Не могу припомнить, как я узнал эту историю о  парижском  мусорщике  Жане Шамете. Шамет зарабатывал на существование  тем,  что  прибирал  ремесленные мастерские в своем квартале. Жил Шамет в лачуге на окраине города Конечно, можно было бы  обстоятельно описать эту окраину и тем самым увести читателя в сторону от  основной  нити рассказа Но, пожалуй, стоит только упомянуть, что до сих пор  в  предместьях Парижа сохранились старые крепостные валы  В  то  время,  когда  происходило действие этого  рассказа,  валы  были  еще  покрыты  зарослями  жимолости  и боярышника и в них гнездились птицы. Лачуга мусорщика приткнулась к подножию северного крепостного вала, рядом с домишками жестянщиков, сапожников, собирателей окурков и нищих. Если бы  Мопассан  заинтересовался  жизнью  обитателей  этих  лачуг,  то, пожалуй, написал бы еще несколько превосходных рассказов.  Может  быть,  они прибавили бы новые лавры к его устоявшейся славе. К сожалению, никто из  посторонних  не  заглядывал  в  эти  места,  кроме сыщиков. Да и те появлялись только в тех случаях, когда разыскивали краденые вещи. Судя по тому, что соседи прозвали Шамета "дятлом", надо  думать,  что  он был худ, остронос и из-под шляпы у него всегда торчал клок волос, похожий на хохол птицы. Когда-то  Жан  Шамет  знал  лучшие  дни.  Он  служил  солдатом  в   армии "Маленького Наполеона" во время мексиканской войны. Шамету повезло. В  Вера-Крус  он  заболел  тяжелой  лихорадкой.  Больного солдата, не побывавшего еще ни  в  одной  настоящей  перестрелке,  отправили обратно на родину. Полковой командир воспользовался этим  и  поручил  Шамету отвезти во Францию свою дочь Сюзанну - девочку восьми лет. Командир был вдовцом и потому вынужден был всюду возить девочку с  собой. Но на этот раз он решил расстаться с дочерью и отправить ее к сестре в Руан. Климат  Мексики  был  убийственным  для  европейских  детей.   К   тому   же беспорядочная партизанская война создавала много внезапных опасностей. Во время возвращения Шамета во Францию над Атлантическим океаном дымилась жара. Девочка все время молчала. Даже  на  рыб,  вылетавших  из  маслянистой воды, она смотрела не улыбаясь. Шамет как мог заботился о Сюзанне. Он понимал, конечно, что она  ждет  от него не только заботы, но и ласки. А что он мог придумать ласкового,  солдат колониального полка? Чем он мог  занять  ее?  Игрой  в  кости?  Или  грубыми казарменными песенками? Но все же долго отмалчиваться было нельзя. Шамет все чаще ловил  на  себе недоумевающий взгляд девочки. Тогда он наконец  решился  и  начал  нескладно рассказывать ей свою жизнь, вспоминая  до  мельчайших  подробностей  рыбачий поселок на берегу  Ламанша,  сыпучие  пески,  лужи  после  отлива,  сельскую часовню с треснувшим колоколом, свою мать, лечившую соседей от изжоги. В  этих  воспоминаниях  Шамет  не  мог  найти  ничего   смешного,   чтобы развеселить Сюзанну. Но девочка, к его удивлению,  слушала  эти  рассказы  с жадностью и даже заставляла повторять их, требуя новых подробностей. Шамет напрягал память и выуживал из нее эти  подробности,  пока  в  конце концов не потерял уверенность в том, что они действительно существовали. Это были уже не воспоминания, а слабые их тени. Они таяли,  как  клочья  тумана. Шамет, правда, никогда и не предполагал, что ему понадобится возобновлять  в памяти это ненужное время своей жизни.
   Однажды возникло смутное воспоминание о золотой розе. Не то  Шамет  видел эту выкованную из почернелого золота грубую розу, подвешенную к  распятью  в доме старой рыбачки, не то он слышал рассказы об этой розе от окружающих. Нет, пожалуй, он  однажды  даже  видел  эту  розу  и  запомнил,  как  она поблескивала, хотя за окнами не  было  солнца  и  мрачный  шторм  шумел  над проливом. Чем дальше, тем яснее Шамет вспоминал этот блеск - несколько ярких огоньков под низким потолком. Все в поселке удивлялись, что старуха не продает свою драгоценность.  Она могла бы выручить за нее большие деньги. Одна только  мать  Шамета  уверяла, что продавать золотую розу  -  грех,  потому  что  ее  подарил  старухе  "на счастье" возлюбленный, когда старуха, тогда еще смешливая девушка,  работала на сардинной фабрике в Одьерне.
   - Таких золотых роз мало на свете, - говорила мать Шамета. -  Но  все,  у кого они завелись в доме, обязательно будут счастливыми. И не только они, но и каждый, кто притронется к этой розе.
   Мальчик Шамет с нетерпением ждал, когда же старуха сделается  счастливой. Но никаких признаков счастья не было и  в  помине.  Дом  старухи  трясся  от ветра, а по вечерам в нем не зажигали огня. Так Шамет и уехал из поселка, не дождавшись перемены в старухиной судьбе. Только год спустя знакомый кочегар с почтового парохода  в  Гавре  рассказал ему, что к старухе неожиданно приехал  из  Парижа  сын-художник,  бородатый, веселый и чудной. Лачугу с тех пор было уже не узнать. Она наполнилась шумом и достатком. Художники, говорят, получают большие деньги за свою мазню. Однажды, когда Шамет, сидя на палубе, расчесывал Сюзанне  своим  железным гребнем перепутанные ветром волосы, она спросила:
   - Жан, а мне кто-нибудь подарит золотую розу?
   - Все может  быть,  -  ответил  Шамет.  -  Найдется  и  для  тебя,  Сузи, какой-нибудь чудак. У нас в роте был один тощий солдат. Ему чертовски везло. Он нашел на поле сражения сломанную золотую  челюсть.  Мы  пропили  ее  всей ротой. Это было во время аннамитской войны. Пьяные  артиллеристы  выстрелили для  забавы  из  мортиры,  снаряд  попал  в  жерло  потухшего  вулкана,  там взорвался, и от неожиданности вулкан начал пыхтеть и извергаться.  Черт  его знает, как его звали, этот вулкан! Кажется, Крака-Така. Извержение было  что
надо! Погибло сорок мирных туземцев. Подумать только, что  из-за  поношенной челюсти пропало столько людей! Потом оказалось, что челюсть эту потерял  наш полковник. Дело, конечно, замяли, - престиж армии выше всего. Но мы  здорово нализались тогда.
   - Где же это случилось? - спросила с сомнением Сузи.
   - Я же тебе сказал - в Аннаме. В Индо-Китае. Там океан горит  огнем,  как ад, а медузы похожи на кружевные юбочки балерины. И там такая  сырость,  что за одну ночь в наших сапогах вырастали шампиньоны! Пусть меня повесят,  если я вру!
   До этого случая Шамет слышал много солдатского вранья, но сам никогда  не врал. Не потому, что он этого не умел, а просто не было  надобности.  Сейчас же он считал святой обязанностью развлекать Сюзанну. Шамет привез девочку в Руан и сдал  с  рук  на  руки  высокой  женщине  с поджатым желтым ртом - тетке Сюзанны. Старуха была вся в черном  стеклярусе, как цирковая змея.  Девочка, увидев ее, крепко прижалась к Шамету, к его выгоревшей шинели.
   - Ничего! - шепотом сказал Шамет и подтолкнул  Сюзанну  в  плечо.  -  Мы, рядовые, тоже не выбираем себе ротных начальников. Терпи, Сузи, солдатка!
   Шамет ушел. Несколько раз он оглядывался на окна скучного дома, где ветер даже не шевелил занавески. На тесных улицах был слышен из лавчонок суетливый стук часов. В солдатском ранце Шамета лежала память о Сузи -  синяя  измятая лента из ее косы. И черт ее знает почему, но эта лента пахла так нежно,  как будто она долго пробыла в корзине с фиалками. Мексиканская лихорадка подорвала здоровье Шамета. Его  уволили  из  армии без сержантского чина. Он ушел в гражданскую жизнь простым рядовым. Годы проходили в однообразной нужде. Шамет перепробовал множество скудных занятий  и  в  конце  концов  стал  парижским  мусорщиком.  С  тех  пор  его преследовал запах пыли и помоек. Он чувствовал  этот  запах  даже  в  легком ветре, проникавшем в улицы со стороны Сены, и в охапках мокрых цветов  -  их продавали чистенькие старушки на бульварах.
   Дни сливались в желтую муть. Но иногда в ней возникало  перед  внутренним взором Шамета легкое розовое облачко - старенькое платье Сюзанны.  От  этого платья пахло весенней свежестью, как будто его тоже долго держали в  корзине с фиалками. Где она, Сюзанна? Что с  ней?  Он  знал,  что  сейчас  она  уже  взрослая девушка, а отец ее умер от ран. Шамет все собирался съездить в Руан навестить Сюзанну. Но каждый  раз  он откладывал эту поездку, пока наконец не понял, что время упущено  и  Сюзанна наверняка о нем позабыла. Он ругал себя свиньей, когда вспоминал прощание с ней. Вместо того  чтобы поцеловать девочку, он толкнул ее в спину навстречу старой карге  и  сказал:
"Терпи, Сузи, солдатка!"
Известно, что мусорщики работают по  ночам.  К  этому  их  понуждают  две причины: больше всего мусора от кипучей и не  всегда  полезной  человеческой деятельности накапливается к концу дня, и,  кроме  того,  нельзя  оскорблять зрение и обоняние парижан. Ночью же почти никто,  кроме  крыс,  не  замечает работу мусорщиков. Шамет привык к ночной работе и даже полюбил эти часы суток.  Особенно  то
время, когда над Парижем вяло пробивался рассвет. Над Сенои  курился  туман, но он не подымался выше парапета мостов. Однажды на таком туманном рассвете Шамет проходил по  мосту  Инвалидов  и увидел молодую женщину в бледном сиреневом платье с черными  кружевами.  Она cтояла у парапета и смотрела на Сену. Шамет остановился, снял пыльную шляпу и сказал:
   - Сударыня, вода в эту пору в Сене очень  холодная.  Давайте-ка  я  лучше провожу вас домой.
   - У меня нет теперь дома, -  быстро  ответила  женщина  и  повернулась  к Шамету. Шамет уронил свою шляпу.
   - Сузи! - сказал он с  отчаянием  и  восторгом.  -  Сузи,  солдатка!  Моя девочка! Наконец-то я увидел тебя. Ты забыла  меня,  должно  быть  Я  -  Жан Эрнест Шамет, тот рядовой Двадцать седьмого колониального полка, что  привез тебя к этой поганой тетке в Руан. Какой ты стала красавицей!  И  как  хорошо расчесаны твои волосы!  А  я-то,  солдатская  затычка,  совсем  не  умел  их прибирать!
   - Жан! - вскрикнула женщина, бросилась к Шамету,  обняла  его  за  шею  и заплакала. - Жан, вы такой же добрый, каким были тогда. Я все помню!
   - Э-э, глупости! -  пробормотал  Шамет.  -  Какая  кому  выгода  от  моей доброты. Что с тобой стряслось, моя маленькая?
   Шамет притянул Сюзанну к себе и сделал то, на что не решился в  Руане,  - погладил и поцеловал ее блестящие волосы. Тут же он отстранился, боясь,  что Сюзанна услышит мышиную вонь от его пиджака.  Но  Сюзанна  прижалась  к  его плечу еще крепче.
   - Что с тобой, девочка? - растерянно повторил Шамет.
   Сюзанна не ответила. Она была не в силах сдержать рыдания. Шамет понял  - пока что не надо ее ни о чем расспрашивать.
   - У меня, -торопливо  сказал  он,  -  есть  логово  у  крепостного  вала.
Далековато отсюда. В доме, конечно, пусто - хоть шаром покати. Но зато можно согреть воду и уснуть в постели. Там  ты  сможешь  умыться  и  отдохнуть.  И вообще жить сколько хочешь. Сюзанна прожила у Шамета пять дней.  Пять  дней  над  Парижем  подымалось необыкновенное солнце. Все здания, даже самые старые, покрытые копотью,  все сады и даже логово Шамета сверкали в лучах этого солнца, как драгоценности. Кто не испытал волнения от едва слышного дыхания спящей молодой  женщины, тот не поймет, что такое нежность. Ярче влажных лепестков были ее губы, и от ночных слез блестели ресницы. Да, с Сюзанной все  случилось  именно  так,  как  предполагал  Шамет.  Ей изменил возлюбленный, молодой актер. Но тех пяти дней, какие Сюзанна прожила у Шамета, вполне хватило на их примирение. Шамет участвовал в нем. Ему пришлось отнести письмо Сюзанны  к  актеру  и научить этого томного красавчика вежливости, когда тот хотел  сунуть  Шамету несколько су на чай. Вскоре актер приехал в фиакре за Сюзанной. И все было  как  надо:  букет, поцелуи, смех сквозь слезы, раскаяние и чуть надтреснутая беззаботность. Когда молодые уезжали, Сюзанна так заторопилась, что  вскочила  в  фиакр, забыв попрощаться с Шаметом. Тут же она спохватилась, покраснела и  виновато протянула ему руку.
   - Раз уж ты выбрала себе жизнь по вкусу, - проворчал ей напоследок Шамет, - то будь счастлива.
   - Я ничего еще не знаю, - ответила Сюзанна, и слезы заблестели у  нее  на глазах.
   - Ты напрасно волнуешься, моя крошка, - недовольно протянул молодой актер и повторил: - Моя прелестная крошка.
   - Вот если бы кто-нибудь подарил мне золотую розу! - вздохнула Сюзанна. - Это было бы наверняка к счастью. Я помню твой рассказ на пароходе, Жан.
   - Кто знает! - ответил Шамет. - Во  всяком  случае  не  этот  господинчик поднесет тебе золотую розу. Извини, я солдат. Я не люблю шаркунов.
   Молодые люди переглянулись. Актер пожал плечами. Фиакр тронулся. Обыкновенно  Шамет  выбрасывал  весь  мусор,  выметенный   за   день   из ремесленных  заведений.  Но  после  этого  случая  с  Сюзанной  он  перестал выбрасывать пыль из ювелирных мастерских. Он  начал  собирать  ее  тайком  в мешок и уносил к себе в лачугу. Соседи решили, что мусорщик "тронулся". Мало кому было известно, что в  этой  пыли  есть  некоторое  количество  золотого порошка, так как ювелиры, работая, всегда стачивают немного золота. Шамет решил отсеять из ювелирной пыли золото, сделать из  него  небольшой слиток и выковать  из  этого  слитка  маленькую  золотую  розу  для  счастья
Сюзанны. А может быть, как говорила ему мать, она  послужит  и  для  счастья многих простых людей. Кто знает! Он решил не встречаться с Сюзанной, пока не будет готова эта роза. Шамет никому не рассказывал об этом. Он боялся властей и полиции. Мало ли что придет в голову судебным крючкам. Они могут объявить его вором, посадить в тюрьму и отобрать у него золото. Ведь оно было все-таки чужое. До поступления в армию Шамет батрачил на ферме у сельского кюре и  потому знал, как обращаться с зерном.  Эти  познания  пригодились  ему  теперь.  Он вспомнил, как веяли хлеб и тяжелые зерна падали  на  землю,  а  легкая  пыль уносилась ветром. Шамет построил небольшую веялку и по ночам перевеивал во дворе  ювелирную пыль. Он волновался до тех пор,  пока  не  увидел  на  лотке  едва  заметный
золотящийся порошок. Прошло много времени, пока золотого порошка накопилось столько, что можно было сделать из него слиток. Но Шамет медлил  отдавать  его  ювелиру,  чтобы выковать из него золотую розу. Его не останавливало отсутствие денег, - любой ювелир согласился бы взять за работу треть слитка и был бы этим доволен. Дело заключалось не в этом. С  каждым  днем  приближался  час  встречи  с Сюзанной. Но с некоторых пор Шамет начал бояться этого часа. Всю нежность, давно уже загнанную  в  глубину  сердца,  он  хотел  отдать только ей, только Сузи. Но кому  нужна  нежность  поношенного  урода!  Шамет давно заметил, что единственным желанием людей, встречавшихся  с  ним,  было поскорее  уйти  и  забыть  его  тощее,  серое  лицо  с  обвисшей   кожей   и пронзительными глазами. У него в лачуге был осколок зеркала. Изредка Шамет смотрелся в  него,  но тотчас же с тяжелым ругательством отшвыривал прочь.  Лучше  было  не  видеть себя - эту неуклюжую образину, ковылявшую на ревматических ногах. Когда роза была наконец готова, Шамет узнал, что Сюзанна год назад уехала из Парижа в Америку и, как говорили, навсегда. Никто не мог сообщить  Шамету ее адрес. В первую минуту Шамет даже испытал облегчение. Но потом все его  ожидание ласковой и легкой встречи  с  Сюзанной  превратилось  непонятным  образом  в железный заржавленный осколок. Этот  колючий  осколок  застрял  у  Шамета  в груди, около сердца, и Шамет молил бога, чтобы  он  скорее  вонзился  в  это хилое сердце и остановил его навсегда. Шамет бросил прибирать мастерские. Несколько дней он пролежал  у  себя  в лачуге, повернувшись лицом к стене. Он молчал и только один  раз  улыбнулся, прижав к глазам рукав старого пиджака. Но никто этого не видел. Соседи  даже не приходили к Шамету - у каждого хватало своих забот. Следил за Шаметом только один человек - тот пожилой ювелир,  что  выковал из слитка тончайшую розу и рядом с ней, на  одной  ветке,  маленький  острый бутон. Ювелир навещал Шамета, но не приносил ему лекарств. Он  считал,  что  это бесполезно.. И действительно, Шамет  незаметно  умер  во  время  одного  из  посещений ювелира. Ювелир поднял голову мусорщика, достал из-под серой подушки золотую розу, завернутую в синюю помятую ленту, и не спеша ушел,  прикрыв  скрипучую дверь. От ленты пахло мышами. Была поздняя осень. Вечерняя  темнота  шевелилась  от  ветра  и  мигающих огней. Ювелир вспомнил, как преобразилось  после  смерти  лицо  Шамета.  Оно стало суровым  и  спокойным.  Горечь  этого  лица  показалась  ювелиру  даже прекрасной.
   "Что не дает жизнь, то дает смерть", - подумал ювелир, склонный к дешевым мыслям, и шумно вздохнул.
   Вскоре ювелир продал золотую розу пожилому литератору, неряшливо  одетому и, по мнению ювелира, недостаточно богатому, чтобы иметь  право  на  покупку такой драгоценной вещи. Очевидно, решающую роль при этой покупке сыграла  история  золотой  розы, рассказанная ювелиром литератору. Запискам старого литератора мы обязаны тем, что  кое-кому  стал  известен этот горестный случай из жизни бывшего  солдата  27-го  колониального  полка Жана Эрнеста Шамета. В своих записках литератор, между прочим, писал:

   "Каждая  минута,  каждое  брошенное  невзначай  слово  и  взгляд,  каждая глубокая  или  шутливая  мысль,  каждое  незаметное  движение  человеческого сердца, так же как и летучий пух тополя или огонь звезды в  ночной  луже,  - все это крупинки золотой пыли. Мы,  литераторы,  извлекаем  их  десятилетиями,  эти  миллионы  песчинок, собираем незаметно для самих себя, превращаем в сплав и потом выковываем  из этого сплава свою "золотую розу" - повесть, роман или поэму. Золотая роза Шамета! Она  отчасти  представляется  мне  прообразом  нашей творческой  деятельности.  Удивительно,  что  никто  не   дал   себе   труда проследить,  как  из  этих  драгоценных  пылинок   рождается   живой   поток литературы. Но, подобно тому как золотая роза старого мусорщика  предназначалась  для счастья Сюзанны, так и  наше  творчество  предназначается  для  того,  чтобы красота земли, призыв  к  борьбе  за  счастье,  радость  и  свободу,  широта человеческого сердца и сила разума преобладали над  тьмой  и  сверкали,  как незаходящее солнце".