Как-то в один московский храм, ранним утром, перед самой Троицей, забегала пожилая француженка. Она не знала русский и исповедывалась на французском много часов, разумеется, без переводчика. Причастившись, она исчезла, и больше никто ее не видел, никто и никогда не узнает, что именно она...
Июльское утро: запах горячего асфальта, запах скошенных одуванчиков, запах голубиного пуха, запах железнодорожных шпал, запах неизвестности. Может быть, гроза, может быть пожар, может быть чемпионат мира по футболу, может быть книга, так и недочитанная за ночь, может быть треньканье телефона... Что заставляет меня вслушиваться со звериной остротой в незримое, несуществующее, вне-словесное?
Утро устроено сложно и просто. Солнечный луч на одеяле, тягучий сыр на завтрак, блик от чайника на потолке, смех соседей, фырканье испуганного кролика. Где присказка, а где конец истории? Где кульминация неведомо чьей жизни? Может быть, здесь, в начале улицы, на перекрестке, там, где пробки, и татарское кафе забито посетителями, глотающими холодное "Клинское"?...
Среди них какая-то француженка. Как она хороша. Сколько же ей... Она совсем не молода, она курит и отрешенно смотрит в окно, как и подобает посетительницам, набредшим сюда случайно.
Она никого не ждет, возможно, она заблудилась или хотела бы потеряться так, как это случается с перчатками, или чувствами, или кольцами, или влюбленностью, или ключами, или бусинками, или минутами, или набойками от туфель, или...
Итак, ей думается, она потерялась.
Ах, если бы она знала..., но она не подозревает, что я смотрю на нее и мучительно пытаюсь отсканировать ее мысли, украсть на минутку осязание оледеневших пальцев, обнимающих бокал... Может, между нами есть какая-то незримая связь, или причина? "Pardonez-moi Простите меня..." - "Бог простит"...
Я бы подошла к ней и с улыбкой рекламного агента, вышколенной скороговоркой протараторила: "А ведь здесь можно по-настоящему испариться, на этом самом перекрестке. Просто выйти на дорогу, отринуть запад, откланяться на восток и....".
Утро, все это тревожное, пульсирующее утро. Звон стекла, вспышка света сквозь листья, "вщух-вшух" метлы дворника. Француженка сидит за столиком, в сумочке лежит Библия на французском, русский разговорник, ключ от парижской квартирки, неоплаченные счета, сильное снотворное, документы, визитные карточки...
"Я вас знаю, вы та самая, которая приезжает раз в год в Москву, чтобы исповедоваться... Каждый раз вы заходите в новый храм и выходите, глотая на ходу просвирку, затем ловите такси", - "А вы выглядите влюбленной" - "Очень даже может быть... Но причастие - это..." - "Замолчите!".
Это просто утро. Запахи. Перекресток, пробка рассосалась, татарское кафе на углу, валяется метла, дворник болтает со знакомыми алкоголиками, в кармане оранжевого жилета припрятана чекушка, пассажиры вываливаются из маршрутки. Где кульминация? Где начало? И где этот проклятый конец? Она уже была на исповеди, и говорила без умолку, битых три часа... "Может, это теперь такой новый тур-бизнес?" - "Ну что вы, - мысленно смеется надо мной француженка, отвечая мне атомами бездонного зрачка - я просто хочу забыться..."
Она открыла пудреницу, проверила, на месте ли макияж, посмотрела для порядку на часы и вышла из кафе. Ее миссия закончена. Официант пристально посмотрел ей в след, точно профессиональная память жаждала запомнить чужестранку до мелочей, а на самом деле, виной тому были слишком щедрые чаевые.
(С)