ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ
Между тем, как несло меня вниз по речному теченью,
Краснокожие с воплями кинулись к бичевщикам
И, раздев догола, забавлялись живою мишенью,
Всех прибили гвоздями к раскрашенным, пестрым столбам.
Я остался один и забыл о матросской ватаге.
В трюме хлопок английский, фламандское в трюме зерно.
И свершилась дикарская казнь, и к распахнутой влаге
Понесло меня дальше, куда и зачем — все равно.
Море грозно рычало, и мчало меня, и качало.
Как глухого ребенка, всю зиму трепал меня шторм.
И сменяли друг друга полуострова без причала.
Ликовал торжествующий, настежь открытый простор.
Ураган был свиреп, но по-своему нежен и чуток.
Он, как глупую пробку, пускал меня замертво в пляс.
Так и плыл я по древним погостам морским десять суток.
Никаких маяков не мигал мне бессмысленный глаз.
И, как в детстве, дыша кислотою и сладостью сидра,
Заливала борта и сквозь доски сочилась волна.
Ржавый якорь был сорван, и руль переломан и выдран,
Смыты с палуб объедки и синие пятна вина.
С той поры и тонул я в седом, многозвездном пространстве,
В первозданной поэме, прочтенной почти наобум,
Пожирал эту прорву, проглатывал прозелень странствий,
Где ныряет утопленник, полный таинственных дум.
Проступали на зыби горячечно-синие пятна.
И в протяжных мелодиях, переполнявших эфир,
Песня горькой любви вырастала, как мир, необъятна,
Крепче спирта и шире всех ваших тоскующих лир.
Знал я свисты смерчей и вскипанье течений глубинных,
Блеск небес, продырявленных молнией, как решето,
Мирный сон вечеров, восхитительных стай голубиных
И такое еще, чего больше не видел никто.
Я видал, как свирепо в отливах таинственной меди
Начинается ночь и расплавленный запад лилов,
Я слыхал, как подобно развязкам античных трагедий
Нарастает и катится гул океанских валов.
И в зеленых ночах, в снегопадах, лишающих зренья,
Снилось мне, будто море меня целовало в глаза,
Снилась фосфоресценция, дивных глубин озаренье.
Вековечная та, животворная та бирюза.
Я следил месяцами, как в приступах скотского гнева
Океан атакует коралловый крохотный риф,
Но не верил еще, что Мария Пречистая Дева
Встанет в звездном огне, океанскую злость усмирив.
Понимаете, скольких Флорид прикоснулся я бортом!
Там цветы — как зрачки у пантеры. Там облик людей.
Словно радуга строила свой семицветный собор там,
И паслись на эйлагах гурты изумрудных дождей.
Я видал, как в болоте гниет непомерная туша,
Содрогается в неводе рыбина Левиафан,
Как шторма закипают, вгрызаясь в притихшую сушу,
Как бездонные бельма уставил на мир океан.
Вот серебряный глетчер и блеск перламутровых полдней,
Вот стоянки в заливах в лиманной грязи, на мели,
Там, где толстые змеи висят на стволах преисподней,
Там, где жрут их клопы в перегное набрякшей земли.
Я хочу показать золотистых рыбешек ребятам,
И зеленых и розовых, плывших тогда за кормой,
И качанье без якоря на море, спячкой объятом,
И роскошество пены, и парус изодранный мой.
Убаюкало море меня и широты смешало,
Полюс спутало с полюсом, плача навзрыд обо мне,
Прилепило медуз желтопузых к корме обветшалой,
И, упав на колени, как женщина, как в полусне,
Весь заваленный птичьим пометом, увязнувший в тину,
В щебетанье и свисте и шорохе маленьких крыл,
Я утопшим скитальцам, почтив их глухую кончину,
Как гостиницу на ночь, нутро свое настежь открыл...
Но, затерянный где-нибудь в бухте лесистой, я скоро
Снова вышвырнут был в беспредельное море грозой.
И размокшего трупа не встретил бы глаз монитора,
Не заметил бы парусник, посланный древней Ганзой.
Задымившийся, словно из хлопьев тумана сколочен,
Продырявивший небо, как стену таранят бойцы,
Накопивший подарки, — поэтам понравятся очень
И лишайники зноя и слизи морской образцы, —
Весь запятнанный беглым огнем электрических скатов,
Предводимый морскими коньками на кипени вод,
С вечным звоном в ушах от июльских громовых раскатов,
Когда рушился ливнями ультрамариновый свод,
Трепетавший не раз и крутившийся насмерть в мальштреме,
Стороживший не раз бегемотов обнявшихся храп,—
Я, прядильщик туманов, бредущий сквозь синее время,
О Европе тоскую, ступила бы только на трап!
Помню архипелаги в полуночных звездах! Мечтаю
О седых островах в оперении пасмурных рощ!
Но не ты ли скиталась со мною, певучая стая
Окрыленных изгнанниц, не ты ли, грядущая Мощь?
О, как часто я плакал! Как знойная просинь мерзка мне!
Как жестока луна! Как безумное солнце черно!
Пусть мой киль разобьет о любые подводные камни,
Захлебнуться бы, лечь на любое песчаное дно!
Ну, а если Европа, — то сумрачней, ниже, теснее:
Чтобы грязная лужа была холодна и мелка,
Чтобы грустный мальчишка на корточки сел перед нею
И пустил свой бумажный кораблик с крылом мотылька...
Надоело мне плыть наугад, расстоянья оплакав,
Доверяться кильватерам хлопком груженных судов,
Различать за туманом цвета государственных флагов,
Сторониться огней под пролетами страшных мостов!
(перевод П. Антокольского)
