Васина дорога
Начало обозрения пути, по моему мнению, – это даже не дорога и не люди, которые в дороге попадаются, а приготовления к дороге. Если они, конечно, этого обозрения стоят. У меня – ничего особенного с приготовлениями к поездке в Петербург не связано. Единственное, что меня трогало при сборах, это моя несобранность и неготовность. Трогало потому, что друзья, с которыми и предстояло мне путешествие, уже за несколько недель до этого стали упаковывать чемоданы и постоянно говорили о поезде и продуктах питания… Не думал, что мальчики в их возрасте такие заботливые. Но в конце концов тоже пришлось пойти в магазин…
Вот и огромнейшая группа студентов, стоящая на перроне. Не суетятся – приятно. Не люблю массовое волнение по двум причинам: во-первых, это заразно, во-вторых, раздражает, когда не заразно. Что ж, вперед, в поезд номер 79 дальнего следования, на покорение Северной столицы и Финляндского залива! Славные речи и мысли. Бодрячок, как говорится на современном сленге. Только что там ждет – неизвестно, несмотря на программы и экскурсии.
22:30. Холодно. Курить не хочется, потому что надо вынимать руки из перчаток и карманов. Я подумал, что тут еще ничего так с температурой, а там же Север. Почему-то представились снежные вершины, снежный хвойный лес, снежные равнины и олени в упряжках, развозящие по снегу питерцев по рабочим местам, и стало еще холоднее. Но тяжелая сумка не дает окончательно закоченеть. К тому же пора залезать в поезд.
- Кажется, я вас знаю, Василий, - кто-то коснулся сзади моего плеча и рассмеялся.
Поворачиваюсь.
- Боже ж ты мой: Катенька! Явление Христа народу, что сказать. Где пропадала, чудо? Ты что, едешь куда-то, на этом, 79-м?
- Привет, ага. К молодому человеку в Липецк.
«Ух ты как. К молодому человеку… А ко мне в Красноармейский не затянешь тебя на чашку чая», - подумал я и понимающе кивнул. Мы с Катькой пели в ресторане год назад месяца два, а потом она куда-то исчезла. Ну, думаю, нескучно будет в поезде сутки: хоть с ней поболтаю о том о сем.
Залезаем в 3-ый вагон. Вот тут и начинается возня. Туалет, постель, чай, тамбур – бррр! Поспать бы. Так нет, всеобщее волнение пробирает, кажется, всех: девчонки с двенадцати часов начинают зверски хохотать, потому что мальчики непрестанно до двух ночи играют в «Крокодила», придумывая такие слова, что меня самого в полусне стыд берет. Ладно, засыпаю. Веселый это народ – студенты. Хотя, наверно, всем в этой жизни хочется веселья. А я вот, такой меланхолик. Черт с ними, пусть хохочут. «Доброй ночи, дорогой Вася», - промелькнуло у меня, и я провалился.
Проснулся опять от шума, гама, возгласов «кто в туалете – выходи!» и всего такого, что может произносить вслух громадное количество молодого народа, когда собирается вместе, да еще и утром. К десяти я попал в злополучный туалет, у которого, собственно говоря, мне и попалась полка. И только после этого немного ожил. В ближайшем будущем нарисовалась Катенька. Девочка эта – вполне заурядная, но она мне нравилась. Шикарный волос, распрекрасные черные глазки, голос классически красив, на сцене всегда хорошо держится. Правда, она маленькая еще, неумная. До сих пор показывает всем своим друзьям и знакомым миниатюру собственного сочинения «морской котик». Вот и представьте: 20-летняя девушка, вся такая из себя, уже достигшая, как говорится, полового созревания, ложится на пол, приподнимается на руках, отрывает от пола ноги и… начинает издавать звук, похожий, даже очень, на природный клич морского котика… Умора, да и только. Интересно, к скольким годам у девушек проходит глупость и проходит ли?
- Доброе утро, Василий. Как спалось? Как настроение? Что делать собираешься? Зачем в Питер едешь? А я тут выхожу через пару часов в Липецке, ну ты помнишь, я тебе вчера говорила… Вась, дай сигаретку. Курить хочется, не успела на вокзале купить…
Тут я вспомнил ее морского котика, совершенно молча открыл пачку, дал закурить и вздохнул, так и не ответив ни на один ее вопрос. Поболтали слегка и непринужденно (вдруг чем загружу ее), покурили, вышли из тамбура и распрощались. Наверно, опять на год а, может, и больше. Просто я пожелал ей удачи, любви, счастья и остаться в Липецке с новым мальчиком, а все друзья говорят, что мои пожелания сбываются…
Дальше – ничего интересного. Кипяток не отключали, туалет исправно был открыт, а мальчики с девочками так и играли целый день в «Крокодила». Я, правда, был принят в игру и пару раз угадывал слова. Когда я загадал «гуманизм», то отгадывали слово всю вторую половину дня. Видимо, что-то случилось с этими подвижными и развитыми студенческими умами… Я устал от безделья и малодушия некоторых обитателей вагона. Только в тесном или не очень быту понимаешь, что из себя представляет человек. Так дожил до вечера, а потом до ночи играл с моим соседом Иваном Федоровичем, мужчиной зрелым и ненавязчивым, в карты.
Утром я проснулся от яркого света. Нет, проводник не решил подшутить или отомстить студентам за свою еще одну бессонную ночь, и не включил свет в 7 утра. Я проснулся от снега. Так и лежа на верхней полке, я, открыв глаза, наблюдал, как за окном падает снег и, главное, как он, такой ослепительный, лежит на убегающей от поезда равнине. Меня охватил прилив счастья. Ненавижу снег и холод, но этот… Он был первым, который я увидел в этом году, тульский снег. И он меня покорил белизной, незаурядностью, тем, что укладывался ровно в мое сознание и величественно наполнял мои мысли тем, что я все-таки еду в Санкт-Петербург, холодный, торжественный и непокоренный никем за все свое существование, город, мегаполис. Еду, чтобы смотреть на него и получать наслаждение.
Я хотел было разбудить всех, прокричав «Смотрите, снег!!! Снег!» Но потом подумал, что они только заснули и не стоит их тревожить, к тому же рассмеются надо мной, если у них еще есть силы смеяться после вчерашнего. Я только почти шепотом, как завороженный, напевал, глядя в окно: «Снег, до чего красивый снег, я по снегу, как во сне…»
Васин Петербург
Петербург меня встретил тепло. Было всего минус два, и это порадовало, потому что снег есть, а холода нет. Первый день в Петербурге – он запоминающийся.
Таким образом, в первый день мне запомнились три вещи. Первая – это Эрмитаж. Впервые я, молодой человек 80-ти килограмм весу, ростом в метр восемьдесят, почувствовал всю свою ничтожность в этих залах, бесконечных царских, золотых, малахитовых и бронзовых залах, с этими огромными тронами и часами в целое помещение. С одной стороны я осознал, откуда в семнадцатом году у народа взялось столько злобы на императорскую власть, и почему она вырвалась и переросла в гражданскую войну. С другой стороны, мне подумалось, что тут бы я и сам пожил немного, и мне было бы вовсе не страшно в бесчисленном количестве комнат. «Жил бы ты, Вася, при императрице, был бы непременно фаворитом», - пришло мне в голову, когда рассматривал портреты приближенных и фаворитов Екатерины и нашел, что они ничуть не привлекательнее меня…
Вторая вещь, которая мне в этот день запомнилась, это мои домашние тапочки. Не в том смысле. Просто когда мы наконец попали в гостиницу на Пироговской набережной у полумифической «Авроры», я понял, что один из тапок – мой, а второй – не очень. Дело обстояло тривиально: я вышел из душа, полез в сумку за тапками, а там не они. То есть левый и правый, 42-го размера, только один синий, а другой зеленый. Тут я внезапно вспомнил, что мой сосед Иван Федорович должен был выйти ночью на своей станции, соответственно, собирался в потемках, а синие тапки – это его. Сначала расстроился, а потом пошел со всеми гулять на Невский проспект. «Гоголя, Достоевского, Пушкина он трогал, значит, тронет и меня».
Верите – нет, я пешком прошел в ту ночь все, что смогло мое бедное, Васи-но, уставшее тело. Фонтанка, канал Грибоедова, Малая Нева, Спас на Крови. Все, что было по пути, фотографировал. Питерцы – народ добрый и отзывчивый, никто не отказывал в просьбе подсказать дорогу, тем более я к двенадцати ночи отстал от своих и вынужден был ориентироваться сам. Выпил бутылочку пива на Фонтанке, вспомнил и пропел про себя песенку про Пыжика и нашел тогда между ним и со-бой некое сходство: где ж я был? – На Фонтанке пиво пил. Стало совсем приятно. Единственное, что было не по душе, это питерские девушки. Совсем не как краса-вица Катенька или моя соседка Аня с 12-го этажа. Это просто какие-то серые мы-ши. Нет, не злые, а все какие-то уставшие, бледные, в джинсах и не желающие знакомиться… Я расстроился, но вспомнил родной, южный и теплый Волгоград, свою последнюю любовь и решил, что если буду жить в славном городе Санкт-Петербурге, то жену привезу непременно из Волгограда. Вот пусть хотя бы Ка-тенька оставит свои глупости, и непременно привезу ее в Петербург. Потом вспом-нил, что Катенька остается в Липецке, и снова расстроился.
Я стал замерзать, пива больше не хотелось, купил жетон на метро и через 20 минут был у Троицкого моста, ближайшего к нашей гостинице. Развод мостов – самое потрясающее ночное зрелище здесь. Я курил и смотрел. И красота от этого вида огней меня снова встрепенула, как и мой первый тульский снег… Я подумал, что все не так плохо на свете, что обязательно нужно чему-то все время радоваться, тем более есть чему…
Тут и произошло третье запомнившееся мне событие. Проходящего мимо молодого человека, который оказался то ли немцем, то ли австрийцем и, видимо, проживал в моей гостинице, я попросил себя сфотографировать на фоне разводных мостов, которые, как игрушечные, поднимались над Большой Невой. Молодой че-ловек, как мне показалось, еле понял, что я от него хочу, и я отдал ему в руки фо-тоаппарат. Отошел от него метра на три, повернулся, приготовился к вспышке, а молодого человека на месте, где я его оставил, не оказалось. Снег, примятый его кроссовками, был, а его не было. Я посмотрел по сторонам и увидел, что он, как угорелый, улепетывал в сторону Пироговского проспекта, естественно, с моим но-вым цифровым фотоаппаратом. Я замер на месте и только и успел подумать, что это вовсе не иностранец и что это отнюдь не Катенька глупая, а я…
Еще два дня, которые я провел в Северном городе и в Пушкине, мне не при-несли никакой радости и не смогли меня переубедить в питерцах. Меня поразил и Исакий, и Казанский собор, и Некрополь, только запечатлеть ничего не смог. Когда утром рассказывал друзьям, что случилось с моим фотоаппаратом, все как один ржали и крутили пальцем у виска. Потом Митя сообразил: «Слушай, Вась, значит, у нас с тобой не будет фоток? А мы договаривались…» Н-да, Митя.
Единственное, что меня успокоило и слегка приободрило – я попал монеткой в зайчика у Петропавловской крепости, и она не улетела в Малую Невку. Значит, желание сбудется.
Возвращение
Поезд отходил по расписанию. У нас было время побродить по Невскому и купить сувениров. И тут у «Гостиного двора» я встретил друга Егора, который, окончив мой факультет, полтора года назад уехал жить сюда. Мы разговорились, естественно. Я был несказанно рад, что у него все хорошо складывается. Он, рас-сказывая, постоянно говорил «мы с Олей, мы с Олей». Я понял, что он женился.
- Слушай, неужели питерская девушка смогла тебя очаровать больше, чем любая волгоградка?
- Да нет, не питерская она. Ты ее знаешь. Малахова Оля, - он немного погру-стнел и задумался, глядя на меня. Ждал моей реакции и, по-видимому, пожалел, что сказал.
- Малахова?
Это была моя последняя любовь, которую я только пару дней назад вспоми-нал. Мы как-то нелепо с Егором попрощались, не обменявшись телефонами. Я да-же не спросил, как она и что. Кажется, у них все отлично…
В поезд мы сели в 19.40 и поехали на юг, в бесснежное тепло. Я был рад, что покидаю этот город. КрасотЫ, которую я здесь увидел, мне хватит, чтобы не за-быть его. И несмотря на все неприятности я не терял надежды, что летом будущего года Петербург для меня будет еще красивее. Но летом я женился на соседке Ане с 12-го этажа и мы никуда не поехали: она уже была на шестом месяце, а поезд или самолет был транспортом для нее неподходящим.
Клинкова Марина
