В сущности, обладающей свойством божественности,
Ничего необычного нет, непривычного:
Я играл с нею в кости, играл в меш и исповедь и
На костре из даров её жарил яичницу:
Не нужны, госпожа моя боли, подачки ничьи,
Что с тобой говорить: ты не знаешь даэдрицу.
Мы с Оном (я есть Эго) тебя потеряли, прости
Мне попытку коснуться чела безразличного.

Ну и пусть тебя нет, но ты знаешь, ещё кого нет?
Верно, знаешь: твой взгляд измеряет вселенную,
Изменяет вселенную взгляд твой, ты слышишь меня?
Мой сосуд злых чудес оказался лишь ящиком.
Я не ведал, что в нём и как быстро; звучала возня,
Обернулась серебряным сфинкса образчиком.
Показала язык егоза, мне в ответ промурчала «Привет»,
Принесла сигарет, речь вела вдохновенную.

И ведёт репортажи из пледа, уставясь в окно,
Тут и там в темноте сигаретным сверкнёт огнём.
Неотъемлемой частью вселенной покажется мне,
Но в свой ящик уйдёт — и сочтётся химерою.
И, конечно, однажды, в какой-то густой пелене,
Нарушаю запреты, ломаю, ищу её, верую…
Извлекаю без жизни следов тельце кошечкино.
Вот и всё. Но ведь ящик не пуст? Что осталось в нём?