по вершинам, я добровольно опустился в бездну. Там я искал новых очарований. Я жаждал болезни или безумия, а скорее всего - того и другого». Собственно подобное можно наблюдать во многих сферах человеческой жизни, когда на смену индивидуализму приходит эгоизм. По той же «тропинке» по которой на смену революционерам приходят романтики террористы. Так на смену стоического пуританства Байрона пришел нигилизм, а на смену эпатажу Браммеля пришла аморальность Уайльда. Которая, в итоге закончилась для писателя громким скандалом, обвинениям в растлении и содомитстве, тюрьмой с последующим изгнанием, а сам дендизм, точнее его ложное модное проявление, был на долгое время дискредитирован в глазах консервативного английского общества.



Без всякого сомнения, именно дендизм подразумевался под англоманией со всеми атрибутами диктатуры элегантности в момент проникновения на российскую почву. Многие исследователи вопроса находят «налет дендизма» в жизни Чаадаева, Раевского , Пушкина и Лермонтова, термин «байровщина» становится нарицательным определением нарастающего нигилизма в студенческом обществе. Русское купечество, тяготеющее к вульгарной моде, поддерживало театральную среду на манер европейской, вокруг которой роились начитавшиеся модной литературы прилично одетые юноши. Вне всякого сомнения, мода на дендизм затронула артистические и литературные круги периода Дягелевских сессий, групп «мирискуссников» и «могучей кучки», представители которых часто выезжали в Европу и именно в модные места, где царило веселье, мода и разврат.
Кто- то склонен считать Николая Гумилева первейшим денди своей эпохи, но под всеми этими определениями вряд ли уже кроется нечто подобное, как во времена Бреммеля. Ко времени проникновения дендисткой моды на российскую почву, дендизм мог скорее уложится в более краткую формулировку «эстет, сноб и гурман» из-за самого построения российского общества того периода, его закрытости и восприятия эстетизма, как непременного качества просвещения царившего в масонских и студенческих кругах. Культура собственного вкуса по-прежнему останется уделом избранных.



http://kompost.ru/styles_23.html

Французское слово “flaneur” - любитель праздных прогулок - вошло в обиход начиная с 30-х годов XIX века, когда стали складываться современные формы городского досуга. Фланирование, или привычка к бесцельным прогулкам - устойчивый атрибут жизни дендистской молодежи и парижской литературной элиты. Альфред де Мюссе, Теофиль Готье, Бодлер, Барбе д‘Оревильи, Стендаль, Бальзак, Пьер Лоти прославились не только как писатели, но и как завзятые денди, регулярно совершавшие моцион в самых изысканных туалетах, чтобы, как говорится, себя показать и других посмотреть. Фланёр становится модным типом в городском пейзаже, а философия фланирования настолько захватывает лучшие умы эпохи, что знаменитый писатель и денди Оноре де Бальзак в 1833 году решает досконально исследовать “теорию походки”. Для этого он, как и полагается при написании настоящих трактатов, предварительно изучил существующую научную литературу, однако самые ценные наблюдения ему удалось почерпнуть, когда он наконец собрался на Гентский (ныне Итальянский) бульвар, сел на стул и стал изучать походку проходивших мимо парижан. “В этот день, - признается Бальзак, - я сделал самые глубокие и любопытные наблюдения за всю мою жизнь. Я вернулся, сгибаясь под тяжестью моих открытий... Мне показалось, что опубликовать “Теорию походки” можно не иначе, как в десяти или двенадцати томах, сопроводив ее тысячей семьюстами гравюрами”. В манере ходить Бальзак сумел разглядеть “стиль тела”, метафору характера и подробно описал оптимальную технику фланирования, при которой идущий должен “держаться прямо, ставить ноги по одной линии, не уклоняться слишком сильно ни вправо, ни влево, незаметно вовлекать в движение все тело, легонько покачиваться, наклонять голову...” Подобной соразмерной походкой обладал король Людовик ХIV (свои монархические симпатии Бальзак никогда не скрывал!).



В итоге романист суммировал свои размышления о походке в серии классических афоризмов: "Все в нас принимает участие в движении; при этом ни одна часть тела не должна выделяться"; "Когда тело находится в движении, лицо должно сохранять неподвижность"; "Всякое лишнее движение есть верх расточительности". Идеал походки, согласно Бальзаку, подразумевает разумную согласованность и отсутствие суетливых жестов: "Экономия движений есть средство придать походке и благородство, и грацию".
Особую роль в тонком искусстве дендистского фланирования играет плавность, коль скоро медленное движение, как считали в то время, по сути своей величественно. Мимический аналог медленной походки - "неподвижность лица", акцентирующая благородное достоинство фланёра. Медленное фланирование с неподвижным лицом - условие незаинтересованного созерцания, эстетизм как телесная и жизненная программа. Конструктивный принцип дендизма - "ничего лишнего" - в данном случае непосредственно проецируется на нравственные и интеллектуальные свойства личности.
Итак, красота дендистской прогулки во многом базируется на алгоритм экономии движений, что имеет как чисто физиологическую, так и эстетическую подоплеку. Согласно Бальзаку, медлительная походка - атрибут мудреца, философа и светского человека в целом: "плавность движений для походки то же, что и простота в костюме". Лаконизм выразительных средств в одежде, как видим, прямо соотносится с благородством скупого жеста и статикой отточенных поз.



Как своего рода специальную тренировку в горделивой размеренности походки, вероятно, можно расценить особо модный ритуал, сложившийся в середине XIX века среди парижских щеголей: прогулки с домашними черепашками. Денди, неторопиво выгуливающий черепаху в Люксембургском саду, демонстрирует воистину стоическую невозмутимость и величественную самодостаточность. Однако за его почти анекдотическим спокойствием в данном случае скрывается нежелание подчиняться все ускоряющимся ритмам городской жизни, сопротивление индустриальному прогрессу, эстетизированная ностальгия по буколическим временам. Нарочитая неспешность денди с черепашкой также акцентирует один существенный аспект фланирования - его принципиальную праздность: не просто нежелание бежать, а бежать по делам или двигаться как автомат. Праздность фланёра символически связана с позой беззаботного аристократа, для которого заботы о хлебе насущном исключены по определению и даже серьезные занятия маскируются под хобби. Для него бежать по улице немыслимо: «Бежал! - повторил я. - Совсем как простолюдин - разве кто-либо когда-либо видел меня или вас бегущим?»- говорит юный денди-аристократ Пелэм своему другу.



Куда же направит шаги соразмерно двигающийся денди? Его маршрут сплошь и рядом выясняется только в пути, ибо фланёра ведет случайная прихоть. Городское пространство - карта его желаний, непрерывная знаковая поверхность, топографическая проекция его потока сознания. Он читает карту своим телом, размечая пунктиром шагов свои произвольные маршруты. Классическое пространство для праздной прогулки в городе - «островки природы»: парки, городские сады, бульвары. Они напоминают об изначальной сентиментальной идиллии сельской прогулки, а регулярные прогулки в парках - пешком, верхом или в экипаже - долгое время оставались обязательным ритуалом светской жизни. Однако настоящий фланёр-горожанин середины XIX века скорее предпочитает оживленную улицу, дающую пищу его наблюдательному уму.
Для фланёра-писателя город подобен открытой книге, которая снабжает его интереснейшими сюжетами и служит источником вдохновения. Ведь самое увлекательное на прогулке - определять занятия и характер прохожих по внешнему виду и по походке. Безусловно, многие писатели находили своих будущих героев среди уличных типажей. Особенно увлекался этим Бальзак, который не пренебрегал уличными впечатлениями даже тогда, когда только и требовалось, что подобрать имя для персонажа.



Программная праздность противостоит также буржуазной деловитости. Буржуа, который старательно играет роль неторопливого денди-фланёра, на самом деле частенько испытывает угрызения совести, ведь столько времени уходит впустую, на «праздные» прогулки! Но дни этой отрефлексированной несуетной праздности уже были сочтены. Ведь в самом начале ХХ века изобретатель конвейера Тэйлор выдвинет лозунг “Долой лодырей!”, а в России не кто иной, как Мейерхольд, использует “тэйлоризированную манеру ходить” как художественный прием в своих постановках. Печальный прогноз фланированию дал проницательный Роберт Музиль: в самом начале его романа “Человек без свойств” последний фланёр гибнет на улицах Вены под колесами грузовика.
Пока же, в ХIХ столетии, дендистское фланирование еще воспринимается почти как аналог чистого искусства - свободной незаинтересованной деятельности во имя совершенной формы. В этом смысле легендарный розовый жилет и изящные поэтические “Эмали и камеи” Теофиля Готье - абсолютно равнозначные и логически увязанные культурные факты. Во время прогулки фланёр занимается наблюдениями, и его избыточно острое зрение работает как взгляд «художника современной жизни», фиксируя мелочи и отмечая детали. Фланёр наслаждается собственной свободой, это одиночка в толпе, который удерживает дистанцию, необходимую для созерцания.


http://magazines.russ.ru/inostran/2004/6/van7.html