Каждые полгода куча писателей, писак и попросту графоманов собирается в затемнённой комнате вокруг... грелки. Грелка уже старая и изрядно потрёпанная, она выдержала мноо испытаний, и лишь магическая сила фантастики позволяет ей воскресать перед каждым собранием. Дело в том, что цель всех и каждого из собравшихся — порвать эту грелку.
Предупреждаю заранее. Мой рассказ этой "Грелки" в комментариях не ругал только ленивый. Кому-то не нравился язык, кому-то — излишний пафос, кому-то — затянутость... Дочитали не все. Поняли... нет-нет, один комментатор понял, хоть и прочёл для этого дважды!
Это было предупреждение. Осознав бездарность сего произведния, мне даже пришлось напоминать себе о славной традиции выкладывать роцказы и о том, что если уж Вы меня начали читать, то и такое Вас не напугает. В крайнем случае, рекомендуется пропустить. 25k знаков, минут 20-25 жизни (с перерывом на сделать бутерброд) — оно Вам точно надо?
Если в жж сработают запреты на размер — ругайтесь и идите читать сюда, по ссылке "Оригинал записи и комментарии на LiveInternet.ru". Здесь оформление даже красивше.

1. Кома
– Мистер Сэндман!
– Да-а?
– Что Вам снилось?
– Девушка, юная и прекрасная венерианка, самая симпатичная из всех, кого я когда-либо видел.
– Ваша жена почти не изменилась за эти годы.
– Разумеется, Трикси.
– Вставайте, мистер Сэндман, Ваш завтрак начнётся через три с половиной минуты.
Из колонок полилась приятная музыка, в окно заглянул солнечный луч, а на прикроватную тумбочку выехал стакан прохладной воды. Начался ещё один новый день.
Генри Сэндман, инженер лет тридцати пяти, кряхтя, поднялся с кровати и надел левый тапок с первой попытки, а правый – только с третьей. Домашний робот немедленно подала ему одежду, и тогда он облачился в полосатые брюки и сорочку с изрядно накрахмаленным воротом. В то же время кровать уехала в стену, закрыв за собой заслон – ей предстояло быть сложенной к вечеру или к моменту, когда главе семейства будет угодно. Как правило, к вечеру.
Генри выпил воду и бодро направился в ванную. Сегодняшний день обещал, как и всегда, множество сюрпризов и новых решений; Генри шёл ему навстречу с предвкушением, достойным молодого учёного. Надо сказать, такая энергичность досталась Генри от отца, уважаемого доктора Хьюго Сэндмана, впрочем, среди людей Нового Века ленность встречалась нечасто и подвергалась лечению.
В ванной Генри, чуть поколебавшись, предпочёл шлем гигены обычным моющим принадлежностям: время поджимало, а нужно было ещё так много сделать! Хромированная игрушка фирмы «Green & Black» оставила во рту приятное мятное послевкусие, но вот форму усов выбрала по своему желанию. “Эти машины вечно считают себя умнее”, – усмехнулся Генри. К окончанию процедуры времени осталось всего ничего – поправить он уже не успевал, да, в принципе, и незачем было обижать машину пренебрежением к её мнению.
За накрытым столом уже сидела нарядная миссис Сэндман. Генри отметил необычные искорки в её сиреневых венерианских глазах. Вчера она вернулась позже обычного – какие-то исследования в Южной Африке – и немедленно отправилась спать, потому так и не успела сообщить результаты.
– Дорогая, что с тестом? – спросил Генри, приступая к трапезе. – Не томи, пожалуйста, ты же видишь – я весь извёлся!
– 79 процентов! Мы почти справились, представляешь? – ответила жена. – Думаю, ещё пара ночей в гостиной – и дело в шляпе.
– Не нужно говорить о ребёнке так, как будто это всего лишь ещё одно задание.
– Генри, мы уже обо всём договорились, не волнуйся! Нам обоим это важно, и да, это то, о чём следует думать и беспокоиться, но я всё равно призываю: успокойся. Рождение – это не рядовое событие, но если мы не сконцентрируемся, то ничего не добьёмся. Ты же знаешь, стресс только мешает.
– Говорят, что молодые матери вторые в списке наиболее стрессовых профессий. Тяжелее быть только молодым отцом, – невесело усмехнулся Генри. Для выразительности он отмечал знаки препинания ударами тоста вилкой. – Не печалься, я не собираюсь снова конфликтовать. Ты права, всё дело в сложной ситуации…
Почувствовав неловкую паузу, система управления домом сменила воздушную классическую мелодию на весёлые ноты джаза. Генри улыбнулся уже чисто и искренне:
– Торжественно обещаю, что больше не буду делать хмурое лицо, когда что-то идёт не так, придираться к твоим словам, и сделаю всё возможное, чтобы наш дом услышал топот маленьких ножек в самое ближайшее время.
– Тут ты не властен, ребёнок ещё должен вырасти. Только если купишь кота… ах да, прости, Трикси, аллергия.
– Не аллергия, а отсутствие нужного модуля, – возразил динамик из-под потолка. – Я тысячу раз повторяла, ваша модификация дома не позволяет завести домашнее животное. Почему тогда вы выбрали именно его?
– Мне больше нравится слово «аллергия», – легкомысленно не согласилась миссис Сэндман. – В тот раз, помнится, мы ткнули пальцем в первую попавшуюся модификацию в каталоге. Мы дождёмся топота ребёнка, правда, Генри? Генри?
К тому времени инженер уже читал утреннюю газету, вопрос застал его врасплох.
– Что? Прости, милая, здесь очень интересная заметка – о чём ты говорила? Конечно, дитя всегда важнее кота.
– Надеюсь, Трикси, ты поддерживаешь наличие ребёнка? – миссис Сэндман вновь обратилась к потолку.
– Разумеется, миссис Сэндман. Что это за дом без ребёнка, Вы, должно быть, шутите?

На околоземную орбиту Генри смог попасть только через сорок минут – то было утро субботы, и многие хотели вырваться из тесных объятий колыбели человечества. Стоило ему переступить порог рабочего модуля, как робот-секретарь возвестил о звонке видеофона. То был давний друг и соратник Генри, Артур. Он долго и радостно вещал о каком-то новом открытии неизвестного молодого учёного, способном перевернуть все представления о жизни, Вселенной и всём остальном; Генри слушал вполуха, перебирая прибывшую почту. Артур открывал юных дарований примерно раз в месяц, но последний нашёлся слишком давно и сбежал слишком быстро – Генри даже начал беспокоится, не потерял ли Артур хватку. Впрочем, справедливости ради, следует сказать, что пара-тройка проектов действительно имели какой-то смысл и даже принесли пользу единственной богине нынешнего мира – науке.
Затем состоялся приём посетителей, вещь, с точки зрения инженера, совершенно бессмысленная, но необходимая по мнению высшего совета.
Оставшееся время до обеда и часа полтора после Сэндман настраивал модель нового робота, предназначенного облегчить жизнь альпинистов: исследовать новые вершины вперёд людей. Машин, способных на это, было достаточно, но ни для одной из них функция не была основной, за чем следовала недоработанность и всяческие казусы. Так, проблема в механизме (и экономия на телекамерах) одного агрегата повлекла за собой нанесение на карту Ио нового высочайшего пика вместо глубокой впадины.
До конца рабочего дня Генри писал документацию к машине для тех, кто будет исправлять её для промышленного использования. При всех своих достоинствах инженеры не способны знать всё об особенностях рельефа, грунта и ещё сотнях мелочей, которые могут серьёзно повлиять на работу устройства.
Генри любил свою работу, и делал её качественно. Сложно было найти столь умного и добросовестного специалиста, а ведь его компания брала на работу только лучших. Если у одного из сотрудников не желал дорабатываться проект, Генри с радостью помогал ему, если не сходились уравнения – мог найти правильное решение. Несмотря на это, Генри мало общался с сослуживцами не на рабочие темы, имел мало друзей и вообще был человеком скорее замкнутым. Лишь с нескольких людьми он был близок, но встреч с ними могло стать меньше после зачатия ребёнка; нет, он любил свою жену, но не мог совсем заменить немногих друзей на неё. Генри не позволял себе переносить эмоции на работу, наоборот, с головой зарывался в дело, желая спрятаться от себя и действительности, но рабочий день был строго регламентирован, и заканчивался ровно в семнадцать часов. С этого момента и до момента засыпания Генри был предоставлен самому себе.
Дома его никто не встретил – это значило, что в Африке ещё не всё улажено. Встретиться с кем-либо возможности не имелось. Попросив Трикси чуть приглушить свет, с ярко-солнечного до тёплого, Генри сел в глубокое уютное кресло и стал читать исторический роман. История была его второй страстью, после инженерии и сопредельных наук. Миссис Сэндман он так и не дождался – задремал во время чтения. Когда системы дома убедились, что он не собирается просыпаться, они тихо выдвинули расстеленную кровать, домашний робот аккуратно раздел инженера и перенёс на неё. Свет погас.

2. Сон
Пиии. Пиии. Пиии.
– Трикси?
Пии. Пии. Пии.
– Трикси! Что происходит?!
Темнота. Пи. Пи. Пи.
Голоса издалека:
– Он приходит в сознание!
– Положение нормализовалось!
– Доктора, немедленно!
Яркий свет.
– Зрачки реагируют!
– Где доктор?!
– Герберт, Вы слышите меня? Вы можете ответить? Вы можете подать знак?
– Да… я…
– Пошлите за Марией, кто-нибудь!
– Вот так, отлично, продолжайте.

В палату вбежала девушка с красным от слёз лицом. Герберт поморщился от вспышки боли: настоящие воспоминания о прошлом понемногу замещали яркую историю утопической галлюцинации, но та не желала сдаваться так просто.
– Ты помнишь меня? – немедленно воскрикнула Мария. Годы её не украсили… Она подбежала к кушетке и взяла Герберта за руку. – Как ты слаб…
– Мышцы атрофировались, говорит доктор… Конечно, я тебя помню! Ты выглядишь так, словно навещала меня каждый день.
– Доктор Браун тебе не сказал? Я и так навещала почти каждый, меня сначала пытались выгнать, а потом смирились – и правильно, нас никто не разлучит! Господи, как я счастлива, что ты очнулся! – Мгновенная догадка поразила её: – Ты всё ещё любишь меня, правда?
– Ну разумеется, – слабо улыбнулся Герберт. – Теперь – ещё сильнее.

Герберт уверенно шёл на поправку. Через некоторое время он мог садиться, потом неуверенно встал, заново учился ходить. Мария всё время была с ним, словно у них была на двоих одна жизнь. Невеста – уже не «бывшая» – оказалась единственным близким человеком единственного выжившего в катастрофе. Тогда, годы назад, решение ещё не было принято окончательно, но теперь они твёрдо намеревались пожениться.
Мария читала Герберту любимую ими обоими фантастику, и он поражался точности описаний – как будто авторы срисовывали свои произведения с его жизни во время комы. Скорее, разумеется, было наоборот: его сознание, ища выхода, создало яркую реальность из имеющегося материала.
Герберт много рассказывал невесте о своих видениях, и они уже не казались ему такими реальными. Потом они вдвоём мечтали о будущем, о том, что сны исполнятся. Обсуждали возможности тех или иных событий, и получалось, что ничего нельзя сказать наверняка.
– Точно я знаю лишь одно, – сказал однажды Герберт. – Ни на какую распрекрасную венерианку я тебя никогда не променяю, – и он поцеловал Марию.

Они хорошели одновременно, когда Герберту становилось лучше – и Мария расцветала, и ко дню выписки она была уже красивей, чем раньше. Герберт не мог налюбоваться и нарадоваться, он благодарил бога и судьбу, что они послали ему такую невесту. Одновременно больше всего на свете он боялся снова потерять её.
Свадьба произошла в январе.
На медовый месяц они отправились, кажется, в горы, а может – к морю. Никто не заметил того, что они не вернулись – у них не оставалось никого, кроме них самих.

3.Исследование
– Немо!
– Что?
Он с трудом разлепляет глаза, тяжело дышит. Тьма и теснота в совокупности наваливаются, и кажется уже, что сон был реальностью, но нет – здесь тепло, на самом деле тепло.
– Ты кричал во сне, – отвечает она. Она смотрит на него с испугом, как будто боится потерять.
– Мне снилось… что же мне снилось? Что-то яркое, тёплое, живое… Но всё завершилось лавиной.
– Лавиной? – нахмурившись, переспрашивает она.
– Да, лавиной. Куча снега… в горах. Не лавина информации, не лавина людей. Если в горах покричать – хотя о чём это я, – если в горах оказаться в нужном месте в нужное время, она – бац! – он изображает какое-то примерное движение руками. – И… всё.
– И всё? – недоверчиво переспрашивает она. Она не была там.
– Этого недостаточно? Мы задыхались, замерзали, были раздавлены. Тебя там не было! Там была другая девушка, я её не знаю и никогда не видел. Странно… она кажется мне знакомой, но я не могу вспомнить ни её имени, ни черт лица…
Она села на кровати, машинально прижимая к груди одеяло, смахнула со лба непослушную чёлку. Она смотрела на него уже почти без испуга, с обычным язвительным выражением. Вот ведь как – они вечно ругаются, но в случае чего она всегда может придти на помощь.
– Во сне всегда так, ничего нельзя сказать наверняка. Но если встретишь её – держись на всякий случай подальше, иначе заведёт в какие-нибудь неприятности.
– При чём здесь вообще она?! – Ты бы поехал в горы? Сам? – Нет… – Я имела в виду именно это. Я знаю тебя как облупленного, и я нужна тебе.

Через каких-то три часа сна Немо уже, чертыхаясь, прыгал по комнате, пытаясь натянуть брюки. Пара стопок книг не выдержала случайных пинков и обвалилась, дополнив хаос комнатушки. Времени поправлять что-либо не было, как и всегда.
Он с космической скоростью почистил зубы, на мгновение показался на кухне, съел вчерашнюю подгоревшую яишницу. Роза, сволочь двуличная, уютно посапывала в кровати, чем изрядно портила настроение.
Немо чуть не убежал в одном ботинке, но после всех злоключений всё-таки присоединился к утренней пробке. Напоминалка на карманном гаджете, этом выкидыше космической цивилизации, ехидно сообщила о необходимости поторапливаться. Окружающие водители вторили ей весёлыми гудками.
Всего через полтора часа Немо был в центре города, в одном из офисов крупной компании, где он работал программистом. Собрат по несчастью, Фрэнк, поприветствовал его одобрительным воплем:
– Хай, старик! Сегодня ты опоздал меньше, чем вчера, что это с тобой?
– Срезал по Хилл-стрит. Слушай, не ори, а? И так башка трещит после вчерашнего.
– Сколько раз тебе говорить: не понижай градус, не берись за HTML сразу после PHP. А серьёзно, что случилось? Говори, не стесняйся, кто, кроме меня тебя выслушает!
– С такими друзьями и я сам не нужен… – прошипел Немо. Он уже пару минут безуспешно пытался включить компьютер. – Какой отпрыск пьяной гориллы перепутал провода?!
– Уборщица, не видел, заходила, новенькая? Ух, вот это…
– Хорошо, я расскажу тебе всё, что было, если ты заткнёшься и выслушаешь, окей? – не выдержал Немо. Он говорил, ярко выделяя паузы между словами. – Только дай мне сосредоточиться.
Некоторое время он мрачно работал, успел найти пару багов в новой программе и новую уязвимость «неприступного» сервера. Наконец, это надоело. Немо был исключительно увлекающимся парнем, но охладевал к работе так же быстро. Поговаривали, что он мог быть лучшим, если бы не его перепады настроения.
– Окей, Фрэнк, слушай, только не перебивай. Вчера я слишком много работал и вернулся домой в совершенно разбитом состоянии. Эта иждивенка, Роза, всё равно закатила мне скандал с битьём грязных тарелок, после чего мы полночи мирились. Но это всё фигня по сравнению со сновидениями. Они были такими… живыми. Мне даже не удалось отдохнуть… чёрт! Голова! – он болезненно сморщился. – Я ни хрена не помню, кроме печального финала, но они почему-то продолжают меня беспокоить!
Он ожидал, что Фрэнк как всегда посмеётся над ним, он сам, скорее всего, так бы и поступил. Чтобы не сойти с ума в этом дурдоме, следует раз и навсегда разграничить глюки и реальность, и тот, кто считает иначе, должен быть отгорождён от условно-нормальных людей.
– Слушай, один мой родственничек – фрик, но парень нормальный – что-то недавно говорил мне о подобном. У них в лаборатории сверхсекретного комплекса недавно что-то произошло, то ли утечка газа, то ли информации – в общем, он просил сообщать, если у людей появятся подобные глюки. Ну, не подобные, а вообще со сном.
– Прямо тебя попросил?! – Немо вцепился в подлокотники кресла. Это напоминало дешёвый ужастик или фантастику низкого пошиба, но при этом вызывало страшную паранойю. За ним следят? Над ним проводят эксперименты? Чёрт побери, да кому он нужен?!
– Расслабься, всё не так печально. Публичный блог, его таких же идиотов сотни или тысячи читают. Это не твоя личная проблема, это глобально. Мы все умрём.
– Умеешь же ты утешить… Дай на всякий случай ссылку на парня, может зайду на неделе.

Если бы перед Немо встала проблема утаивания научного университета, он не справился бы лучше. При хорошем воображении в одноэтажном сером здании можно было увидеть что угодно, но только не научный центр.
Немо не стал сверять адрес, табличка над входом убеждала его в правильности направления. Он осторожно вошёл в здание и обнаружил в нём вахту и что-то, похожее на лифт.
Моложавый вахтёр удовлетворился парой слов о снах и пропустил промокшего под неестественно прямым дождём Немо. Программист спустился на лязгающем лифте, долго блуждал по катакомбам , пока не наткнулся на схему кабинетов. В целом университет производил впечатление огромного ядерного убежища, и время, в течение которого опускался полуживой лифт, служило тому подтверждением.
Судя по распечатанному из блога листочку, дверь номер 13 вела к искомому специалисту. Немо почти не замешкался перед входом: всего лишь сны, что плохого они могут принести? При ярком освещении ночные кошмары теряют способность пугать.
– Доброе утро, мистер Андерсон, – произнёс хозяин кабинета. Это был немолодой мужчина с тонкими чертами жёлтого лица и высоким лбом. Рядом с ним, с его строгим костюмом, Немо чувствовал себя неуютно, но солнцезащитные очки – в пасмурный день и подземном кабинете – роднили их: по-видимому, глаза незнакомца так же плохо переносили сколько-нибудь яркий свет. – Мне сообщили о вашем визите. Моё имя Александр Ковальски, я специалист в области изучения таких вещей, что покажутся большинству обывателей странными и загадочными.
— Вы больны? — воскликнул Немо и тут же поправился: — Я не имею в виду Вашу профессию, просто Вы выглядите так… болезненно.
— Вы наблюдательны. У меня опухоль, уже давно.
— И Вы продолжаете работать?
— Ничего не поделаешь, — возразил мистер Ковальски. — В конце концов, все мы здесь нездоровы — и Вы, и я!
— Откуда Вы знаете, что я болен? — спросил Немо.
— Конечно, болен, — ответил мистер Ковальски. — Иначе как бы Вы здесь оказались?
Немо не знал, как можно возразить такому доводу.
— Мы должны исправлять наши ошибки, а не прятаться от их последствий в могиле. Я, как и большинство оставшихся сотрудников центра, присутствовал во время знаменитого… происшествия, и тоже несу за него ответственность. Я, в некотором роде, отвечаю за связь с общественностью, а именно — с теми несчастными, что подверглись воздействию.
— И поэтому пишете просьбы о сотрудничестве в личный дневник, а не публикуете объявления на официальном сайте центра? Не обращаетесь в прессу?
— Я заплачу Вам сотню долларов, если Вы найдёте наш сайт! И это дело слишком щекотливо для официальных источников. Может начаться паника.
— Всё так серьёзно? — поёжился Немо.
— В том и проблема, что мы не знаем — но намерены узнать. Вы видели странные сны, не так ли? Там были персонажи, которых Вы никогда не встречали? Места, которые не посещали? Вы знали что-то, что не знали никогда? Вас называли чужим именем? Я вижу, что прав. Но Вы забыли большую часть увиденного, как и все? Мы поможем вспомнить.

Футуристического вида машина приняла Немо в цепкие объятья, с нежностью молодой девушки оплела датчиками и ремнями. Шлем мешал повернуться и видеть комнату, впрочем, потом и глаза пришлось закрыть.
— Приготовьтесь! — крикнул лаборант, встретивший Немо в машинном зале. — Некоторое из того, что Вы сейчас вспомните, может Вас шокировать, — он щёлкал переключатели, а громадное устройство понемногу начинало шуметь. — Вы всё ещё можете отказаться, это последний шанс! Мы можем помочь вспомнить, но забыть можете только Вы сам! Готовы?
— Да, — прошептал Немо, и повторил вслух: — Да!
Он должен знать, что с ним происходило. Сторонние силы не имеют права вмешиваться в его подсознание.

Немо трясло. Всю дорогу до кабинета Ковальски он озирался, глядел на окружающий мир как на что-то абсолютно чужое. Когда учёный открыл дверь, Немо, не заметив, продолжал стучать по второй створке.
— Вас же предупреждали!.. Заходите, мистер Андерсон, только спокойно.
Ковальски почти затащил Немо в кабинет, усадил на кресло. Откуда-то из ящика стола он достал термос, разлил по чашкам горячий сладкий чай, подумав, добавил в него из фляжки чего-то крепкого.
— Пейте. Пейте, это важно! Вам нужно восстановиться.
После порции чая с алкоголем Немо почувствовал себя лучше. Ему хотелось рассказать сразу всё, но он понимал, что это займёт слишком много времени.
— Я жил… Мне снилось, что я жил в середине двадцатого века. Жил, любил, мечтал… Моя жизнь делилась на «до» и «после»: первая часть была жизнью неудачника, а вторая, несмотря на болезнь, помогла мне познать недолгое счастье. Я не представляю, как вся эта жизнь поместилась в одну ночь…
— Спасибо. Спасибо, что согласились, хоть и не зная, на что идёте, испытать это ещё раз. Успокойтесь, та жизнь уже закончена. Но это странно! Почему это так взволновало Вас? В той жизни остался кто-то важный?
— Вы не понимаете? — изумился Немо. — Да, самый главный человек в моей жизни остался там… и, должно быть, она погибла в той лавние. Но, подождите, я не всё Вам рассказал!
Я несколько лет лежал в коме, и за это время пережил то же, что и сейчас! В той жизни для меня это был странный и смутный сон, но Ваша машина пробудила и те воспоминания! В том сне я почти сорок лет прожил в нашем времени…
Ковальски охнул. В начале объяснения он привстал, и сейчас осел на стул в немом изумлении. Теперь была его очередь трястись.
— Но… но…
— Но это было не то настоящее, не то будущее! Мы — и вы, учёные, в особенности — бесконечно виноваты перед первым мной и всеми нами середины двадцатого века за то, что эта реальность не существует! В ней жили самые смелые мечты фантастов, в ней был вылечен рак и насморк, в ней человечество действительно покорило — нет, подружилось — с космосом! Мы же всё это потеряли, поменяли на всемирную помойку и транспортабельные телефоны! Я живу в не своём будущем… — и Немо зарыдал.
Мистер Ковальски дико и безудержно захохотал. Он смеялся, он не мог остановиться, а в глазах его горело безумие.
— Что здесь смешного?! — взорвался Немо.
— Если наша реальность окажется Вашим сном… — еле выговорил Александр, — а Вы, в действительности, живёте в будущем, обязательно обратитесь в наш центр — может быть, к тому времени мы найдём объяснение этим невероятным событиям!

4.Неизвестность
Как и было оговорено, мы с товарищами явились в дом профессора в следующий вторник.
Путешественник по Времени уже вернулся и сидел за столом вместе с нами. Странно, но он ничуть не изменился! В глазах его была усталость, но не более, будто он не отправлялся на много лет вперёд, а лишь совершил двухдневный пеший поход в окрестностях Лондона.
— Наш друг ещё слишком слаб, — сразу предупредил профессор Уин. — Я понимаю, что вами овладевает интерес к произошедшему, но прошу оставить все расспросы на потом. Дайте же ему оправиться от того, что с ним произошло. Скажу только одно: эксперимент удался! Мы можем знать, что нас ожидает!
— Мы постараемся подождать, — ответил за всех толстый и радостный Джонс. — Только бы любопытство не разорвало нас прежде, чем завершится этот ужин!

Лишь мы трое задержались в комнате с камином после всех объяснений: я, Путешественник и профессор Уин. Ричардсон ушёл последним, он всё ещё был погружён в свои мысли.
Мы сидели напротив камина в удивительно удобных креслах и курили трубки. Воцарилась тишина, в комнате поселилось спокойствие, но меня никак не покидало ощущение какого-то подвоха.
— Профессор, Вы обещали рассказать, как всё-таки работает ваша машина, — напомнил я. — Что-то, связанное с этими новомодными лекциями о четвёртом измерении, несовершенстве нашей геометрии и прочего?
— Позвольте, это совершенно невозможно, — улыбнулся последний. — Я учёный, а не оратор, да к тому же я не подберу нужных слов, вы не поймёте некоторой терминологии. К чему это?..
— Мне тоже очень интересно, — поддержал меня Путешественник после очередной затяжки. — Я, как Вы знаете, близок к физике, и некоторые непонятные слова смогу объяснить нашему другу. Вы же не хотите сказать, что использование машины несёт некоторые пагубные последствия для организма? Для, может быть, самого Времени? Я Вас понимаю, но поймите и Вы: честнее будет сразу сказать, чем заставлять меня жить и мучаться.
Так мой, казалось бы, невинный вопрос возбудил в Путешественнике странное волнение. Я и сам начал сомневаться: раньше профессор делился с нами всем, иногда не обращая внимания на наше непонимания. Теперь мы, казалось, загнали его в неловкое положение. Впрочем, он продолжал улыбаться как человек, доказывающий ребёнку невозможность сущестования говорящих животных и живых игральных карт.
— Вы всё-таки ничего не понимаете, мой друг. Что же, вы вправду хотите знать? Тогда слушайте.
Путешественник до этого момента надеялся, что наши подозрения немедленно опровергнуться, и теперь лицо его выражало крайню слабость уже почти без надежды.
— Возможности человеческого мозга в наше время изучены неоправданно мало. Мы, сами того не зная, способны на почти бесконечные чудеса. Наш друг рассказывал обо всех этих машинах, устройствах и прочих изобретениях человеческого гения, но и они никогда не смогут заменить мыслящее существо.
— Верно… В таких отдалённых ветвях будущего, как в седьмом и десятом мирах, автоматы способны ни внешностью, ни ответами не дать человеку отличить их от ему подобных, но где бы я ни был, до человека они всё ещё были далеки. И при этом люди и в то время ещё не нашли способа использовать ресурсы мозга на полную мощность!
— Вы говорили, что машины в будущих годах смогут планировать предстоящие события, выбирать из них наиболее вероятные и даже строить полноценные модели.
— Да, — уже смеясь сказал Путешественник, — но не только в будущем! По-видимому, Ваша машина не способна осознать себя: ведь она и есть образец такого устройства! Скорее всего это значит, что вероятность появления её была крайне мала, и будущее ещё не успело измениться. Если бы я только мог хоть в одной части путешествия помнить об эксперименте, хотелось бы мне узнать из тамошних архивов что-нибудь о Вас и о машине!
— В том-то и дело, что машина не есть образец. При всех плюсах современной науки, такое устройство ещё долго не будет возможно. Простите меня, и Вы тоже, мой друг: мне пришлось соврать вам. Моё изобретение совершенно иного профиля — так сказать, психологического. Оно не моделировало ничего, не создавало миров и даже не позволяло Вашему телу исчезать из этой комнаты: оно лишь заставило работать вашу выдающуюся голову сильнее, чем обычно — собственно, это Вы рассчитывали вероятности, именно в своей голове Вы путешествовали. Вы оказались даже смышлёней, чем я думал: сумели немного изменить ход эксперимента, связать некоторые варианты между собой. Ох и нелёгкая у Вас была в эти моменты жизнь!
— Значит, все мои «путешествия» — всего лишь подобия опиумных галлюцинаций? — грустно спросил Путешественник.
— Господи, какая разница! Для воспоминаний различия не существует! К тому же, — подмигнул профессор, — это были тщательно рассчитанные и, вероятно, правдивые галлюцинации.

Профессор устраивал эксперименты ещё несколько раз, и во всех испытуемые проживали долгие и разные жизни, не догадываясь об их связи. Что же до самого первого Путешественника, он вскоре пропал, и ни я, ни профессор Уин больше никогда о нём не слыхали. С разрешения последнего я и публикую эти заметки о самых удивительных и наиболее «неправильных» из первых путешествий.
Мы все в силу возможностей забыли о том инциденте, и лишь иногда меня мучает вопрос: а что если и наш мир — лишь часть бесконечного путешествия этого выдающегося человека? Профессор Уин смеётся над моим предположением, но мне кажется, что он лишь боится предполагать такую возможность. Кто знает, что может случиться, если мы поверим?
Кто знает, что может случиться с миром? Мы знаем.