Автор: Николай КУРНОСОВ

 

Сколько в Москве конных скульптур?

Если считать декоративные композиции – такие, например, как клодтовская квадрига над портиком Большого Театра или его же конная пара в усадьбе Голицына в Кузьминках, то их около шестидесяти. А если иметь в виду именно памятники с известными всадниками, то подобных работ разной степени художественной ценности наберётся больше десятка:

– князь Дмитрий Донской на Николо-Ямской улице;

– генералиссимус Александр Суворов на Суворовской площади;

– фельдмаршал Михаил Кутузов на Кутузовском проспекте;

– генерал Багратион, тоже на Кутузовском;

– атаман Матвей Платов в Лефортове;

– генерал Михаил Скобелев, новый памятник у здания Академии Генштаба;

– генерал Алексей Ермолов в Конькове;

– маршал Георгий Жуков на Манежной площади;

– маршал Константин Рокоссовский на бульваре Рокоссовского;

– герой киргизского эпоса Манас Великодушный в Парке Дружбы;

– донские казаки на Волжском бульваре у памятника Михаилу Шолохову;

– два конных всадника у памятника писателю Александру Фадееву – герои его романа «Разгром».

И это, не считая семи столичных Георгиев-победоносцев: на Манежной площади, на Поклонной горе, на куполе Сенатского дворца в Кремле, перед студией Грекова, перед Ленинградским и Курским вокзалами, и ещё один стоит в парке «Музеон».

Но самая главная конная статуя – это, конечно, монумент Юрию Долгорукому.

Запечатлённый на открытках, почтовых марках, многочисленных плакатах и рекламных стендах, он стал одним из самых узнаваемых в современной России. Памятник на площади перед зданием московского правительства так вписался в облик столицы, словно стоял здесь всегда. Однако немногим известно, как и при каких обстоятельствах этот величественный бронзовый всадник появился на Тверской площади и что было на этом месте раньше.

Когда-то здесь стояли разнокалиберные домишки, так называемой, Новгородской слободы, и никакой площади не было и в помине. Но в 1782 году архитектор Матвей Казаков построил в начале узкой и кривой Тверской улицы шикарный особняк для генерал-губернатора Захара Чернышёва (официально его должность тогда называлась «Главнокомандующий в Москве и во всей Губернии Московской). Тот через два года умер, здание выкупила у вдовы столичная казна, и с тех пор все градоначальники стали по традиции размещать здесь свои резиденции. А в самом конце XVIII века городские власти задумали перестроить этот дом, а заодно снести перед ним всё неказистое жильё. Так и сделали, а на освободившемся открытом месте устроили плац для парадов и развода караула.

В печально известном «наполеоновском» пожаре здание сильно пострадало. Когда же Москву стали отстраивать заново, решили напротив «губернаторского дома» возводить только такие строения, которые соответствовали бы архитектурному облику этого официального места. В 1820 году здесь построили полицейскую часть с пожарной каланчой и гауптвахтой. Построили вовремя, потому что резиденция градоначальника снова загорелась, но пожарные были рядом и быстро всё потушили.

Это старое фото сделано в день торжественного приёма у градоначальника. Экипажи московских чиновников ожидают своих владельцев на Тверской площади.

При генерал-губернаторе князе Владимире Долгорукове здесь произошёл курьёзный случай. Некий воронежский дворянин Шлейер привёл в губернаторский дом английского лорда, только что приехавшего в первопрестольную. Привёл, кстати, по разрешению самого князя. Шлейер показал англичанину все роскошно отделанные залы, парадные лестницы, служебные помещения, конюшню, выдавая дом за свою собственность. Через два дня лорд приехал сюда со своими вещами и слугами «заселяться». На руках у него была купчая грамота (договор о продаже), заверенная нотариусом. В ней говорилось, что Шлейер продал сей дом англичанину за сто тысяч рублей. Скандал удалось погасить без суда, но вернул ли воронежский авантюрист лорду деньги, неизвестно. Кстати, род генерал-губернатора Долгорукова не имеет никакого отношения к основателю Москвы – его родословную надо искать в генеалогии князей Оболенских.

В самом конце XIX века дом градоначальника претерпел изменения. Здесь вновь перестроили интерьеры, вместо печного отопления оборудовали паровое, провели водопровод, канализацию, смонтировали электрическое освещение, телефон, установили лифты.

 

А летом 1912 года на площади открыли памятник Михаилу Скобелеву. Народ прозвал его «белым генералом» за то, что этот освободитель Болгарии от турецкого ига всегда ходил в бой в белом мундире (верил, что этот цвет убережёт его от пуль), и коня выбирал себе только белого цвета. Среди солдат ходили слухи, что Скобелев за свои 38 лет провёл 70 сражений и во всех победил, что он в одном бою получил семь ранений от пик и сабель, но остался жив. При открытии монумента представители Генштаба возложили к его подножию венок с надписью: «Суворову равный».

Автором памятника был не профессиональный скульптор, а самоучка – отставной офицер Петр Самонов. В некоторых исследованиях упоминается, что в инженерном отношении монумент был уникален – конь, изваянный из серого финского гранита, как бы висел в воздухе, легко опираясь только на задние ноги. Это не так – левая передняя нога его на самом деле была соединена с постаментом – но так умело, что, казалась парящей над ним. По бокам от фигуры генерала возвышались группы солдат. Ниже размещались барельефы, изображавшие эпизоды Русско-турецкой войны. Сама же Тверская площадь была переименована в Скобелевскую.

Москвичи осматривают новый памятник. Справа – гостиница «Дрезден» (бывшая «Север»), где останавливались Пушкин, Некрасов, Тургенев.

 

Пожилые москвичи вспоминали, что во время февральской революции к сабле генерала кто-то привязал красный флаг (как только этот «герой» ухитрился забраться на высоченную статую?!).

К сожалению, монумент, воздвигнутый на народные деньги, простоял всего шесть лет. В 1918 году он был снесён по ленинскому декрету «О снятии памятников царям и их слугам». «Белому генералу» большевики вменяли в вину его военные походы по усмирению туркмен и киргизов Имение Скобелевых в Рязанской области было разграблено и сожжено. И даже саму могилу Михаила Дмитриевича осквернили – чекисты искали в ней спрятанное золото.

А в доме градоначальника стал заседать Моссовет - так стали называть новый орган столичной законодательной власти - Московский Совет народных депутатов трудящихся.

 

И что же новая власть поставила на Скобелевской площади взамен снесённой конной статуи?

На втором году октябрьской революции был объявлен конкурс на лучший проект памятника Советской конституции. Победил архитектор Дмитрий Осипов, который предложил воздвигнуть в центре площади трёхгранный обелиск, стоящий на постаменте-трибуне.

Памятник построили из оштукатуренного кирпича всего за месяц. Пожарную каланчу сломали, чтобы она не нарушала архитектурную доминанту обелиска. В следующем году на постамент воздвигли пятиметровую бетонную фигуру – аллегорию свободы. Скульптор Николай Андреев, который, кстати, всего шесть лет назад участвовал в создании памятника Скобелеву, выбрал моделью для этой статуи московскую красавицу, актрису театра МХАТ Евгению Хованскую. Вся композиция стала именоваться монументом Свободы, а площадь получила уже третье своё название – Советская.

В московском фольклоре появилась шутка:

– Почему «Свобода» против Моссовета?

– Потому что Моссовет против свободы!

В 1927 году на площади началась новая грандиозная стройка. На месте портика с колоннами, оставшегося от полицейской части, встало конструктивистское здание Института Ленина – архива рукописей вождя мирового пролетариата. Для наиболее ценных материалов в его цокольном этаже было оборудовано уникальное подземное хранилище с бронированными стенами, полом и потолком. А чтобы предохранить документы от сырости, всё проложили свинцом и запаяли. Камера эта была смонтирована немецкой фирмой Круппа и являлась самым современным из существовавших на тот момент большеразмерных банковских сейфов. В 1931 г. этот архив стал называться Институтом Маркса, Энгельса, Ленина при ЦК ВКП(б). В 1954 г. – Институтом Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина при ЦК КПСС. В 1956 г. – Институтом марксизма-ленинизма. В 1991 г. – Институтом истории социализма. Сейчас в этом здании располагается Российский государственный архив социально-политической истории

Стройка началась и по всей Тверской, которую в 1932 году в честь пролетарского писателя переименовали в улицу Горького. На всём протяжении от Охотного ряда до Белорусского вокзала её стали расширять и благоустраивать. Моссовет оказался в центре новой трассы, и здание весом в 20 тысяч тонн скрепили металлическим каркасом и передвинули на рельсах почти на 14 метров. Передвижка готовилась 4 месяца, а прошла за 40 минут. Это было не первое и не единственное перемещение домов в этом районе. Почти напротив Моссовета отодвинули в глубь дворов древнее и очень красивое строение Саввинского подворья.

Сентябрь 1939 г. Здание Моссовета накануне перемещения.

 

Однако после масштабной реконструкции улицы Горького монумент Свободы стал диссонировать с её новым обликом. Штукатурка осыпалась, кирпичи покрылись мхом и плесенью. Вся конструкция обветшала настолько, что весной 1941 года её решили не реставрировать, а просто взорвали. К счастью, сразу после взрыва сюда примчались сотрудники Третьяковской галереи, которые наняли ломовых извозчиков и увезли голову статуи в свои запасники.

Фото 1941 г. На обломках взорванного монумента видна надпись: «НЕТРУДЯЩИЙСЯ ДА НЕ ЕСТ».

 

На широкой улице Горького небольшой особняк Моссовета в окружении новых помпезных домов совсем затерялся. И пустая Советская площадь только усиливала это впечатление. Архитекторы хотели придать зданию более значительный вид, но помешала война. Поэтому сразу же после Победы Моссовет надстроили до пяти этажей, добавив верхнюю колоннаду и немного изменив фасад.

 

Тогда же Сталин вдруг решил торжественно отпраздновать 800-летие советской столицы, хотя дата основания Москвы является весьма условной.

Как остроумно заметил один публицист, «мы празднуем событие, которого на самом деле не было». Празднуем на основании записи в Ипатьевской летописи о том, что в 1147-м году ростово-суздальский князь Юрий, прозванный за попытки захватить окрестные уделы «долгоруким», пригласил в гости своего союзника по междоусобной борьбе новгород-северского князя Святослава. В некоторых летописях этот Святослав Олегович упоминается также как князь «чернигово-северский» или «черниговский», Он, кстати, был отцом князя Игоря – героя «Слова о полку Игореве».

А князь Дологорукий в этой летописи назван совсем не Юрием, а Георгием: «И прислав Гюргий и рече – приди ко мне, брате, в Москов…»

Кто же такой этот Юрий-Гюргий-Георгий?

Точно известно, что он был то-ли четвёртым, то-ли шестым сыном знаменитого Владимира Мономаха. А вот по поводу его матери до сих пор идут споры. Русский историк и государственный деятель XVIII века Василий Татищев, например, предполагал, что матерью Юрия Долгорукого была принцесса Гита Уэссекская, дочь последнего англосаксонского короля Гарольда II-го, убитого нормандцами в битве при Гастингсе. И больше двух веков это предположение было нашей государственной версией, во всяком случае так было написано в дореволюционных учебниках. Советские же историки считали, что Татищев здесь ошибся, и матерью Юрия была вторая жена Мономаха гречанка Ефимия.

Но, как бы то ни было, Юрий не был первым сыном в семье. Поэтому получил «в вотчину» окраинные северо-восточные земли Киевской Руси по обычаю, который завёл ещё его прапрадед, князь Владимир Святой – отдавать южные плодородные уделы в управление старшим сыновьям, а северные бедные регионы закреплять за младшими.

И Юрий, получивший свой законный «княжеский стол» в ростово-суздальской земле, оказался неплохим правителем. Его отдалённое княжество скоро превратилось в самую могущественную область и стало претендовать на политическое лидерство во всей Киевской Руси. Воинственный и тщеславный он не только завоёвывал своих соседей, но и поощрял заселение здешних лесов переселенцами из других княжеств, щедро наделяя новосёлов земельными угодьями. Для охраны этих новых земледельцев он заложил по берегам рек много крепостей. Кострома, Звенигород, Переславль-Залесский, Дмитров, Дубна, Городец – вот далеко не полный перечень городов, основанных Долгоруким.

Ростово-Суздальское княжество в XII веке.

Но если у ростово-суздальского князя и имелись планы основать где-то новую столицу, то они касались его личной резиденции в городке Кидекша под Суздалем. Именно тамошний кремль Юрий усердно отстраивал, придавая ему большое значение.

А на самых своих отдалённых южных границах он не мог заложить никакого нового поселения, потому что такое давно уже существовало. Крошечное деревянное городище «на Москове-реке» называлось КУЧКОВО, по имени своего владельца боярина Степана Кучки, казнённого князем Долгоруким за неповиновение. После этой казни и произошло переименование сельца в МОСКОВ, чтобы и имя прежнего строптивого боярина больше не упоминалось в народе. Правда, некоторые древние топонимы всё-таки уцелели – например, территория в районе нынешнего Сретенского бульвара до самой середины XVI века так и носила прежнее название «Кучково поле».

И уж если называть более правильную дату «основания Москвы», то это должен быть 1156 год. Потому что именно тогда здесь начали строить первую крепость. В летописном «Сказании об убиении Даниила Суздальского и начале Москвы» сказано об этом так: «Князь Юрий, взыде на гору и обозре с нея очами своими… по обе стороны Московы-реки и за Неглинное, возлюби сёла оные и повеле вскорости сделати град мал деревян…»

Вот только строил деревянный детинец на Боровицком холме в устье реки Неглинки уже не сам суздальский князь, а сын его Андрей по прозванию Боголюбский, получивший в управление суздальские земли отца. Юрий же Долгорукий в это время наконец-то захватил долгожданный великокняжеский престол, «сел править в Киеве» и там же спустя два года умер, якобы отравленный киевлянами.

 

Итак, с годами всё более-менее понятно, а вот с точным днём основания нашего города – не совсем. В Ипатьевской летописи названа следующая дата встречи Юрия Долгорукого и князя Святослава: «…В лето 6655, в день пяток на похвалу святей богородици…», то есть в субботу, на пятой неделе Великого поста. Именно этот весенний день честно указали советские историки, когда в 1947 году писали справку для Сталина. Они даже привели подробности полемики, развернувшейся в газетах «Московские ведомости» и «Русское слово» за полвека до того, накануне 750-летнего юбилея Москвы. Тогда тоже шли споры – 28 марта или 4 апреля нужно считать правильным днём основания столицы.

Но Сталину вся эта точная хронология была не очень важна. В стране свирепствовал голод. Третий голод за неполные тридцать лет существования советской власти. Он был вызван послевоенной разрухой, засухой и неурожаем 1946 года, а также неправильной экономической политикой в отношении крестьян. В Москве голод почти не ощущался, но в окраинных республиках от него всего за один год умерло 10% населения. Причём более полумиллиона смертей пришлось на грудных детей – на первое послевоенное поколение, которое пережившие войну люди прозвали «поколением надежд».

Война кончилась, но карточная система распределения продуктов сохранялась. Рабочим платили зарплату, но купить что-либо на эти деньги было почти невозможно (кроме как в коммерческих ресторанах). И если вы видели фильм «Место встречи изменить нельзя», то обязательно вспомните драматическую сцену, когда у многодетной соседки Глеба Жеглова украли карточки. В то время это означало верную гибель. В стране зрело социальное недовольство. Нужно было отвлечь народ от мрачных настроений. Срочно требовался какой-нибудь всенародный праздник, а юбилей столицы подходил для этого как нельзя лучше.

И Сталин приказал праздновать годовщину основания Москвы в сентябре 1947 года! Почему именно в сентябре – никто не знает. Но прецедент подобного «волюнтаризма» уже был – сто лет назад император Николай I тоже повелел отмечать 700-летие древней русской столицы не весной, как просили москвичи, а 1 января 1847 г. Некоторые историки склоняются к тому, что дата 7 сентября была выбрана Сталиным как своеобразная «репетиция» празднования 30-летия Октябрьской революции, которое должно было начаться ровно через два месяца. Он бы устроил праздник и раньше, но захотел торжественно перезахоронить Долгорукого в Москве. Для этого в Киев – мать городов русских – отправилась группа учёных во главе с известным антропологом Михаилом Герасимовым, чтобы вскрыть могилу Юрия и перевезти его останки сюда. Но случился конфуз – в предполагаемой могиле князя в храме Спаса на Берестове оказался прах другого человека. Перезахоронение отменили и об этой затее больше не вспоминали (в наши дни прах князя Долгорукого найден, идентифицирован и хранится в Институте археологии Национальной академии наук Украины).

 

А у Сталина возникла новая идея – раз нет останков, значит нужно подарить Москве памятник Долгорукого. Комитет по делам искусств объявил конкурс на лучший вариант державного монумента.

В это время в Манеже проходила выставка народного творчества. Её посетили советский министр иностранных дел Вячеслав Молотов и посол США Аверелл Гарриман. Американцу приглянулась игрушка в русском стиле – расписной фарфоровый петушок. И Молотов, никого не спрашивая, снял изящную поделку с витрины и подарил послу. Игрушку сделал художник Дмитровского фарфорового завода Сергей Орлов, который за такое бесцеремонное обращение со своим произведением страшно на Молотова обиделся и написал в МИД требование, чтобы ему вернули петушка, коего он якобы обещал подарить московскому Дому пионеров. Ответа от Молотова наивный художник, естественно, не дождался, и поэтому адресатом его новой жалобы стал сам Сталин.

Скульптор С.П. Орлов.

Через пару дней Орлова вызвали прямо на заседание Политбюро. Сталин при всех отчитал Молотова за неуважение к советским пионерам и подобострастие в отношении американских империалистов. А никому не известному керамисту вождь в качестве компенсации предложил принять участие в конкурсе на проект нового памятника. И так как опыта у Орлова не было, милостиво приказал дать ему в помощь пару опытных скульпторов.

Напоследок он спросил у председателя Союза художников СССР Бориса Иогансона:

– Как вы считаете, можно поручить товарищу Орлову создание памятника Юрию Долгорукому? Справится ли он с такой ответственной задачей?

– Конечно, товарищ Сталин! Раз вы поручаете – обязательно справится!

Об этом случае мгновенно стало известно всем большим и малым чиновникам от искусства. И тут же трём ваятелям – Орлову, Антропову и Штамму – московские власти выделили под мастерскую огромную старообрядческую Никольскую церковь у Белорусского вокзала. Надо ли удивляться, что при таком откровенном покровительстве самого Сталина именно эта троица победила в конкурсе?

Старообрядческий храм Николая чудотворца у Тверской заставы, где была создана статуя Юрия Долгорукого. Фото 70-х годов.

 

В сентябре 1947 года столица Советского союза впервые за 800-летнюю историю пышно праздновала свой юбилей. О том, кто такой князь Юрий Долгорукий, в то время знали немногие. Поэтому в газетах и журналах всё лето печатались краеведческие статьи об основании Москвы, а по фабрикам и заводам ходили с лекциями пропагандисты и агитаторы. К празднику города было издано много книг по русской истории, в кинотеатрах начался фестиваль фильмов, на театральных подмостках шли лучшие спектакли. По радио звучали передачи на исторические темы, открылись выставки, на стадионах в честь юбилея началась спортивная декада. На всех фабриках и заводах прошли собрания и митинги, а вечером 6 сентября в Большом театре в честь награждения столицы орденом Ленина состоялось торжественное заседание Моссовета.

С утра 7 сентября по улицам города парадным маршем зашагали воинские части Московского гарнизона. Следом за ними двинулись колонны автомобилей, на которых был представлен ассортимент продукции столичных предприятий. Из кузовов других грузовиков и даже из трамваев звучала музыка духовых оркестров. По всему городу построили пряничные домики в стиле «ля рюс», где торговали всякими давно забытыми вкусностями – для этого накануне из подмосковных колхозов пригнали специальный «праздничный обоз» с продуктами. День был солнечный и тёплый. На площадях начались народные гулянья с танцами. Центром торжеств стала улица Горького, которую перекрыли для автотранспорта. В восьми районах на месте будущего строительства сталинских высоток (ещё одна державно-патриотическая задумка властей) при большом стечении народа были заложены памятные знаки. Все ожидали вечерний салют, после которого должен был начаться грандиозный фейерверк на Москве-реке. Народ искренне радовался празднику.

Улица Горького. 7 сентября 1947 г.

А в полдень в центре Советской площади был заложен мемориальный камень из тёмно-розового гранита с надписью: «Здесь будет сооружён памятник Юрию Долгорукому – основателю Москвы». На это мероприятие по специальным пропускам пригласили три тысячи гостей. Среди них были не только заслуженные москвичи, но и представители от всех республик и областей СССР, а также члены 53 зарубежных делегаций. Вся страна, весь мир отмечал праздник советской столицы!

 

Скульптор же Орлов в это время размышлял, каким должен быть виновник всех этих торжеств – князь Юрий Долгорукий. Он нашёл лишь одно его изображение – рисунок в Царском титулярнике 1672 года: молодой человек совсем негероической внешности с бритым одутловатым лицом. Было также туманное описание Василия Татищева: «Сей великий князь был роста немалого, толстый, лицом белый, глаза не весьма великие, нос долгий и искривленный, борода малая, великий любитель женщин, сладкой пищи и пития…»

 

Понятно, что с такой внешностью «основатель Москвы» не имел ни единого шанса победить в конкурсе, в котором участвовали маститые советские скульпторы, включая создательницу всемирно известного монумента «Рабочий и колхозница» Веру Мухину. Поэтому Орлов стал лепить своего Юрия в образе типового былинного богатыря в боевых доспехах, на могучем коне. Немного привстав в стременах, тот правой рукой как бы властно указывал место, где следовало основать «град мал деревян».

Собранный памятник во дворе Мытищинского завода художественного литья.

 

Сергей Михайлович Орлов за время этой работы приобрёл большой опыт как автор бронзовых скульптур. Он был награждён Сталинской премией, получил звание «Народный художник РСФСР» и стал членом-корреспондентом советской Академии художеств. Известны следующие его большие работы: скульптурные бюсты Юрия Долгорукого и Александра Невского в Переславле-Залесском; памятник Афанасию Никитину в Твери; памятник барону Мюнхгаузену у метро «Молодёжная» в Москве, а также помпезная парная скульптура «Тракторист и колхозница» на арке главного входа ВДНХ.

Окончательное литьё памятника поручили 3-й скульптурно-художественной фабрике в Мытищах. Таких огромных конных статуй здесь ещё не делали. Гипсовая модель была сложной, с массой точных деталей и узоров. Нужно было сообразить, на какие отдельные бронзовые части следует разъять князя и его коня и как эти детали соединять потом в единое целое. Не всё получалось с первого раза, поэтому бронзовую скульптуру удалось изготовить только через несколько лет, а само открытие её состоялось уже после смерти Сталина.

Говорят, что когда со статуи сбросили покрывало и она открылась взорам многочисленных зрителей, кто-то в толпе ахнул: «Ну как похож, вылитый Юрий Долгорукий!». С другой стороны так же громко откликнулись: «Да нет, совсем не похож!».

 

Памятник сразу стал объектом полярных мнений. Одним москвичам он пришёлся по душе, другим не понравился. Живший в соседнем доме писатель Илья Эренбург высказался резко: «Я видел скульптуры Фидия и каждое утро вижу памятник Долгорукому. Если это прогресс – я готов выброситься из моего окна!»

А поэт Анатолий Мариенгоф написал так: «Площадь меняла памятники, как меняет мужей современная женщина. Перед ампирным дворцом сначала стоял белый генерал по фамилии Скобелев. Потом – олицетворявшая свободу замоскворецкая молодуха в древнеримском одеянии. Теперь на этой площади высится монумент Долгорукому, который крепко оседлал лошадь Васнецова с картины “Три богатыря”…»

Церемония открытия памятника 6 июня 1954 г.

 

По левую руку от князя, на месте снесённой гостиницы "Дрезден" был возведён жилой дом, в первом этаже которого открыли ресторан "Арагви" (место застолий тогдашней столичной богемы). И вот анекдот того времени. Приезжий грузин, отобедав в "Арагви", выходит на улицу и упирается взглядом в Юрия Долгорукого.

- Вах!!! Какой джигит! Какой конь! Слушай, кацо, - обращается он к швейцару, - кто это такой?  Почему ему памятник сделали?

- Эх, ты, тёмный человек! Он же Москву построил!

- Вай, какой молодец! Вокруг "Арагви" такой красивый город построил!

 

Скульптор Сергей Орлов получил квартиру прямо напротив Моссовета, так что каждое утро он мог обозревать из окна своё бессмертное творение. Но тут в партийные органы пошли сердитые требования убрать «символ царизма». Старые большевики писали, что «этому князю, как эксплуататору крестьянства и поборнику феодального строя, не место в центре Москвы». Хрущёву, сменившему Сталина на посту руководителя государства, новый символ столицы тоже не понравился (ему вообще не нравилось многое, связанное со Сталиным). В спорах по поводу судьбы памятника прошло почти десять лет. Наконец, ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли постановление - правда, не о сносе, а о перемещении Юрия Долгорукого куда-нибудь подальше, на окраину Москвы, и воссоздании вместо него монумента Свободы. Николай Егорычев, в то время партийный руководитель столицы, даже подобрал для «феодала» новое место в сквере у Новодевичьего монастыря, и, казалось, что судьба скульптуры предрешена.

Однако в октябре 1964 года вместо памятника «переместили на пенсию» самого Хрущёва, а Юрий Долгорукий так и остался на Тверской.

 

Итак, с самим князем всё более-менее ясно.

Но вот никому не ведомую историю о том, что за конь послужил моделью для скульптора, вы узнаете, только если прослушаете приведённый ниже звуковой файл.

Известный московский фотожурналист Леонид Лазарев в детстве жил рядом с мастерской Сергея Орлова и своими глазами видел, как там делали пробные отливки деталей памятника. Потом он много раз фотографировал Юрия Долгорукого с разных ракурсов, даже с крыши жилого дома напротив Моссовета.

Леонид Лазарев на крыше дома, где жил скульптор Орлов.

 

Послушайте очень интересный рассказ Леонида Николаевича о его "взаимоотношениях" с памятником Юрию Долгорукому. Если, нажав на кнопку "слушать", Вы ничего не услышите, попробуйте нажать на кнопку "скачать" - некоторые модели аудиоплееров реагируют именно таким странным образом.

И вот вам в качестве "бонуса" ещё несколько фотографий, как комментарии к его рассказу.

Старообрядческий храм Николая Чудотворца в начале 3-го Лесного переулка. Таким его видел юный Лёня Лазарев.

 

А так он выглядит в наши дни.

Л.Н.Лазарев - фотохудожник с мировой известностью.

 

 

Автор: Николай КУРНОСОВ

Куба.

Этот остров, лежащий всего в 90 милях от побережья штата Флорида, американцы всегда рассматривали как свою вотчину. Роскошные отели, мягкий климат и чистое теплое море привлекали сюда миллионы туристов из США. И поначалу американские дипломаты не увидели ничего страшного в том, что в 1953 году радикальная кубинская молодёжь захотела свергнуть лидера своей небольшой республики Фульхенсио Батисту.

Подумаешь, какое дело! Одни вооружённые бандиты пытаются отобрать власть у других. Да в этой Латинской Америке такое происходит ежегодно! Тем более, что молодые руководители кубинской «оппозиции», братья Кастро, были детьми богатых плантаторов, и никакой марксистской угрозы от них поначалу не исходило.

Спустя шесть лет «барбудос» (бородачи – так партизаны-мятежники называли себя) всё-таки Батисту свергли. Но затем они стали отнимать у местных олигархов собственность и национализировать американские банки. Только теперь госдепартамент США осознал свои просчёты. А уж после того, как Фидель Кастро возглавил кубинскую коммунистическую партию, провозгласил построение на острове социализма и попросил экономической помощи у Москвы, американцы сообразили, что надо срочно ликвидировать этот «гнойник на собственном носу». И с помощью многочисленных эмигрантов, покинувших Кубу при коммунистах, они попытались восстановить здесь «статус-кво».

                    Фидель Кастро, Рауль Кастро и Эрнесто Че Гевара.

Но первый контрреволюционный десант с треском провалился!

Островная республика сумела отстоять право на собственный путь развития. Впервые в Латинской Америке военная интервенция, подготовленная США, потерпела поражение. Это был вызов лидирующему положению «дяди Сэма» в Западном полушарии.

И тогда президент Джон Кеннеди не придумал ничего лучше, чем начать экономическую и политическую блокаду Кубы. В операцию были вовлечены военные корабли. Американские самолеты совершали облёты острова. Агенты ЦРУ угоняли оттуда морские суда. На страны, пытавшиеся торговать с Фиделем Кастро, оказывалось дипломатическое давление. Так началась грандиозная авантюра, которая вошла в историю под названием «карибский кризис» и едва не привела мир к ядерной катастрофе.

Как повёл себя Советский Союз в этой ситуации?

Поначалу наша страна была не готова начинать открытое противостояние с Америкой. Первые военные контакты между «островом свободы» и СССР были тайными. Когда же победа повстанцев стала очевидной, начальник их разведки Рамиро Вальдес встретился в Мексике с резидентами КГБ. После чего на Кубу прибыло около сотни наших военных советников – офицеров ГРУ, которые возглавили там диверсионные отряды.

Тем временем советский лидер Никита Хрущёв сообразил, что молодой и страстный политик Фидель Кастро способен резко изменить геополитическую ситуацию во всей Латинской Америке – как тогда говорили, «на заднем дворе США». И уже в конце 1960 года наша страна стала открыто поставлять Кубе оружие и ускоренно обучать кубинских офицеров. Так политическая авантюра, став обоюдной, начала разбухать и превращаться в военное противостояние.

Фидель Кастро и Никита Хрущёв.

И тут ситуация получила новый импульс!

Министр обороны СССР Родион Малиновский доложил Хрущёву, что в Турции американцы разместили свои ракеты с ядерными боеголовками «Юпитер», и их можно привести в боеготовность в течение 15 минут. В то время по соотношению ядерных сил Америка превосходила Советский Союз в 17 раз. Это только перед журналистами Хрущёв мог блефовать, что мы «штам­пуем ракеты как сосиски!» А в действительности в случае внезапного ядерного удара СССР был очень уязвим. А тут – новая угроза! Да где – у самой границы, в Турции!

Вернувшись в Москву из Крыма, разъярённый Хрущёв стал требовать от своих маршалов ответных мер. А те и рады были: «Никита Сергеевич, да вот же Куба – пять минут полёта, и конец этим янки!»

– Отлично, мы засунем им в штаны такого ежа! Будут знать, каково это – жить с чужой атомной бомбой под боком! – обрадовался Хрущёв. 

Фиделя долго уговаривать не пришлось. Летом 1962 года в Москву на секретные переговоры прилетел его брат Рауль, потом его сменил Эрнесто Че Гевара. В результате на свет появился тайный документ, по которому СССР не только мог размещать на острове свои войска, но и должен был начать боевые действия в случае нападения на Кубу. Правда,окончательный вариант этого договора так и не был подписан из-за стремительного развития событий. И все дальнейшие шаги осуществлялись на основе только устных соглашений.

Планы были грандиозны. Нужно было доставить через Ат­лантику 60 ракет с ядерными зарядами.

Защищать их пусковые позиции готовились 4 мотострелковых полка, одна дивизия противоракетной обороны и одна зенитно-артиллерийская дивизия. С воздуха прикрывать всё это должен был авиаполк сверхзвуковых истребителей.

Кроме того СССР направил на Кубу реактивные бомбардировщики, вертолётный полк и два полка крылатых ракет ближнего действия – тоже с ядерными зарядами. Всю эту армаду должны были оборонять с моря 2 крейсера, 4 эсминца, 12 ракетных катеров и 11 подводных лодок (из них 7 – с ядерным оружием).

Всё делалось в строжайшей тайне. Генштаб понимал, что в наших войсках могут работать американские шпионы. И чтобы ввести в заблуждение разведку США, операции было дано название «Ана­дырь». Дескать, СССР не занимается экспортом своих вооруженных сил, а просто проводит учения в северной части страны

В полки, которые предстояло перебросить в тропики, демонстративно завозили валенки, полушубки и лыжи. Всем офицерам был объявлен пункт перебазирования – Арктика, архипелаг Новая Земля. В портах погрузки военная техника спускалась глубоко в трюмы, а на палубах открыто стояли мирные трактора и грузовики. Правда, громоздкие ракеты в трюмы не влезали, и их пришлось прятать в деревянные контейнеры. Но капитаны транспортных судов не ведали, куда предстоит везти этот груз: конечный пункт был указан в секрет­ном конверте, который надлежало вскрыть лишь в открытом море.

Контейнеры с ракетами на палубе советского судна, идущего к берегам Кубы.

Казалось, продумали всё!

Не учли одного – Вашингтон в это время разрабатывал свой ещё более авантюрный сценарий под названием "Проект Куба".

Этот был очень изощрённый план: внедрение агентов, создание партизанских баз, организация забастовок, применение биологического и химического оружия для уничтожения посадок сахарного тростника, подделка денег и продовольственных карточек, налёты на нефтеперерабатывающие заводы, минирование промышленных предприятий. Операция должна была завершиться инспирированным ЦРУ народным восстанием, за которым последовала бы военная оккупация острова и формирование правительства угодного США. Надо сказать, предпосылки для народного восстания имелись:8000 человек были расстреляны сразу после победы «кубинской революции», многие – без суда и следствия. А всего жертвами казней стали 17 тысяч кубинцев. Уничтожались не только прямые враги Фиделя Кастро, но и его вчерашние союзники по партизанской борьбе – анархисты.

Но вернёмся к операции «Анадырь». Как ни старались мы сохранить её в секрете, «шила в мешке не утаишь». И когда примерно половина из запланированного вооружения уже была скрытно размещена на Кубе, противник об этом проведал. Агент западногерманской «разведки Гелена» на Майорке подслушал случайно на пляже разговор двух советских моряков, возвращавшихся с Кубы в Мурманск. Те обсуждали груз, который только что отвезли на «остров свободы».

Немцы тут же передали информацию в ЦРУ. Там были в шоке и тут же решили перепроверить полученные сведения. Высотный самолёт-разведчик «Локхид У-2» пролетел над островом и, действительно, в районе деревни Сан-Кристобаль обнаружил советские ракеты. 

22 октября президент Кеннеди выступил с обращением к американскому народу и объявил, что Советский Союз завёз на Кубу наступательное оружие, и США, опасаясь ракетно-ядерного удара, объявляют военно-морскую блокаду острова.

.                       

Карикатура из американского журнала, характеризующая ситуацию вокруг Кубы.

 На ракетах с водородными боеголовками сидят Н.С.Хрущёв и Д.Ф.Кеннеди.

 

К этому моменту туда уже шли через бушующий Атлантический океан четыре наши дизельные подводные лодки (в НАТО их именовали «фокстротами»). Командовали ими: 

капитан 2 ранга Рюрик Кетов (лодка «Б-4»), 

капитан 2 ранга Алексей Дубивко (лодка «Б-36»), 

капитан 2 ранга Валентин Савицкий (лодка «Б-59»,

капитан 2 ранга Николай Шумков (лодка «Б-130»).

Командиром этой бригадой подводных лодок был капитан 1 ранга Виталий Агафонов. Начальником штаба бригады -  капитан 2 ранга Василий Архипов.  Каждая субмарина имела по 21 обычной торпеде и по одной торпеде с ядерным боезарядом. Опыт применения атомных торпед на учениях был только у Николая Шумкова

Но в Саргассовом море наших подводников уже ждали американские авиационно-поисковые ударные группы (АПУГ): три авианосца ("Эссекс", "Рэндолф" и "Уосп") с 30-50 самолётами на каждом. И каждый авианосец охраняли по 30 эсминцев и фрегатов. Рядом шли вспомогательные корабли: танкеры, транс­портные суда, плавучие госпитали и арсеналы. К югу от Кубы нёс патрулирование четвёртый авианосец "Энтерпрайз", а пятый - "Индепенденс" срочно готовился к выходу в море. Вдобавок к ним из похода вызвали вертолётоносец "Тетис Бей", и он подключился к боевой операции на последнем её этапе. Против четырёх советских лодок Пентагон выставил свыше 200 надводных кораблей!

. Техническое состояние наших лодок было не идеальное. Они строились для плавания в северных широтах и не имели  кондиционирования, опреснитель воды и продуктовый холодильник не обеспечивали потребности экипажа. У Алексея Дубивко в Саргассовом море вышли из строя два из трёх дизелей, а у Николая Шумкова - все три. Им пришлось всплывать в надводное положение для устранения заводских дефектов, и обе эти лодки тут же были замечены противолодочной авиацией.           

Подводная лодка «Б-130». Снимок с самолёта ВМС США.

Из-за полной разрядки батарей всплыла и лодка "Б-59" Валентина Савицкого. Субмарина «Б-4» тоже была обнаружена, но, имея полную зарядку, командир её Рюрик Кетов сумел уйти от преследования.

Эсминец США «Сесил» в нейтральных водах атаковал «Б-36» и выпустил по ней торпеду. А когда его командир Чарльз Розиер понял, что промахнулся, тут же попытался таранить нашу лодку, которая успела уйти на глубину. Позднее, когда Дубивко был вынужден всплыть, орудия и торпедные аппараты этого эсминца были расчехлены и приготовлены к стрельбе. Другие эсминцы маневрировали вокруг на дистанции 50 метров - так же с демонстративным наведением орудий.

Лодка «Б-36» и эсминец «Сесил» (командир Чарльз Розиер).

Вертолёты опускали по курсу всплывших лодок буксируемые гидроакустические средства и сбрасывали взрывные устройства, зависали над мостиком и демонстративно производили киносъёмки. При всплытии «Б-59» самолёты и вертолёты с авианосца "Рэндолф" облетали подводную лодку на высотах 20 -100 метров, и при каждом облёте производилась стрельба из авиационных пушек.

Обнаружению способствовала и неприспособленность наших лодок к действиям в тропических условиях. Отсутствие системы кондиционирования при температуре за бортом свыше 30 градусов приводило к температуре на боевых постах гидроакустиков, электриков и мотористов до 50-70 градусов. На лодках не было системы охлаждения батареи при её зарядке, из-за чего количество водорода в аккумуляторных банках почти всегда достигало взрывоопасных 3-х процентов..

Всё это приводило к выходу из строя оборудования и к обморокам у подводников. Ограниченные запасы пресной воды не позволяли выдавать более 250 граммов воды в сутки на человека, и это в условиях сильнейшего потоотделения и обезвоживания организма. Невозможность смыть пот и грязь привели к стопроцентному заболеванию личного состава потницей в особо тяжёлой гнойной форме...

Вот что вспоминал Александр Дубивко:

«Находясь на позициях в Карибском море, мы ждали от Главного штаба ВМФ радиограмм с развед-обстановкой по району и по противолодочным силам противника, о которых там знали очень хорошо. Но таких данных мы не получали. Мы получали только радиограмммы «Вести с полей»: где сколько убрали картошки, где сколько убрали пшеницы и так далее. И всё что мы узнавали об оперативной обстановке, мы добывали своими силами из передач американского радио и переговоров их кораблей...»

А.Ф. Дубивко.

Остальное вы сами услышите непосредственно от участников того похода. Ниже, на аудиоплеере – документальная радиокомпозиция с повествованием Алексея Дубивко (запись 12 сентября 2005 года).

Американский моряк Питер Хухтхаузен - участник тех событий, служивший офицером на эсминце США «Блэнди», собрал сотни свидетельств противостояния двух морских держав и спустя четверть века написал книгу «КУБИНСКИЙ КРИЗИС. ХРОНИКА ПОДВОДНОЙ ВОЙНЫ.». Вот всего лишь маленький фрагмент из этой очень интересной документальной повести:

«... – Срочное погружение! Срочное погружение! – прокричал Шумков.

– Есть срочное погружение, надводный борт чист. Подготовиться к закрытию основного люка и главного впускного, заполнить носовую цистерну. Рули глубины - 10 градусов на погружение, полный вперёд! Погружение! Погружение! – старпом Фролов напряжённым голосом решительно отдавал команды.

И тут последовал шокирующий доклад гидроакустика:

– Крупный объект по правому борту! Контакт надводный, предположительно – эсминец!

Шумков скатился вниз прямо на плечи сигнальщика, который примостился на краю трапа в готовности задраить крышку основного люка после того, как командир спустится в лодку.

– Акустик, классификацию, быстро!

Запах внутри был ужасающим.

– Есть, командир. У него два винта… Идёт на средней скорости, определенно – эсминец.

– Вот, гад! – процедил Шумков сквозь зубы.

В лодке стояла невыносимая вонь. Он четыре с лишним часа простоял на мостике на свежем, сладком ночном воздухе, и возвращение в зловонное чрево походило на заход в пахнущую дерьмом сауну.

– Командир, дизель остановлен, главный впускной закрыт.

– Понял. Уходим вниз на 150 метров, Запустить экономичный электромотор. Тихий ход, обороты: два узла вперёд! Новый курс два семь ноль! – командир подумал, что они могут направиться к побережью США, поскольку американцы полагают, что лодка будет уходить домой на северо-восток.

Машинное отделение повторило команду, и Фролов стал нараспев считывать глубину:

– Пять метров, семь метров…

– Слишком медленно, живее вниз! – Шумков вцепился в находившуюся позади рулевого потолочную рукоятку. – Вниз, вниз!

Рулевой чувствовал сзади буравящий взгляд командира и дал рулям угол больше, чем приказал Шумков. Опасно – слишком крутой угол мог излишне задрать корму вверх и усложнить ситуацию. Но им требовалось глубина, и требовалась быстро!

В центральном посту теперь уже все могли слышать над головой винты, молотящие по воде. Эсминец возник в темноте ниоткуда, быстро приближался и, казалось, намеревался ударить прямо посередине лодки. Духота обволакивала Шумкова, пот стекал по спине, разъедая промежность, капельки пота падали и с носа. В какой-то момент показалось, что его тошнит, но тошнить было нечем – в последний раз он ел ещё до всплытия. Командир потерял счёт времени. Он хотел бы лучше владеть ситуацией и понимать, воюют они сейчас или нет? Это было нечестно; им необходимо было знать, можно ли применять оружие для самообороны или они до сих пор находятся в состоянии «холодной войны»? Почему не было ни одного сообщения с новостями в циркулярной передаче по флоту?

– Командир, он идёт на таран, а нам не хватает глубины. Сыграть аварийную тревогу? – старпом, как всегда, оказался на один шаг впереди всех.

– Нет! Просто держитесь за что-нибудь. Рули глубины – двадцать градусов на погружение! – Шумкову опять пришлось заставлять себя действовать спокойно. Лодка ещё больше наклонилась вниз. Звуки молотящих по воде винтов эсминца становились всё громче и громче. Он замер.

– Восемь метров, командир...

Теперь винты были почти над головой. Эсминец либо не видел во тьме погружающуюся лодку, либо, действительно, собирался её таранить. Шумков решил покориться судьбе. Он отдал правильные команды, все они были исполнены экипажем безукоризненно, и если их таранят – что ж, это будет провал при действиях в информационном вакууме.

Его слегка качнуло, когда кильватерная струя от вспенивших воду винтов прошла прямо над головами. Шумков быстро оглядел центральный пост: все замерли, невольно уставившись вверх. Хлеставшие воду винты стали затихать.

Эсминец «Блэнди» и его капитан Эдвард Келли.

 

– Контакт прошел над нами.

– Сам слышу! — он тут же пожалел, что утратил невозмутимость, подумав, что раньше никогда не выказывал паники.

– Обтекатель их гидролокатора был от нас совсем рядом, — прошептал старпом, продолжая следить за показаниями глубиномера. – Проходим двенадцать метров, пятнадцать…

Шумков понял, что осадка эсминца составляла не больше десяти метров, и им чертовски повезло. Взгляд быстро пробежался по центральному посту и задержался на маленькой почтовой открытке, прикреплённой над местом рулевого. Что-то он не видел её раньше, этой фотокарточки русской православной церкви с изображением Святого Николая, покровителя моряков. Под рисунком была аккуратная надпись, сделанная от руки печатными буквами: «Жизнь на подводной лодке является не службой, а религией».

Он удивился, как это замполит до сих пор не конфисковал карточку. Открытое проявление религиозных чувств было строго запрещено в советских вооружённых силах. Шумков искоса разглядывал открытку, делая вид, что не замечает её, и втайне надеясь, что она останется на своем месте.

Открытка оставалась там весь поход, и Шумкова удивило, как много членов экипажа находят приятным её присутствие в центральном посту...»

Николай Шумков

Полный текст книги этой книги вы можете найти в Интернете на нескольких сайтах. А в конце этого очерка вы услышите рассказ обо всех этих событиях самого Николая Шумкова.

Вот лишь один эпизод из его правдивого звукового рассказа:

«Аккумуляторы на моей лодке были полностью изношены. Предельный возраст батареи – 100 условно-полных циклов. А у меня батарея прошла уже 98 циклов: она ёмкость не держала и требовала постоянной подзарядки. Мы с моим командиром БЧ-5 (электромеханическая служба) Виктором Паршиным пытались поставить вопрос о замене аккумуляторов, но нам сказали: “Не ищите причин для невыхода на задание, а ищите пути, как его лучше выполнить!” 

То есть, рот заткнули, и молчите!..»

Что это было: глупость или преступление – посылать на другой конец земного шара подводную лодку с ядерным оружием на борту, у которой надёжность батареи составляет всего 2% от нормы? И с таким командованием Военно-морского флота Хрущёв надеялся одержать победу над Америкой?

И ещё один фрагмент из аудиовоспоминаний Николая Шумкова:

«Собирательный сеанс связи был назначен нам непродуманно, на такое время суток, что в Москве – ночь, а у берегов Америки – светлое время. И мы были вынуждены всплывать на этот обязательный для всех лодок сеанс связи и демонстрировать американцам свои антенны!...»

А вот подробный рассказ командира подлодки «Б-4» Рюрика Кетова о том, какой ценой моряки пытались выполнить поставленную перед ними задачу:

Р.А. Кетов.

 

«…Перебазирование эскадры на Кубу готовилось около года в режиме строгой секретности. О целях и задачах похода – экипажам ни слова, но тёплую одежду велели сдать, а взамен выдали тропическую форму. Наконец, приказали взять на борт торпеды с ядерными зарядами. По одной на каждую лодку.

Отваливали мы в четыре утра 1 октября 1962 года. На проводы прибыл заместитель главкома ВМФ адмирал Фокин, который каждому командиру вручил по листку папиросной бумаги – «боевой приказ». Ни до, ни после не доводилось мне получать таких приказов: всего несколько слов о скрытном переходе в Карибский бассейн и – никаких конкретных указаний.

Фокин спрашивает: «Что вам неясно?».

Пауза...

Василий Архипов, начальник штаба бригады, говорит: «Неясно, товарищ адмирал, зачем мы взяли атомное оружие. Когда и как нам следует его применять?».

Фокин через силу выдавил что-то про информационные полномочия, которых ему не давали. Тут уж взорвался начальник штаба Северного флота адмирал Рассохо,: «Ладно, ребята! Записывайте в свои журналы, в каких случаях надлежит применять спецоружие. Во-первых, когда вас будут бомбить и вы получите дырку в корпусе. Во-вторых, когда всплывёте, вас обстреляют и опять же будет дырка. В-третьих, по специальному приказу из Москвы. Всё!»

Перед самым выходом в море мы, командиры четырех лодок, провели короткое совещание. Было ясно, что скрытность, доведённая до идиотизма, требует большую часть времени оставаться на глубине. Но в подводном положении скорость больше десяти узлов мы развить не сможем и в заданный район к сроку не доберёмся, Поэтому договорились: сначала ныряем, миль пятьдесят идём на север под водой. А затем всплываем и полным надводным ходом «чешем» до первого противолодочного рубежа НАТО.

На суше тем временем разрастался кризис между СССР и США. 22 октября президент Кеннеди объявил о введении полной блокады Кубы с моря и с воздуха. Хрущёв со своей стороны, пригласил для беседы «случайно» находившегося в Москве президента корпорации «Вестингауз» Уильяма Нокса,

Про того было известно, что он тесно связан с администрацией США. Советский лидер заявил, что блокировка и обыск наших судов в открытом море будет рассматриваться как пиратство. И, если США поведут себя подобным образом, то он, Хрущёв, «прикажет своим подводным лодкам топить американские военные корабли».

О страстях, вскипавших по обе стороны океана, мы ничего не знали. Зато вполне ощущали нарастающее внимание к себе со стороны американских ВМС. Против русской четверки их командование двинуло целую армаду.

Алексей Дубивко максимальным ходом прошел вперёд и, пренебрегая скрытностью, разведал обстановку. Около Большого Антильского прохода он обнаружил эсминец американцев, тот его тоже засёк и двое суток за ним охотился. В результате на лодке Дубивко сели аккумуляторы, пришлось всплывать для подзарядки. От преследования, впрочем, он потом оторвался.

Но самый драматичный эпизод связан с лодкой Валентина Савицкого, на которой находился начштаба бригады Архипов. Когда они всплыли для подзарядки, то прямо над собой обнаружили противолодочный самолёт. Тот начал сбрасывать маркеры, обозначать цель. Уже и поисково-ударная группа всей массой разворачивалась в их сторону. Валентин снова ушёл под воду. Американцы принялись его бомбить. И поскольку в аккумуляторах у Савицкого зарядка была нулевая, ночью ему опять пришлось всплыть. Прямо в объятия эсминцев.

В.Г. Савицкий (справа).

Выскочил Валентин на мостик, за ним – начальник штаба. Третьим поднимался сигнальщик, но матрос застрял в люке, зацепился за что-то переносным прожектором. В это время на лодку пикирует самолёт и бьёт трассирующими. Несколько пуль ударили по корпусу. Савицкий командует: «Все вниз! Торпедные аппараты на «товсь!». Нам же приказ был дан: если в тебя попадут, стрелять в ответ атомной торпедой,.

Савицкий первым прыгает вниз – прямо на плечи матросу, который никак не может освободить свой прожектор. Архипов по этой причине задерживается на мостике и замечает, что американцы что-то сигналят. Остановил он Савицкого, вытащили наверх сигнальщика с прожектором. Передали американцам: «Прекратите провокацию». Самолёты удалились, зато корабли подошли ещё ближе, взяли лодку в кольцо. Под их наблюдением Савицкий подзарядил аккумуляторы и снова ушёл под воду.

Нашим дизельным лодкам, в отличие от атомных, неизбежно приходилось всплывать, когда находиться далее под водой не было уже никакой возможности. Дело ведь не только в аккумуляторах. Дышать было нечем. Температура в отсеках – плюс 50 по Цельсию. Электролит закипал, отравляя людей парами кислоты. Время от времени нужен был хотя бы глоток кислорода. При всплытии и мою лодку тоже обнаруживали, тоже преследовали и бомбили. Но – везло, отрывался. Хотя как-то раз, действительно, чуть не влип.

Кому-то из «мудрых» штабистов пришла в голову идея: назначить так называемый собирательный сеанс связи, в ходе которого дублировались все радиограммы в наш адрес за минувшие сутки. Время сеанса – ноль часов по Москве. А в западном полушарии это как раз около четырёх дня. При густой насыщенности противолодочными средствами, которой обладали там американцы, обнаружить нас было нетрудно.

Американский палубный охотник за подводными лодками «Трекер» (GrummanS-2).

И вот мне докладывают: «Товарищ командир, прямо по курсу работает гидроакустический буй». Это значит, что где-то над нами висит самолет морской разведки. Даю команду уходить на глубину. А начальник связи напоминает, что как раз пора всплывать для приёма «собирательной» радиограммы. Естественно, я говорю, что всплывать не буду. Тогда он отправляется с докладом к комбригу Агафонову, который держит свой вымпел на моей лодке.

Поспорили мы немного со старшим начальником. Агафонов настаивал на всплытии. Пришлось заявить, что в подобной ситуации я вынужден сложить с себя полномочия командира. Ушел в каюту, но телефон подключил к центральному посту. Агафонов тем временем приказывает осмотреть горизонт. Поскольку всё вроде чисто, лодка начинает всплывать. Я не выдержал, перешёл в центральный пост, поднял зенитный перископ – вижу, над нами самолёт. А Агафонов из своего командирского отсека ничего не видел.

Когда и он разглядел самолёт, то дал приказ уклониться. Правильно, хотя и поздновато. Часа два мы маневрировали, сопровождаемые сериями глубинных бомб. Кое-как протянули до спасительной ночи. Всплыли, зарядились, опять пошли к Кубе. Только сеанс связи пропустили, что и было нам впоследствии поставлено в вину. Они же там, в Москве, понимаешь, переживали!

                         

В.Н. Агафонов (слева).

...Уже пик кризиса миновал, Советский Союз обязался вернуть ядерные ракеты домой, американцы в ответ обещали убрать свои «Юпитеры» из Турции, а три наших «фокстрота» продолжали свои танцы вокруг Кубы. По правде сказать, это больше смахивало на затянувшуюся корриду. Без малого месяц – ежедневные бомбёжки, манёвры на пределе сил, изматывающая гонка преследования. Всплывать мы больше не решались, пока не получили приказа уходить.

Под самый Новый год вернулись на базу…

А в начале января меня, Дубивко, Шумкова и начштаба бригады Архипова вызвали к главкому ВМФ С.Г. Горшкову. Тот сообщил: завтра будем на докладе у Никиты Сергеевича Хрущёва, к этому надо хорошо подготовиться. И начал указывать, что следует говорить, а чего не следует. Потом устроил нам что-то вроде экзамена. Встреча с Хрущёвым не состоялась, но в Главный штаб ВМФ нас вызывали ежедневно. И постоянно вносили уточнения в сценарий нашего доклада. В итоге получалась история, мало соответствующая действительности.

Во второй половине января вопрос слушался в Министерстве обороны. Вёл заседание маршал Гречко. А нашу четвёрку сопровождали заместитель главкома ВМФ адмирал Фокин и капитан 1 ранга Сергеев из Главного штаба. Народу набилось - полный зал. Присутствовали в основном армейские и авиационные генералы. Но в президиуме сидели также два дядечки в гражданском – кураторы из ЦК КПСС.

«Никита Сергеевич, – начал Гречко, – поручил мне разобраться с этим грязным делом. Безобразие! Опозорили Россию!». При этих словах адмирал Фокин упал в обморок, его вынесли на носилках. «Кто тут у вас старший?!», – не унимался Гречко. Представитель Главного штаба ВМФ Сергеев сидел, как приклеенный и молчал. Тогда поднялся Архипов: «Я старший, товарищ маршал. Начальник штаба бригады подводных лодок».

«Иди сюда, докладывай!». Памятуя инструктаж Горшкова, Василий вытащил конспект и по нему начал излагать версию, многократно отредактированную руководством. «Что ты там трясёшь своей бумажкой? – взревели генералы. – Ты своими словами давай, правду говори!». Тогда Архипов стал докладывать, как всё было в действительности.

  

                                                                                              В.А. Архипов.

Мы дополняли. Продемонстрировали приказ на папиросной бумаге. Гречко взял листок двумя пальцами и захохотал: «У нас в войну боевых приказов на пипифаксе («Papyfax» - название туалетной бумаги) не отдавали!». Пошли вопросы, один другого круче: «На каком расстоянии находились американские корабли? Почему вы по ним не стреляли? Приказа не было? А без приказа сами сообразить не могли?!». Шумков долго объяснял, что всплытие для зарядки батарей – дело вынужденное и неизбежное. «Какие батареи? – кричали генералы. – Какая зарядка?».

Сам Гречко долго не мог уяснить необходимость подобного всплытия, очень гневался за нарушение скрытности. Пришлось ещё раз уточнить: к Кубе мы ходили на дизельных подводных лодках, а не на атомных.

«Как не на атомных?!» – закричал маршал страшным голосом. Сдернул с носа очки и так хватил ими по столу, что только брызги полетели. Всё высшее военно-политическое руководство страны искренне полагало, что в Карибское море были направлены новейшие атомные подлодки. Позже мне стало известно, что одну такую лодку действительно послали, ничего нам не сообщив. Но там у них что-то сломалось, и субмарине пришлось вернуться на базу.

После того заседания нас, командиров лодок, просто вернули к месту службы. Ни награждать, ни наказывать не стали. Но и не упускали случая напомнить, что в крайне ответственной ситуации мы действовали неправильно. Хотя, по совести сказать, задача в том виде, как нам её сформулировали, в целом была выполнена. Мы отработали на практике взаимодействие в отдалённом районе Мирового океана. Обрели опыт преодоления противолодочных рубежей и уклонения от преследования. На своей шкуре испытали методы борьбы американского флота с подлодками противника. Система связи была усовершенствована как раз после нашего похода к Кубе, а сами подводные корабли – дооборудованы применительно к условиям действий в тропических широтах…»

Весной 1963-го года на Северный флот прибыл Фидель Кастро. Он попросил показать ему хотя бы одну из субмарин, которые «спасли кубинскую революцию». У пирса рядом с потрёпанными океанскими штормами дизельными «Б-4» и "Б-130" стояла новая атомная подлодка "К-21". К ней и выложили красную ковровую дорожку для кубинского лидера. Тот был восхищён и поинтересовался – получили ли подводники заслуженные награды за их опасный поход к «острову свободы»?

«А как же! Конечно, всех моряков наградили!», - ответили ему сопровождавшие генералы из Политуправления ВМФ. И срочно выделили на всю 20-ю бригаду подводных лодок Орден Красного Знамени. Один-единственный! Его вручили кому-то из штабных…

Многие подробности тех событий не вошли в данную статью. Например, история с командиром бригады подводных лодок контр-адмиралом Иваном Евсеевым, который должен был возглавлять тот поход на Кубу, но заболел буквально за день до выхода в море. И уже много лет, с подачи журнала «Коммунист вооружённых сил», за этим моряком, уже давно умершим, тянется дурная слава «дезертира». Но Николай Шумков так не считает и где только можно старается отстоять честь своего бывшего командира Ивана Евсеева.

Пытаясь узнать точные сведения о поставках союзников по антигитлеровской коалиции во время Великой Отечественной войны, я искал в интернете статью из газеты "Правда" от 11 июня сорок четвёртого года. Однако, кроме ссылок на неё, ничего не обнаружил.

Поэтому разыскал первоисточник, и для всех, кто, как и я, интересуется темой ленд-лиза, привожу фрагменты с первой полосы этой газеты. К сожалению, саму фотокопию всей первой полосы опубликовать не могу - данный сайт не позволяет публикацию фотографий в высоком разрешении. Однако, для всех желающих, даю свой адрес: knd48@mail.ru

В течении двух месяцев буду высылать фотокопию первой полосы "Правды" № 140 по вашим просьбам.

1.


2.


3.

Автор:   Николай КУРНОСОВ

 

До войны звук записывали на грамофонных пластинках.

Именно эти массивные чёрные диски донесли до нас из середины прошлого века голоса певцов, писателей, политических деятелей, а иногда – и простых людей. Но в те годы на одну пластинку можно было записать не больше пяти минут звучания, а процесс её изготовления был очень долгим.

Сначала фонограмма записывалась на восковой диск. На него распыляли серебряную пудру, и погружали диск в гальваническую ванну. Здесь на воск «наращивался» слой меди или никеля. Полученный металлический «блин» (матрица) помещался в пресс, который выдавливал несколько экземпляров пробных пластинок. Вся эта процедура  происходила в московском Доме звукозаписи и занимала не меньше двух-трёх дней. Если качество записи всех устраивало, и был нужен коммерческий тираж, то делали несколько матриц (их правильное название – граморигиналы). И отвозили эти граморигиналы на завод в подмосковный посёлок Апрелевку, где печатались пластинки.

Работница прессового цеха апрелевского завода грампластинок

Потом инженер Александр Шорин придумал более прогрессивную технологию. Рубиновый резец резал не восковой диск, а целлулоидную киноплёнку. Фонограмма звучала больше часа, причём прослушать её можно было сразу же после окончания записи.

Аппарат назвали по имени автора, и сегодня «шоринофон» можно увидеть в фондах Политехнического музея. Правда он был громоздким, тяжёлым и не годился для внестудийной работы. Зато с помощью этой технологии в тридцатые годы были записаны фонограммы всех партийных съездов и сессий Верховного Совета СССР.

Так выглядел шоринофон (вид сверху).

Магнитофонов тогда в СССР не было. Да и в других странах эти устройства считались никому не нужной экзотикой. Лишь в 1938 году на Берлинское радио привезли первые промышленные аппараты, записывающие звук на магнитную ленту.

Такой трофейный магнитофон и небольшой запас магнитной ленты к нему в начале Великой Отечественной войны доставили с фронта в Ленинградский Радиокомитет. На нём комментатор Лазарь Маграчёв и звукооператор Любовь Спектор сделали уникальные звукозаписи из блокадного города, некоторые из которых дожили до наших дней. Удивительно, но на американских радиостанциях, где инженеры-звукотехники сразу хватались за технические новшества, магнитофоны нашли применение только в 1947 году.

Этот немецкий плёночный звукозаписывающий аппарат «TON S.b» был выпущен фирмой "ТЕЛЕФУНКЕН" в 1939 г.

Недавно поисковики, работавшие в местах былых боёв под Сталинградом, нашли в одном из заброшенных окопов странный предмет, назначение которого они определили не сразу. Два алюминиевых диска, внутри которых был "спёкшийся" от ржавчины комок. Это была катушка с магнитной лентой – всё, что осталось от гитлеровского радиокорреспондента, делавшего в 1942 году репортаж для Берлинского радио.

Свой раритет поисковики привезли в Москву и отдали Юрию Метёлкину - звукоархивисту, организатору сайта «Старое радио». Тот полгода бился над немецким «трофеем», пытаясь его реставрировать. Плёнка рассыпАлась от первого прикосновения, но Юрий Иванович всё-же сумел извлечь из неё отдельные фрагменты длительностью всего полторы минуты. В старом фронтовом радиорепортаже солдаты Вермахта делились своими впечатлениями от новой немецкой противотанковой пушки. Причём всех специалистов поразило необычайно высокое качество звука, записанного 75 лет назад.

Ю.И. Метёлкин.

А на московском радио перед войной появились американские компактные звукозаписывающие устройства фирмы «Престо». Они использовали не киноленту, не магнитную плёнку, и не восковые диски, а пластины целлулоида, которые применялись в рентген-кабинетах. Специалисты сразу оценили возможности этих аппаратов для оперативных выездных репортажей, недаром слово «presto» переводится с итальянского как «быстро». И именно ими снабдили с первых дней войны радиожурналистов, уезжавших на фронт.

Кроме голосов воинов, отличившихся в боях, на аппаратах «Престо» стали записывать так называемые «живые письма». Ведь что произошло в первые военные месяцы. Люди, призванные в армию, отправляли домой адрес своей полевой почты, а тем временем их жёны и дети экстренно уезжали в эвакуацию неизвестно куда. И теперь ни солдат не знал нового места жительства семьи, ни дети не ведали, куда писать отцу. На помощь пришло Московское радио, где срочно создали новую редакцию, которая так и называлась «Письма с фронта и на фронт». Только в августе 1941 года сюда пришло больше 52-х просьб о помощи, а всего за годы войны их было два миллиона. Радио невидимой ниточкой связало бойцов с их близкими.

Это уцелевшее до наших дней звуковое письмо солдата Владимира Козлова прозвучало в эфире 4 сентября 1942 года в передаче «Говорит Западный фронт». К сожалению, кроме имени, мы ничего о нём не знаем. Неизвестна ни часть, где воевал молодой боец, ни место, откуда был призван в армию, ни его дальнейшая судьба. Остался от человека только юношеский голос…

Ветеран московского радио фронтовой журналист Павел Мануйлов рассказывал мне, как он делал звукозаписи на войне.

«Портативный» звукозаписывающий аппарат «Престо»

– Мы имели большой запас старых рентгеновских снимков, смывали с них эмульсию, ножницами вырезали круг диаметром сантиметров двадцать пять, и с запасом таких дисков выезжали на фронт.

Военные были люди неопытные и перед микрофоном терялись. Просто впадали в ступор! Мне приходилось долго с ними беседовать и писать короткие тексты – ведь один диск звучал не более трёх минут, в которые нужно было уложить максимум сведений. Несколько раз репетировали, чтобы радиослушатели не догадались, что бойцы говорят «по написанному». За работой рекордера следил специальный звукооператор – со мной, например, часто ездил на фронт Алексей Спасский.

Кроме этих двух двадцатикилограммовых «ящиков», мы возили с собой ещё и бензиновый генератор – ведь электричества в окопах не было. Уносили генератор подальше, чтобы микрофон «не слышал» его тарахтенья. Бензин был некачественный, движок всё время останавливался, Спасский ставил к нему бойца и учил того держать нужные обороты, иначе звук «плавал». А когда поблизости разрывался снаряд, и земля сотрясалась, резец подпрыгивал, и запись шла в брак. Приходилось Алексею заряжать в аппарат новый диск и всё начинать заново...

Летом 1942 года радиокорреспонденты приехали в 751-й авиаполк, который базировался под Серпуховом на берегу Оки в деревне Липицы. Для передачи к Дню авиации нужен был репортаж о дальних ночных рейсах советских лётчиков на бомбёжку Берлина и других немецких городов. 

Здесь, на аэродроме было сделано несколько звукозаписей.

Командир экипажа майор Шапошников рассказал радиослушателям о своём 115-м ночном боевом вылете. Стрелок-радист старший сержант Фролов поделился впечатлениями от недавнего полёта на бомбёжку Кенигсберга. Инженер-капитан Рымалов поведал об ответственной работе авиатехников.

А комиссар полка капитан Шмелёв посвятил свой рассказ молодым лётчикам, которые пришли в полк совсем недавно, во время битвы за Москву – Ивану Курятнику, Гавриилу Лепёхину и Василию Решетникову.

Видимо, было у комиссара Шмелёва какое-то чутьё на людей. Ведь служили в полку пилоты с большим лётным опытом, имевшие боевые ордена и медали! Почему же он рассказал не об этих асах, а о молоденьких лейтенантах?

Василий Решетников. Фото 1942 г.

Разве мог знать комиссар, что через полтора года все трое получат Ордена Ленина и звёзды Героев Советского Союза? Разве мог подумать, что не пройдёт и двадцати лет, как этот Василёк поставит мировой рекорд дальности полёта. Это был неофициальный рекорд времён холодной войны. Весной 1959 года американцы на бомбардировщике B-52 пролетели 14450 км. В ответ командир 106-й авиадивизии генерал-майор Решетников на самолёте Ту-95 (по классификации НАТО – «Медведь») за 21 час преодолел 17150 км. Дескать, знай наших!

Последний свой полёт бывший главнокомандующий дальней авиацией генерал-полковник Василий Решетников совершил в августе 2005 года на ретро-авиашоу «Летающие легенды». Тогда австрийский пилот Раймонд Райтман прилетел в подмосковное Монино на своём коллекционном бомбардировщике Б-25 «Митчелл».

«Митчелл» на авиашоу «Летающие легенды».

Василий Васильевич хорошо знал эту машину, так как много летал на ней в конце войны, когда США передали Советскому Союзу по программе «ленд-лиз» 861 «Митчелл». Он попросил разрешения посидеть в кабине, вспомнить молодость. Потом рассказал хозяину самолёта о своих полётах в боевых условиях. Райтмана  особенно интересовало, как «американец» вёл себя суровой русской зимой. Так за разговорами они запустили моторы, вырулили и вместе взлетели.

В воздухе австрийский авиатор передал управление 83-летнему русскому генералу, и тот полчаса кружил над Монинским аэродромом, с которого не раз вылетал на бомбёжку врага. А посадив самолёт, посоветовал: «Надо тебе, сынок, гидравлику рулевого управления отрегулировать помягче. На фронте за такой жёсткий штурвал я бы своего авиатехника на гауптвахту отправил!» 

Один из сверхзвуковых стратегических бомбардировщиков Ту-160 носит сегодня имя этого легендарного лётчика.

За годы Великой отечественной войны на аппаратах «Престо» были сделаны тысячи звукозаписей. Как же случилось, что до нас дошли всего несколько десятков? Об этом рассказал ещё один ветеран радиожурналистики Владимир Возчиков:

…В конце 1945-го года в Радиокомитет в Путинковском переулке привезли из Берлина трофейные магнитофоны и ленту. И чтобы разместить их, какой-то начальник распорядился выкинуть «хлам»: старые аппараты «Престо» с множеством якобы уже ненужных дисков. Разожгли во дворе костры и стали всё это сжигать. Никому не пришло в голову, что горит звучащая память о победителях в страшной войне.

Одна молодая сотрудница по фамилии Зимогорская, которую только что избрали работать в профком, решила, что целлулоидные диски пригодятся в качестве… тарелок. Чтобы устраивать на работе всевозможные посиделки, посвященные Первомаю и другим событиям. Тогда ведь всё было в дефиците — иголку днём с огнем нельзя было найти, и чтобы угостить коллег пирожками, не хватало простых блюдец.

Таким парадоксальным образом она и сохранила одну бесценную коробку. А когда стала со временем учиться в институте, сообразила, что эти военные пластинки могут когда-нибудь понадобиться, и отвезла всё в архив в подмосковном Красногорске…

Из Красногорского архива кинофотофонодокументов в середине 60-х годов эти целлулоидные диски были переданы в только что образованный Центральный Государственный архив звукозаписей (ныне Федеральный архив фонодокументов), где и хранятся до сих пор.

А что же аппараты «Престо»? Они стали потихоньку переходить в частные руки. После войны появилось немало предприимчивых людей, которые организовали «подпольный» выпуск грампластинок артистов, запрещённых в СССР. Это были западные исполнители популярного тогда джаза и рок-н-рола (например, Луи Армстронг и Элвис Пресли), а также русские певцы-эмигранты типа Петра Лещенко.

В интернете есть видеофильм об этом музыкальном мейнстриме пятидесятых годов. Он называется «На рёбрах», потому что такие нелегальные пластинки, как и во время войны, делались на старых рентгеновских снимках.

Вы можете услышать фрагмент того военного репортажа 1942 года и комментарии к нему Василия Решетникова, сделанные спустя ровно полвека. 

 

 

Автор: Николай КУРНОСОВ

 

     За свою многолетнюю историю Москва обросла огромным количеством легенд. Самая известная из них – тайна библиотеки Ивана Грозного. Но мифы, связанные с могилой Николая Гоголя, занимают в этом списке московских небылиц особое место. Уж такие известные и уважаемые люди приложили к ним руку, что не верить им вроде бы нельзя.

     Однако, начнём по хронологии… 

     Писателя похоронили 24 февраля 1852 года, на третий день после смерти, на погосте Свято-Данилова монастыря. Над могилой воздвигли медный православный крест, стоявший на камне, который символизировал гору Голгофу. Камень привёз из Крыма сын писателя Сергея Аксакова. Спустя полвека в ногах Гоголя установили чёрное мраморное надгробие с фразой из Священного Писания – цитатой из писаний пророка Иеремии: «Горьким словом моим посмеюся…»

Могила Н.В. Гоголя в Свято-Даниловом монастыре. Фото 1902 года.

 

     В 1909 году московская городская Дума решила торжественно отметить 100-летие со дня рождения Николая Васильевича. Замыслили привести в порядок его могилу и подземный склеп, где покоился гроб. Работы на кладбище проводились под надзором настоятеля монастыря архимандрита Тихона и монахов. В день юбилея здесь прошло торжественное богослужение.

     А спустя пару дней по Москве пошли зловещие разговоры – якобы, рабочие, которые ремонтировали склеп, проговорились, что сквозь прогнившие доски гроба они видели голову покойника повёрнутую набок. Москвичи шептались: писателя похоронили живым, в летаргическом сне, а в гробу он, дескать, очнулся!

     Это, конечно, неправда.  Подтверждением того, что при погребении Гоголь был мёртв, служит выдержка из письма скульптора Николая Рамазанова, который снимал посмертную маску с его лица: «…Когда я ощупывал ладонью алебастр – достаточно ли он разогрелся и окреп, то невольно вспомнил письмо Гоголя, где тот просил, чтобы не предавали его тело земле, пока не появятся признаки разложения. После снятия маски можно было вполне убедиться, что опасения Гоголя были напрасны; он не оживёт. Это была не летаргия, но вечный непробудный сон…»

     А поворот головы, который послужил причиной слухов, легко объяснили криминалисты. Первыми подгнили боковые доски гроба, его крышка под тяжестью земли опустилась на голову мертвеца, и череп повернулся на первом, так называемом, «атлантовом позвонке». 

     В начале тридцатых годов прошлого века столичные власти решили закрыть древний монастырь, организовав здесь колонию для малолетних преступников. Весь некрополь, включая захоронения двух декабристов, был варварски уничтожен. Но несколько особо ценных могил большевики решили перенести на парадное Новодевичье кладбище. Речь шла об останках писателя Николая Гоголя, музыканта Николая Рубинштейна, художника Василия Перова, философа Алексея Хомякова и поэта Николая Языкова.

     Всё было обставлено торжественно. Пригласили популярных в то время литераторов: Валентина Катаева, Всеволода Иванова, Юрия Олешу, Александра Малышкина, Леонида Леонова, Юрия Тынянова и Владимира Лидина. Из поэтов были Михаил Светлов, Владимир Луговской, Илья Сельвинский. Пришли также поэт, критик и переводчик Валентин Стенич и художник Александр Тышлер. Всего в монастырь явилось около полусотни человек.

     Утром 31 мая 1931 года начали вскрывать могилы.

     Присутствовавшая при этом 15-летняя Наталья Сытина (дочь известного московского историка Петра Сытина) вспоминала потом, что работали не профессиональные могильщики, а подростки из находившейся в монастыре колонии малолетних правонарушителей. Трудились целый день и до склепа Гоголя добрались уже под вечер. Поэтому само перезахоронение решили перенести на следующий день. Утром гробы погрузили на телеги и долго везли до Лужников. За телегами шло немного людей, так как на второй день почти никто из писателей не пришёл.

    А по Москве уже пошли пересуды. Якобы при вскрытии гроба у Гоголя не оказалось головы! Так без черепа его, дескать, и понесли на Новодевичье. Кто начал распространять эти слухи, неизвестно, но в дневнике дипломата Александра Аросева (отца актрисы Ольги Аросевой) есть такая запись: «...На днях был у Всеволода Иванова и Николая Тихонова. Они рассказали, что когда отрыли гробы Гоголя, Хомякова и Языкова, у Гоголя головы не нашли...»

Свято-Данилов монастырь. Фото 1920 года.

          В 1946 году один из участников той церемонии, писатель Владимир Лидин в своём дневнике описал леденящие подробности перезахоронения праха Гоголя: «...Могилу вскрывали почти целый день. Она оказалась на значительно большей глубине, чем обычные захоронения. Начав её раскапывать, наткнулись на кирпичный склеп необычной прочности, но никакого замурованного отверстия в нём не обнаружили. Только к вечеру был обнаружен боковой придел, через который и был в своё время вдвинут в склеп гроб... Черепа в гробу не оказалось, и останки Гоголя начинались с шейных позвонков. Скелет был заключён в хорошо сохранившийся сюртук табачного цвета; под сюртуком уцелело даже бельё с костяными пуговицами. На ногах были башмаки... На малой глубине, значительно выше склепа с замурованным гробом, был обнаружен череп. Но археологи признали его принадлежащим не Гоголю, а какому-то молодому человеку...» 

Писатель В.Г. Лидин

     Можно ли верить этому дневнику?

     Лидин напечатал его на машинке в единственном экземпляре и подарил своему другу, известному историку Борису Земенкову. Этот учёный много писал о старой Москве и определил десятки мест, связанных с именами деятелей русской культуры. По сохранившимся в архивах материалам он восстановил облик и точное место давно ушедших или изменивших свой вид столичных памятников. Земенков воссоздал некоторые из них в акварелях, которые используются во многих изданиях.

     Но как нам расценивать гоголевский мемуар Лидина? Как шутку писателя? Как дружеский розыгрыш?

     Ведь никогда больше Владимир Германович об этом случае не упоминал. В 80-х годах прошлого века поэт Юрий Алехин провёл собственное расследование обстоятельств, связанных с перезахоронением Гоголя. И он утверждает, что устные воспоминания Лидина сильно отличались от текста, напечатанного для Земенкова. А в личной беседе с Алехиным писатель говорил, что череп Гоголя был лишь «повернут набок».

     Да и никто другой из присутствовавших при перезахоронении никогда не упоминал про отсутствие у Гоголя головы. Ни Валентин Катаев, оставивший блестящие мемуары «Алмазный мой венец». Ни острый на язык Светлов. Ни мудрый Юрий Олеша. Нет об этом ни строчки и в научных трудах сотрудницы Исторического музея Марии Барановской, которая профессионально занималась изучением всех московских некрополей и руководила в тот день переносом могил из Свято-Данилова монастыря. 

     А вот о том, что из гроба Гоголя было кое-что растащено «на сувениры», свидетельств есть немало. Главный редактор журнала «Новый мир» Вячеслав Полонский, например, вспоминал, что поэт Валентин Стенич сунул в свой карман ребро Гоголя и потом отдал его писателю Льву Никулину: «…Стенич просил ребро сохранить и вернуть, когда он поедет к себе в Ленинград. Но Никулин изготовил деревянную копию и, завернутую, возвратил Стеничу. Вернувшись домой, тот собрал ленинградских писателей и торжественно предъявил ребро. Гости бросились рассматривать и обнаружили, что оно изготовлено из дерева… Никулин уверял потом, что подлинное ребро и кусок позумента он сдал в какой-то музей…».

     А сам Владимир Лидин вырезал фрагмент из гоголевского сюртука и на следующий же день отдал переплётчику, чтобы тот вклеил эту ткань в футляр прижизненного издания «Мёртвых душ», хранившегося у Владимира Германовича в домашней библиотеке.

     Писатель Малышкин тоже прихватил какой-то лоскут, а ночью ему приснился сам Гоголь и грозно закричал: «А шинелька-то моя!».

     Даже директор кладбища, некий комсомолец-выдвиженец Аракчеев ухитрился снять с истлевших ног писателя обувь.

   Послушайте сами звуковой рассказ писательницы и литературоведа Инны Вишневской, записанный в 1995 году на её авторском вечере в Центральном Доме литераторов. Доктор искусствоведения, член-корреспондент Академии русской словесности, Инна Люциановна поведала зрителям подробности эксгумации Гоголя, слышанные от самого Лидина. 

Инна Вишневская

 

     Что же касается постороннего черепа, упомянутого Лидиным в его дневнике, то кто в тот день мог навскидку, без всякой экспертизы, определить его происхождение? И фраза «археологи признали его принадлежащим не Гоголю, а какому-то молодому человеку» не выдерживает никакой критики.

     Во-первых, там был всего один профессиональный археолог - Алексей Смирнов.

     Во-вторых, как можно было тёмным вечером, второпях определить возраст человека, которому принадлежал череп?

     И, в-третьих, сам Гоголь был человеком далеко не старым, он умер 42 лет от роду.

     Во всяком случае, череп тот (чей бы он ни был) наутро положили в гроб писателя и отвезли на Новодевичье кладбище.

    Но москвичи так любят всякую мистику и чертовщину, что не хотят расставаться с легендой о пропавшей голове. Даже Михаил Булгаков использовал её в своём романе «Мастер и Маргарита». Помните исчезнувшую из гроба голову Берлиоза? А публицист Анатолий Королёв даже написал об этом книгу, которая так и называется «Голова Гоголя».

      Мало того, миф про безголового автора «Мёртвых душ» породил уже новые московские байки.

     Вроде бы Сталин, узнав про случай в Свято-Даниловом монастыре, так рассердился, что приказал арестовать всех тамошних монахов. А те, дескать, под пытками признались, что ещё в 1909 году при ремонте могилы череп за большие деньги купил у них миллионер, меценат и театрал Алексей Бахрушин. И в знаменитой бахрушинской коллекции сценических раритетов, якобы, было до 40 черепов знаменитых людей, но чекисты не нашли ни одного –так хорошо основатель московского театрального музея их запрятал…

     Согласно этим же слухам, внучатый племянник Николая Васильевича Гоголя – некий лейтенант российского флота Яновский пришел к Бахрушину с револьвером и пригрозил, что застрелит миллионера и застрелится сам. И тот, испугавшись, отдал череп. А  молодой лейтенант попросил одного капитана итальянского корабля переправить палисандровый ларец с черепом в Рим и передать его русскому консулу, чтобы тот захоронил череп по православному обряду.

     В Рим - потому, что Гоголь очень любил этот город и подолгу живал там.

     Капитан Боргезе якобы не смог сразу попасть к послу, а потом ушёл в дальний поход, оставив голову дома. И летом 1911 года его младший брат, обнаружив дома неизвестный череп, решил подшутить над своими друзьями, с которыми отправился в железнодорожную поездку. И когда поезд заехал в один из длинных тоннелей, юноша открыл коробку с черепом. И в тот же самый миг поезд со всеми пассажирами пропал!

    Легенда гласит, что сам Боргезе-младший каким-то чудом сумел спастись и рассказал репортёрам о том, что произошло. Но поезд–призрак исчез не навсегда. Якобы, итальянцы, живущие рядом с железной дорогой, его иногда видят по ночам...

     Ну, прямо, как в песне Владимира Высоцкого:

                     «Словно мухи, тут и там ходят слухи по домам,

                      А беззубые старухи их разносят по умам…»

     Однако, вернёмся к перезахоронению 1931 года.

     В тот день на Новодевичье кладбище доставили четыре гроба (четвёртый прах принадлежал сестре Николая Языкова Екатерине, а останки художника Василия Перова решили перезахоронить в Донском монастыре). С могилы Гоголя привезли также огромный конусообразный камень, но без креста, который странным образом исчез с «голгофы» ещё в 20-е годы. Привезли из Даниловского некрополя и чёрное мраморное надгробие и даже старинную ограду. Все эти атрибуты оставались здесь в сохранности двадцать лет.

     А в 1951 году вместо «голгофы» в ограде установили круглую гранитную колонну с помпезно-парадным мраморным бюстом писателя. Хотя сам Николай Васильевич при жизни просил не ставить на его могиле памятник и «не помышлять о таком пустяке, недостойном христианина».

     Крымский же валун рабочие отвезли в сарай в дальнем углу кладбища. Там «голгофа» пылилась два года, пока её случайно не обнаружила вдова Михаила Булгакова. «...Однажды, когда я по обыкновению зашла в гранитную мастерскую при Новодевичьем, то увидела глубоко запрятанную в яме какую-то глыбу, – вспоминала Елена Сергеевна, – Директор мастерской объяснил, что это надгробный камень с могилы Гоголя. По моей просьбе при помощи экскаватора эту «голгофу» подняли, подвезли к могиле Миши и там водрузили. Вы сами понимаете, как это подходит к Булгакову –камень с захоронения его любимого писателя...»

     Кстати, Михаила Булгакова похоронили недалеко от Гоголя, в 21 ряду того же 2-го участка.

     В декабре 2009 года многострадальной гоголевской могиле, наконец, вернули относительно первозданный вид, воссоздав в изголовье подобие «голгофы». А стоявший там бюст писателя передали филиалу Исторического музея, который тогда находился рядом с кладбищем, на территории Новодевичьего монастыря.

     И если вы когда-нибудь придёте на старое Новодевичье, не поленитесь – подойдите к могиле Николая Васильевича Гоголя. Совсем рядом с ней вы увидите простое серое надгробие с надписью: «Писатель Владимир Германович Лидин. 1894 -1979»

     А чуть подальше, у кладбищенской стены найдёте могилу ещё одного советского литератора, участвовавшего в перезахоронении 1931 года – Александра Малышкина.

     Как вышло, что эти трое оказались погребёнными рядом? Это случайность или ещё одна мистическая гримаса судьбы?

    И интересно, о чём они переговариваются там, под землёй. А может, на небесах – сие нам неведомо. О том, что божественное и дьявольское в человеке тесно переплетено? О том, что людям, и особенно писателям, грешно тревожить чужие могилы и воровать оттуда рёбра и башмаки? Или о смешных доверчивых москвичах, готовых верить самым невероятным слухам?

     Что шепчет своим собратьям по перу, этим двум «любителям могильных сувениров» Николай Васильевич Гоголь, написавший самую мистическую повесть своего времени «Вий»?

     Я догадываюсь, что он шепчет: «Горьким словом моим посмеюся…»

 

ВЫ МОЖЕТЕ ПРОСЛУШАТЬ ЗВУКОВОЙ ФАЙЛ С РАССКАЗОМ ИННЫ ВИШНЕВСКОЙ О ПЕРЕЗАХОРОНЕНИИ Н.В. ГОГОЛЯ.

После прослушивания не забудьте выключить плеер, нажав на крестик в его правом верхнем углу.

 

Автор:  Николай Курносов.

 

 

 

Радиограмма.

Эта тревожная радиограмма пришла 7 июня 1940 года в Главное управление Северного морского пути с крошечного арктического острова Генриетты.

Открыл его в 1881 году американский полярный исследователь Джордж Де Лонг, когда его стиснутый льдами корабль дрейфовал мимо затерянного в Северном Ледовитом океане кусочка суши. Моряки во главе с судовым механиком Мелвиллом высадились на островок, обошли его кругом, составили описание и сложили из камней пирамиду, под которой спрятали банку с запиской об открытии ими неизвестной ранее земли. Тогда же американцы обнаружили поблизости ещё два клочка каменистой суши, которые поименовали островом Жаннетты (так называлась их парусно-паровая шхуна) и островом Беннетта (Джеймс Беннетт, владелец крупнейшей американской газеты «Нью-Йорк Геральд», спонсировал этот арктический морской поход).

Впоследствии все три острова были названы архипелагом Де Лонга.

Джордж Де Лонг.

Больше полувека сюда не ступала нога человека, пока в 1937 году на остров Генриетты не высадились участники советской экспедиции, которая искала загадочную Землю Санникова. Ледокол «Садко» подошёл к леднику, спускавшемуся с крутого берега, и выгрузил три разборных домика, мощную радиостанцию и запас продовольствия. Начальник экспедиции профессор Самойлович произнес речь, объявив, что отныне этот вулканический островок присоединяется к владениям СССР. После этого «Садко» отправился дальше на север, оставив на Генриетте семерых учёных во главе с географом Леонидом Мухановым.

Спустя год их сменили. Новосёлами стали трое молодых полярников: метеоролог Борис Карышев, гидролог Иван Каталов и повар, он же подсобный рабочий Антон Зенин. Радиотехник Вениамин Яковлев, уже отработавший здесь год с «мухановской зимовкой», вызвался остаться на второй срок. Его, как имевшего опыт жизни на Генриетте, назначили начальником полярной станции.

Эту четвёрку собирались сменить тоже через 12 месяцев.

Однако летом 1939 года ледовая обстановка в Арктике выдалась такой тяжёлой, что ледоколы не смогли пробиться к острову. Яковлев радировал на Большую Землю, что самолёт к ним сесть тоже не сможет: слишком короткая здесь площадка для взлёта, да к тому же она вся усеяна камнями. Оставалось ждать следующего лета, благо, что продуктов пока хватало.

Однако и через год Генриетта оказалась зажатой ледяными полями. Полярники поняли, что впереди предстоит третья зимовка подряд.

 

В советское время этот случай был не то чтобы засекречен, просто предан забвению.

Авторитетные специалисты по истории советских полярных исследований не писали о том, что произошло здесь летом 1940 года. Даже в санкт-петербургском музее Арктики и Антарктики ничего об этом не знали. Хотя среди бывалых полярников ходили какие-то мрачные слухи про трагедию на Генриетте. Пролили свет на события 77-летней давности воспоминания ветерана Полярной авиации Алексея Кирилина, которые тот передал в Центральный государственный архив Москвы.

А.И.Кирилин.

 

Из мемуаров Алексея Кирилина: 

…В июне 1940 года, когда мы базировались на мысе Челюскина, пришла срочная радиограмма: немедленно лететь на остров Генриетты с врачом, там законсервировать метеостанцию и вывезти больных.

На карте остров Генриетты – крошечная точка в океане, где самолёт никогда не садился. В радиограмме ничего не говорилось о сложности полёта и опасности посадки, ведь наш командир Ерёменко – лётчик высокого класса и сам в таких случаях даёт лучшие рекомендации. И в Управлении полярной авиации об этом было известно…

 

Филипп Трофимович Ерёменко в то время был совсем не знаменитым лётчиком.

Рядовой «воздушный извозчик», но с большим опытом полётов на Севере. Много летал по трассе «Красноярск – бухта Тикси». В то время советские газеты не жалели хвалебных эпитетов, описывая трудности перелётов через полюс Чкалова, Громова и Леваневского. А мало кому известные пилоты Управления полярной авиации совершали такие экстремальные вылеты чуть не ежедневно. На примитивных аэропланах с открытой пилотской кабиной. Без средств аэронавигации и без запасных аэродромов. Когда удачное завершение полёта и жизнь пассажиров зависели только от капризов погоды и мастерства человека, сидящего за штурвалом. 

                               

Два брата его тоже были лётчиками. Старший – генерал авиации Иван Ерёменко – получил звезду Героя Советского Союза за бои с фашистами в Испании и служил начальником ВВС Московского военного округа. Младший Пётр летал на истребителе на Дальнем Востоке.

А Филипп Ерёменко был в 1940 году командиром экипажа самолёта Р-6, приписанного к Московской авиагруппе особого назначения (МАГОН). Вместе с ним в экипаже было пятеро: штурман Григорий Абросимов, бортрадист Вениамин Вербовой, два бортмеханика: опытный Юрий Соколов и новичок Алексей Кирилин, у которого это был первый сезон полетов в Арктике.

В начале мая они вылетели из Москвы и не без приключений добрались до мыса Челюскина. Отсюда Ерёменко стал в проливе Вилькицкого «красить лёд»: распылял с воздуха смесь спирта-денатурата с марганцовкой. Это был эксперимент, с помощью которого учёные надеялись вызвать активное таяние льда в проливе, чтобы хоть на неделю раньше начать навигацию по Северному морскому пути. Другой самолёт «Сталь-2» лётчика Владимира Сургучёва с этой же целью разбрасывал по льду тёмные конфетти.

Там, на мысе Челюскина и застал лётчиков приказ: взять на борт врача Ильина и срочно лететь за 2600 км. на остров Генриетты…

 

 

Из мемуаров Алексея Кирилина: 

…Летели очень долго. Найдя Генриетту, стали кружить над ней. Островок для посадки самолёта очень мал. Примерно километр на километр, а ровного ледника на нем наполовину меньше, и местами очень обрывистые берега.Сверху увидели на отлогом берегу два домика. Связались с радистом – тот сообщил: «Если сможете сесть, идите к большому дому, а из малого стреляет сошедший с ума гидролог».

Это страшная опасность! Нужно приземлиться так, чтобы не свалиться со стометрового обрыва. Передали радисту, чтобы тот зажёг костёр для определения направления ветра. Отвечает: “Не могу выйти из радиостанции, сделаю так, чтобы дымила печь”. Это помогло, зашли на посадку.

Самолётные лыжи скользят по леднику, но в конце пробега стали цепляться за выступы камней, это нас и затормозило – самолёт остановился совсем близко от обрыва. Лыжи, конечно, повредили, но не до такой степени, чтобы на них нельзя было взлететь.

Пошли к радиорубке. На полу лежат двое раненых, радист сидит за столом. Говорит, что сумасшедший стрелял из другого домика, что в 100 метрах. Но вот сутки уже не стреляет, а до этого, как выспится, то опять начинает палить. И едва радист это рассказал, тут же стал падать со стула, и мгновенно уснул, так как целых восемь суток он всё время работал на рации и вёл перестрелку с сумасшедшим...

Автор этих мемуаров Алексей Иванович Кирилин (1911 – 2006 гг.) имел звание «Почётный полярник СССР», был действительным членом советского Географического общества. Он сам целый год провёл на дрейфующей станции «Северный полюс - 5» и хорошо понимал психологию людей, оказавшихся в двухлетней изоляции на Генриетте.

Кислорода в арктической атмосфере очень мало, и всякая работа требует много физических и нервных сил. Полгода здесь стоит полярная ночь. В темноте слышен лишь вой вьюги, да грохот ломающихся в океане льдин. Порой неделями зимовщикам не дают выбраться из дома белые медведи. А когда на полгода на горизонте появляется низкое солнце, то картина открывается удручающая. На сотни километров во все стороны лежит ледяная пустыня – глазу не за что зацепиться. И каждый день одни и те же лица вокруг, одни и те же разговоры, одни и те же шутки. Так что случаи, мягко говоря, нервного истощения в Арктике не редкость...

 

…К концу второго года зимовки, в июне, один из научных работников, гидролог – загрустил, на всех стал сердиться. И однажды подошёл с топором к спящему метеорологу и ударом рассёк тому щёку. В испуге и от боли тот вскочил, хотел оттолкнуть его ногой, а помешанный снова замахнулся и разрубил метеорологу ступню.

Потом выскочил из дома и ударил топором техника, который набирал дрова. На крики раненых прибежал радист, закричал, схватил карабин и выстрелил. Помешанный убежал в малый домик и оттуда стал стрелять в радиста. А тот, укрывшись в радиорубке, вёл стрельбу в ответ. Видимо, одной из своих пуль он этого помешанного и поразил…

 

 

Из мемуаров Алексея Кирилина: 

…Лётчик Ерёменко дал команду: «Штурману и бортрадисту помогать врачу! А механики за мной, к самолёту!»

Он стал шагами измерять очень ограниченное расстояние взлёта. Надо было ещё подобрать такое направление, чтобы под лыжи не попались камни. Условились, что трое пассажиров возьмут с собой только по одному небольшому чемоданчику. Труп гидролога решили оставить. Но когда командир вырулил к самому старту, последовала другая его команда: «Никаких чемоданов не брать! Механикам максимально облегчить самолёт! Взлётная полоса мала –если не оторвёмся перед самым берегом, то упадём со стометрового обрыва и дополним трагедию».

Мы выгрузили инструменты, запчасти, весь неприкосновенный запас питания, и даже оставили на льду после запуска двигателей бензиновый «пускач» М-40.

Самолёт Р-6 с немецкими моторами БМВ IV.

Быстро перенесли на руках в самолёт раненых, а на носилках – отнесли ещё и радиста, которого так и не смогли разбудить. Ждать некогда, надо срочно взлетать, используя хорошую погоду. А то задует ветер и сбросит самолёт с высоченного обрыва. Или помешает снегопад.

 Взлетаем! С места командир дал двигателям полную мощность! Оторвались у самого обрыва – лыжи ещё хлопали по льду, но машина уже повисла на крыльях. Какое радостное облегчение, летим! Доставили зимовщиков в бухту Тикси...

 

Куда же они погрузили раненых?

Туполевский воздушный разведчик Р-6 был совсем не приспособлен для пассажиров. Штурман сидел там в открытой кабине в самом носу, полуприкрытый спереди прозрачным козырьком наподобие мотоциклетного. За ним в такой же открытой кабине находился пилот. У обоих были маски из меха крота от обморожения. Позади в тесном отсеке ютились бортмеханик и радист. Так что даже механику-стажёру Алексею Кирилину приходилось полулежать в узком фюзеляже между тросами управления, трубками маслопроводов и запасными бочками с бензином. А тут ещё три человека добавились. Все расчёты по центровке самолёта полетели к чёрту!

Внутри фюзеляжа самолёта Р-6

Видимо, Филипп Ерёменко, действительно, был классным лётчиком, раз на разодранных лыжах сумел поднять в воздух перегруженную машину с такой крошечной ледовой площадки. Ведь после этого на Генриетту никто не рисковал садиться. После войны там снова работали полярные станции, но грузы зимовщикам сбрасывали с воздуха.

 

Интересная деталь, которой не нашлось места в официальных отчётах.

Когда московские архивисты принимали на государственное хранение дневники, фотографии и личные документы ветерана полярной авиации Кирилина, они записали на магнитофон его воспоминания о работе в Арктике. И Алексей Иванович доверил магнитофонной плёнке то, что не осмелился доверить бумаге. Он рассказал, что сначала доктор Ильин, исследуя труп убитого Каталова, отделил от тела голову, чтобы на Большой Земле провести тщательные анализы причин его безумия. И лишь перед самым взлётом по приказу лётчика Ерёменко голова была оставлена на острове.

Это очень важная деталь, характерная для предвоенных лет. Логику доктора можно понять. А вдруг на материке в НКВД решат, что гидролог не сошёл с ума, а был обыкновенным вражеским диверсантом, решившим истребить советских полярников? Кто сказал, что Иван Каталов сумасшедший? Доктор Ильин так решил? А кем был этот доктор до революции? А почему он не член партии? А какое у него социальное происхождение? А может ваш Ильин сам шпион и покрывает такого же врага народа?

«Вот вам голова этого несчастного, – резонно подумал бедный врач, – а вы уж сами решайте, сумасшедший он или кто».

Ведь даже такой авторитетный человек как главный советский полярник Герой Советского Союза Иван Папанин осторожно как бы «советуется» с вышестоящим начальством, нужно ли возбуждать уголовное дело против трёх чудом оставшихся в живых зимовщиков с Генриетты.  

Такое было время, такие были людоедские нравы!

 

И ещё один факт.

В той магнитофонной звукозаписи бортмеханик Кирилин упомянул, что первым толчком к душевному заболеванию Каталова была простая человеческая зависть. Пока самолёт несколько часов летел домой, раненые рассказали молодому стажёру, что двух зимовщиков наградили, а гидролога нет. А тот обиделся: ведь он целых два года героически преодолевал трудности на этом проклятом островке, и вот – остался без награды. И «поехала крыша» у человека. А суровая Арктика и радиосводки о регулярно происходивших в Москве расстрелах врагов народа только подстегнули душевную болезнь…  

Это фото было сделано в 2011 году, когда российский научно-экспедиционный корабль «Михаил Сомов» бросил якорь у острова Генриетты, к берегам которого с 1963 года не подходило ни одно судно. Вертолёт доставил с корабля на ледник несколько человек, которые обнаружили заброшенную полярную станцию. Внутри были предметы быта 30-х годов и документы, среди них – журналы наблюдений Бориса Карышева и Ивана Каталова.

Вот цитата из протокола собрания зимовщиков, найденного среди полуистлевших бумаг.

«…Предлагаю провести стрельбы из малопулек (мелкокалиберная винтовка) на звание Ворошиловского стрелка. И начать изучение истории партии. Новому профоргу нужно улуч­шить массовую работу, оставив основной борьбу за выполнение решений 18 съезда ВКП(б) о превращении Северного морского пути в нормальную действующую магистраль. Для чего провести работу по сплочению коллектива и методом комплексных соревнований добиться хороших результатов производственной работы…»

Все найденные документы учёные с «Михаила Сомова» собрали и передали в Северное управление по гидрометеорологии и мониторингу окружающей среды

Один из участников экспедиции 2011 года, метеоролог Александр Обоимов, автор современных фотографий острова Генриетты.

 

И напоследок несколько слов об экипаже того самолёта-разведчика Р-6 с бортовым номером Н-276.

Алексей Иванович Кирилин прослужил в полярной авиации больше четверти века, налетав в высоких широтах на тихоходных поршневых самолётах почти два с половиной миллиона километров. Но и уйдя в 1965 году на пенсию, он не мог расстаться с любимой работой, и ещё 14 лет проработал в наземной службе аэропорта «Шереметьево». На основе его мемуаров, звукозаписей и фотографий Главное архивное управление Москвы выпустило мультимедийный компакт-диск, посвящённый освоению Арктики и Антарктики. На обложке издания художник изобразил тот самый туполевский воздушный разведчик Р-6.

Бортмеханик Юрий Григорьевич Соколов, тоже ветеран полярной авиации, в 1957 году участвовал вместе с Кирилиным в научной экспедиции к южному полюсу (так называемая, вторая САЭ).

Юрий Соколов (слева) и Алексей Кирилин на палубе дизель-электрохода "Лена" на пути в Антарктиду.

 

Лётчик Филипп Трофимович Ерёменко погиб в 1942 году под Ленинградом. На бомбардировщике СБ он вёз в осаждённый город продовольствие и над Ладожским озером был сбит. Об этом случае написал в своей книге «Лёд и пепел» его однополчанин, впоследствии флаг-штурман полярной авиации Валентин Аккуратов.

О других свидетелях событий на Генриетте мне ничего не известно.

 

А первооткрыватель Новосибирских островов американский исследователь Джордж Вашингтон Де Лонг умер от голода в районе устья реки Лены. Его парусно-паровая шхуна была раздавлена льдами всего через неделю после того, как американцы покинули остров Генриетты.

Экипаж «Жанетты» высадился в три шлюпки и проплыл несколько сот миль. Но поднявшаяся буря разнесла моряков в разные стороны. Шлюпка, которой командовал судовой механик Мелвилл, дошла до бухты Тикси, и всех, кто был в ней, спасли якуты. Джордж Мелвилл организовал спасательную экспедицию, но лишь спустя год нашёл останки своего командира и трупы нескольких моряков на другом берегу устья Лены. Рядом с телом Де Лонга лежал дневник, который тот вёл до последней минуты…