Часть I

Великий венецианский авантюрист Джакомо Джироламо Казанова приехал в Россию зимой 1764 года, сначала в Ригу, затем в Петербург. Помешанный на астрологии он засек с точностью до минуты тот миг, когда его карета пересекла петербургскую заставу, о чем он сделал запись в дорожной тетради: в день зимнего солнцеворота, 22 декабря, в девять часов 24 минуты.

Он приехал в Россию поправить свои дела.

Предыдущий год был одним из самых скверных в судьбе авантюриста.

Он жил на широкую ногу в Англии, где был представлен королю, но две роковых женщины все испортили. Первая любовница Тереза Имер принялась методично разорять ловеласа, а вторая фаворитка, куртизанка Шарпийон сумела посадить Казанову в тюрьму и чуть не довела его до самоубийства. Напоследок, ливонский проходимец, выдававший себя за барона, всучил Казанове подложный вексель на 520 фунтов (большие деньги по тем временам), а тот передал фальшивку влиятельному банкиру.

Не имея возможности расплатиться, опасаясь виселицы, Казанова спешно распродал все свои драгоценности, часы, табакерки и бежал из Англии.

Поразмыслив, он выбрал конечной целью своего побега столицу России, Петербург. С какой целью? Не поверите. Он решил ни много, ни мало покорить русскую императрицу и стать ее фаворитом. Но не любовником, не другом, нет, Казанова вознамерился стать фаворитом ее мысли. И равнялся в своем расчете на Вольтера, которому удалось стать любимцем Екатерины на расстоянии.

Что ж, Казанова решил сделать это при личном знакомстве.

Он все тщательно обдумал, полистал Вольтера. Учел проницательный ум Екатерины и ее склонность к новинкам. Он хотел подарить русской царице две идеи: уничтожить разницу в календарях (Россия жила по Юлианскому календарю) и ввести у русских денежную лотерею.

Мало кто сегодня знает, что изобретателем лотереи как феномена цивилизации был именно Казанова.

Ему повезло. Когда он - еще летом - приехал в Ригу туда же - направляясь в Варшаву - прибыла императрица, и Казанова сумел на приеме ливонского дворянства внимательно осмотреть свою будущую надежду и жертву.

Он отметил ее ласковую приветливость, живость и молодость, обратил внимание, что от нее ни на шаг не отходят братья Орловы, бывшие во главе заговора (пометил в уме Казанова), и сумел раскусить маленькую хитрость императрицы.... Желая сыграть в карты, она не хотела выигрывать, сделала вид, что тасует колоду, дала снять первому попавшему, и имела удовольствие видеть, как банк был немедленно сорван после первой же талии. Раз колода не стасована, пишет Казанова, достаточно увидеть первую карту, чтобы понять какая идет следом и немедля выиграть.

Казанова понял, что императрица всегда себе на уме и тем самым опасна; заколебался, стоит ли ехать дальше как вдруг все переменилось - уже утром императрица понеслась во весь опор обратно в столицу, где 4 июля 1764 года случился известный заговор Мировича, офицера-безумца, который решил освободить пленного императора Ивана Антоновича, но, услышав приступ каземата, охранявшие пленника капитан Власьев и поручик Чекин тут же убили пленника. О чем, кстати, получили заранее строжайший приказ от императрицы: при малейшей опасности освобождения - Ивана Антоновича немедля прикончить.

Казанова понял, что положение Екатерины все же не очень устойчиво, и она будет нуждаться в чужих умах. Словом, ехать стоило, но прошло еще несколько месяцев, прежде чем Казанова тронулся в путь. Он решился нагрянуть в Петербург накануне новогодних праздников, когда приезд иностранца будет менее заметным.

Что ж, в дорогу!

В тяжелом дорожном дормезе авантюрист добрался от Риги до Петербурга за 60 часов.

Только в Нарве случилась запинка: губернатор попросил Казанову предъявить паспорт.

У Казановы никогда не было никакого паспорта.

Кроме того, он давно скрывал свое знаменитое имя, и ехал в Россию как некий кавалер де Сейнгальт и граф Фарусси.

«Менять имена, писал Казанова, обязанность каждого искателя приключений».

- Будучи венецианцем, и путешествуя для собственного удовольствия, - сказал Казанова, - я никогда не видел нужды в паспорте, ибо моя республика ни с какой державой не воюет, а российского посланника в Венеции нет... впрочем, если ваше превосходительство усматривает какие-либо препятствия, я готов воротиться назад, но я пожалуюсь маршалу Брауну, который выписал мне подорожную, зная, что никакого паспорта у меня нет.

Угроза подействовала. Губернатор поразмыслил и выдал бумагу, которую впрочем, у путешественника больше никто никогда не спросил, из чего Казанова сделал проницательный вывод, что русские соблюдают формальности только для того, чтобы их не соблюдать.

Итак, имея высшую цель очаровать императрицу своим гением, Казанова прибыл в Петербург, где снял хорошенькую квартиру из двух просторных комнат с кухней и комнатой для прислуги на Миллионой улице. Первый час мебели никакой не было, но вскоре принесли две кровати, четыре стула и два столика. Вместе с Казановой в Россию прибыл его слуга некто юный Ламбер, который был самым отчаянным бездельником из всех слуг, когда-либо служивших Казанове.

Первое чудо, что описал в своих русских мемуарах Казанова, была печь.

Его поразили ее размеры, какая же уйма дров нужна, чтобы ее растопить? Но когда русский слуга принялся за растопку, Казанова увидел, что дров вовсе немного. В чем хитрость? Дождавшись лета (он умел терпеть!), Казанова залез в эту самую печь, которая была высотой в 12 футов и шириной в шесть. Казанова пролез от очага до самого верха, где начинался дымовник, и понял, что дым идет через печные обороты, и тем самым хорошо прогревает камни, а больше всего Казанова оценил идею задвижки, которой нужно только лишь во время перекрыть дым.

Только в России, воскликнул мемуарист, владеют искусством класть печи, как только в Венеции умеют устроить водоем!

Уже в первый вечер Казанова имел возможность увидеть императрицу.

Хозяин квартиры подарил итальянцу билет на бесплатный бал-маскарад, который давала царица в Зимнем дворце на пять тысяч человек. Размах русских затей поразил Казанову, особенно после Лондона, где никто не топит в домах и даже король не тратит ни копейки на увеселение чужих. Оказывается, в русском языке есть специальный термин для обозначения такого рода публики, это «гости». Слово «гости» Казанова пишет по-русски, потому что такого слова в его языке нет.

Так вот, спрятавшись в домино, маску, которую отыскал в своем багаже, Казанова поспешил во дворец, куда его отнесли в портшезе, и где потрясенно стал обходить залы полные публики, залитые светом тысяч свечей и уставленные столами полными такого огромного количества яств, от коих у Казановы глаза полезли на лоб. Почти четыре часа Казанова утолял самый изысканный аппетит, после чего, подслушал разговор двух масок, из чего понял, где искать государыню, и легко угадал, как она выглядит. Пожалуй, он уже был готов рискнуть и устремиться на охоту, но его отвлекает маска, в которой по голосу наш герой узнает свою бывшую любовницу Баре, чулочницу с улицу Сен-Оноре. Почти 7 лет они не встречались и вот столкнулись, и где в Петербурге...

Пропустим эти страницы.

Уже в первые дни Казанова находит в России четырех дам, готовых разделить с ним ложе, это певичка Роколини, жена французского купца прелестная мадам Проте, упомянутая чулочница Баре и жена польского посла госпожа Ланглад, но ему хочется отведать прелесть русских любовниц и, отложив охоту на императрицу, Казанова отдается поиску русской услады со всей маниакальностью великого развратника.

И он находит ее - пастушку крестьяночку из Петергофа, Афродиту несовершенных лет. Это было второе сильное русское впечатление Казановы после печи.

Он заметил прелестную пейзаночку в тот час, когда с приятелями охотился на зайцев в окрестностях императорской резиденции. В компании находился гвардейский офицер Зиновьев. Он то и стал посредником поимки сокровища. Охотники смело вошли в избу, куда в страхе убежала пейзанка и гвардеец начал торг со стариком-папашей. Тот запросил 100 рублей за то, что отдаст дочь в услужение важному иностранцу.

Почему так дорого, удивился гвардеец.

Она девственна, заявил гордо отец.

Вся эта сцена удивила, рассмешила и озадачила Казанову.

Он либертен и демократ, поклонник Вольтера, враг деспотизма покупал девушку, словно та бессловесное животное. Между тем, девушка нисколько не возражала против такого торга, наоборот, явно желала переменить участь.

- Могу ли я с ней спать? Могу ли я, ее отослать обратно, если девица мне надоест?

На все вопросы Казанова получал твердое «да», вы можете с ней сделать всё, что угодно: спать, высечь, вернуть, арестовать... только увезти с собой не имеете права.

Она хоть и холопка, все ж таки русская подданная.

- А какое жалование ей положить? - бьется в сетях европейского гуманизма наш сластолюбец.

- Ни гроша! Кормите, поите, отпускайте в баню по субботам и в церковь в воскресение.

Тут Казанова, наконец, сдался: держите сто рублей.

И вот кульминация сцены.

Отец требует от Казановы удостоверить девственность дочери и расписаться в какой-то бумаге. Покупатель смущен такой странной честью и не желает проверкой нанести афронт девушке. Старик и гвардейский офицер настаивают, иначе сделки не будет. Делать нечего, Казанова покоряется русскому варварству и, убедившись в целости покупки, усаживает рабыню в карету и увозит в свое жилище на Миллионной.

На правах рабовладельца он дает русской пастушке знойное имя Заира.

Еще один кивок в сторону своего кумира.

Заирой звали христианку, любимую наложницу султана в одноименной трагедии Вольтера.

«Она казалась мне ожившей статуей Психеи, виденной на вилле Боргези в Риме. - Вспоминал Казанова, - Грудь ее еще наливалась, ей было всего тринадцать лет... бела как снег, а черные волосы еще пущий блеск придавали ее белизне. Если б ее неотступная ревность, да не слепая вера в гадание на картах, кои она всякий день раскладывала, я бы никогда с ней не расстался».

Итак, обеспечив свой волчий аппетит, Казанова, наконец, полностью сосредоточился на своей идее фикс: интеллектуально покорить русскую императрицу.

Чем же была озабочена Екатерина II зимой 1764 года?

Если кратко, тремя вещами: арестом турками русского посланника Обрезкова в Константинополе, что, по сути, стало объявлением войны, и подготовкой к экономическому разгрому православной церкви, императрица готовила указ о секуляризации церковных вотчин, после чего половина доходов православной церкви поступала в казну, наконец, она решала в душе важную сердечную проблему стоит ли ей обвенчаться со своим фаворитом красавцем графом Григорием Орловым, или до конца правления оставаться свободной вдовой?

Часть II

Преследуя русскую императрицу, с целью стать фаворитом ее мысли, Казанова сразу обратил внимание на ее реального фаворита князя Григория Орлова. С точки зрения ума Орлов был весьма зауряден, но императрица любила его, что позволило тому сосредоточить в своих руках необъятную власть. Только лень и распущенность мешали князю стать на равных с императрицей.

Царствование Екатерины историки ее сексуальной жизни делят на два периода. Первые 12 лет правления императрица имела всего двух любовников князя Орлова (1759 - лето 1772) и князя А. Васильчикова (сентябрь 1772 - лето 1774). Следующие двенадцать лет Екатерина меняла фаворитов 12 раз. Речь идет только о громких и открытых фактах, случайные, кратковременные связи историки не фиксируют, пишут, только, что их было не мало.

Первый раз Казанова увидел соперника в час молитвы во дворце, когда последовал в толпе придворных в домовую часовню. Утром он записал в свою путевую тетрадь, что императрица поцеловала перстень священника, а тот, шаркая бородой, облобызал ее руку, что во все время службы она не являла напускного благочестия, удостаивала всех улыбкой, но чаще всего обращалась к фавориту. «Хоть сказать ей было нечего, (пишет Казанова), она желала польстить ему, выказать, что особо отличает его, ставит надо всеми».

Князь Орлов стал любовником Екатерины Алексеевны еще тогда, когда она была женой наследного принца Петра Федоровича, за два года до кончины императрицы Елизаветы Петровны. Можно сказать, заговор против мужа и будущий переворот 28 июня 1762 года созрел в постели, в объятиях любовника. Григорий Орлов сделал все, чтобы подтолкнуть нерешительную и закомплексованную любовницу к захвату власти. По натуре это был громогласный молодой богатырь, забияка, картежник, кулачный боец, участник диких забав, бабник. Став фаворитом он постепенно остепенился и избавился от многих шумных привычек, кроме одной - неутомимого любострастия. Он считал за долг соблазнить почти всех фрейлин императрицы, он растлил даже свою двоюродную сестру, хотя позднее был вынужден жениться на ней, он - пишут современники, - не пропускал даже простолюдинок, случайная калмычка или финка вполне могли оказаться в его постели, как и хорошенькая придворная дама. Орлова спасала только полная откровенность перед императрицей, он просил прощения за каждый случай, а часто даже испрашивал позволения соблазнить какую-нибудь дурочку. Эта черта смешила влюбленную Екатерину, и, раз за разом прощала своего петуха-великана. Есть свидетельства, что Орлов иногда бывал так груб и взбешен, что бил императрицу. Наконец, бесконечная распущенность фаворита разогревали ее немецкую кровь.

Став императрицей, Екатерина по инерции чувств задумала сочетаться браком с давним любовником, но все ее высшее окружение встало на дыбы. Главным аргументом была глупость князя, «он (пишет английский посланник, лорд Каскарт) не способен связать несколько различных мнений». Но ключ к сердцу Екатерины сумел подобрать только один граф Н.Панин, который сказал императрице: «мы готовы служить до гроба императрице всероссийской, но не графине Орловой». Эта реплика поразила Екатерину и, отпрянув от своего чувства, испугавшись заговора, она решила до конца царствования оставаться единовластной самодержицей и ни с кем и никогда не делить трон.

Финал этой любовной истории, которая длилась 13 лет, был печален. После того как императрица увлеклась молодым князем Васильчиковым, Григорий Орлов стал терять рассудок, вскоре окончательно помешался, и целых десять лет прожил как сумасшедший до самой своей смерти в 1783 году.

Но вернемся к Казанове.

Преследуя императрицу, намереваясь, подбиться в ее фавориты, Казанова вдруг обнаружил одно ужасное обстоятельство. В Петербурге привечали только тех иностранцев, которые приезжали в Россию по приглашению. Тех же, кто приехал самочинно, по собственной воле и чьи намерения были непонятны, тех при дворе отнюдь не брали в расчет. Заметив Казанову, видя его постоянно на больших приемах, Екатерина абсолютно не собиралась знакомиться с венецианцем, а без ее приказания и желания никто не мог представить Казанову императрице. Формально они были не знакомы. А просто так подойти к владычице России было абсолютно невозможно. Есть от чего сходить с ума!

Раз за разом, наш герой с отчаянием фиксирует в дневнике свою охоту за императрицей, охоту, которая ни к чему не приводит.

Вот к императрице, - она одета в мужское платье для верховой езды,- подвели лошадь. Лошадь держит под уздцы князь Репнин, как вдруг кобыла с такой силой лягнула его, что сломала князю лодыжку. Потрясенная государыня приказала увести лошадь и объявила под страхом смертной казни, чтоб подлая скотина не попадалась ей на глаза... как бы хотел Казанова оказаться на месте упавшего князя.

Вот, приблизившись к императрице сзади, в толпе выходящих из оперы, Казанове удается подслушать ее слова (императрица говорит по-немецки):

- Опера доставила всем преизрядное удовольствие, и я рада тому, но мне было скучно. Музыка чудесная вещь, но я не понимаю, как можно без памяти любить ее, если только нет ни срочных дел, ни мыслей.

Ого, думает Казанова - императрица не любит музыки! Запомним.

Позднее эта деталь пригодилась.

Много надежд Казанова возлагал на предстоящую карусель (рыцарский турнир для конных всадников с копьями). Специально для этой цели был построен во всю ширину площади перед Зимним дворцом деревянный помост. Четыре кадрили по сотне всадников в каждой, одетых в костюмы народов Европы должны были сразиться на копьях за огромные награды. В Петербург уже стали съезжаться князья, графы, бароны со всей Европы, взяв лучших коней. Было решено, что великолепный праздник состоится в первый погожий солнечный день, но... Так вот, за весь 1765 год в Петербурге не выдалось ни одного погожего дня, и карусель так и не состоялась. Помост укрыли. Погожий день выдался лишь через год, когда Казанова уже уехал.

Идет время, месяц за месяцем, но они все еще не знакомы, хотя императрица прекрасно заметила великолепного высокого венецианца в толпе придворных и, конечно, навела справки о том, кто этот граф Фарусси и кавалер де Сейнгальт, (но о том, что он Казанова так и не узнала).

Их глаза так ни разу не встретились!

В отчаянии Казанова фиксирует всякую мелочь.

Вот он едет в карете по страхолюдному деревянному мосту через канал. Бог мой, какой урод, говорит Казанова про мост. Это не нравится одному из русских спутников и тот отмечает, что издан указ императрицы, чтобы деревянный мост переделали в каменный мост к такому-то дню. И императрица проедет новым путем. Поелику до этого дня оставалось всего три недели, Казанова заметил, что такое просто невозможно. Но русский продолжал спорить и повторил, что на сей предмет, издан указ. Указ! Сидевший рядом с Казановой купец Папанопуло, тихонько сжал руку авантюриста: дав знак молчать и не спорить.

Чем же все кончилось?

За день до срока, был издан новый Указ, о том, что мост будет построен ровно через год.

Что ж, это мудро, иронизирует Казанова.

Начиная терять интерес к своей авантюре, - увлечь и покорить императрицу мыслями об отказе от Юлианского календаря, - Казанова все больше проявляет интереса к России и русским. Причем, некоторые его наблюдения предвосхищают взор Достоевского.

Вот, во время переезда, Казанова зовет в постоялую избу своего ямщика, чтобы дать ему рюмку водки. Мужик приходит и говорит с грустью, что одна из лошадей не хочет есть, и он в полном отчаянии, ибо если она не поест, она завтра не побежит. В роли переводчицы выступает юная Заира, с которой Казанова не расстается никогда и возит с собой в дорожном дормезе. Удивленный столь странным поведением лошади, Казанова вместе с ним идет на конюшню...

«Мы пошли вместе с ним на конюшню и увидели, что лошадь недвижна, угрюма, от ясель отворачивается. Хозяин начал говорить с ней самым ласковым голосом и, глядя нежно и уважительно, убеждал скотину соизволить поесть. После сих речей он облобызал лошадь, взял ее голову и ткнул в ясли; но все впустую. Мужик зарыдал, да так, что я чуть со смеху не помер, ибо видел, что тот хитрит и своим плачем пытается разжалобить лошадь. Отплакавшись, он опять поцеловал лошадь и сунул мордой в кормушку; все тщетно. Тут русский, озлившись на упрямую скотину, клянется отплатить ей. Он выволакивает ее из конюшни, привязывает бедное животное к столбу, берет дубину и добрых четверть часа лупит из всех сил, до изнеможения. Устав, он ведет ее на конюшню, сует мордой в корыто, и вот лошадь с жадностью набрасывается на корм, а «шевощик» (Казанова пишет по-русски) смеется, скачет, выкидывает коленца от радости. Я был до крайности удивлен. Я подумал, что такое может случиться только в России, где палку настолько почитают все, даже животные, что она может творить чудеса».

Терпение Казановы подходит к концу. Он ездит на увеселения двора в Царское село, Петергоф, Ораниенбаум... повсюду видит императрицу, но та в упор не замечает щеголя иностранца.

«В России уважительно относятся только к тем, кого нарочно пригласили. Тех, кто прибыл по своей охоте, ни во что не ставят. Может, они и правы».

Так Казанова заканчивает 6 главу своих воспоминаний.

Глава 7 имеет подзаголовок:

Я встречаюсь с царицей. Мои беседы с великой государыней.

Часть III

И вот, когда терпение Казановы почти иссякло, и он приготовился паковать чемоданы - грянуло. Граф Панин (воспитатель наследного принца Павла Петровича) дал понять, что у венецианца есть возможность встретиться с императрицей. Для этого нужно будет в условленный день, как можно раньше, явиться на утреннюю прогулку в Летний сад. Что ж, трепеща, как тигр, Казанова пришел в сад задолго до нужного часа, и принялся в полном одиночестве бродить по аллеям и разглядывать статуи.

Вид статуй, сделанных из дурного камня, ничем не привлекал глаз Казановы, но, читая надписи, выбитые на постаментах, он стал посмеиваться, пока не разразился громким хохотом. На плачущей статуе варвар высек имя философа Демокрита, а на смеющейся - Гераклита. Длиннобородый старец именовался именем поэтессы Сапфо, а старуха с отвисшей грудью значилась под именем арабского мудреца Авиценны.

И надо же! Именно в этот момент в конце аллеи появилась императрица в сопровождении фаворита Григория Орлова, графа Панина и двух фрейлин. Она издали уловила насмешливое состояние гостя и, поравнявшись с Казановой, (тот втиснулся спиной в стриженый кустарник, чтобы пропустить процессию) замедлила шаг, взглянула в лицо Казановы (наконец-то!) и спросила с улыбкой: как он находит красоту статуй?

От его ответа зависел успех всей его поездки в Россию и Казанова, мгновенно просчитав варианты, решился сказать правду. Он пошел ва-банк! Пристроившись следом, Казанова с сарказмом заметил: что статуи видно поставили, дабы одурачить глупцов или посмешить тех, кто немного знает историю.

Ответ иностранца задел императрицу, она любила свой Летний сад, но, принимая вызов, ответила правдой на правду:

- Я знаю единственное, - отвечала Екатерина, - что дорогую мою тетю (т.е. императрицу Елизавету) обманули, но она не изволила разбираться в сих плутнях (т.е. считала ниже своего достоинства замечать обманщиков), и мне бы следовало перенять это правило, но вот видите, я же общаюсь с вами, хоть вы не считаете зазорным разоблачать плутни, потому что плутни - ваш конёк.

На этом, скорее всего разговор был бы окончен, Казанова сильно рисковал, высмеивая Летний сад, но, задетая за живое, Екатерина продолжила разговор, и риск Казановы оказался оправданным.

Императрица спросила, чего еще смехотворного гость отыскал в России, на что Казанова ответил часовым (!) рассказом о том, что нашел примечательного в Петербурге. Казанова хорошо знал предмет разговора, он умел наблюдать и много ездил. Но самой тонкой лестью Екатерине был его упрек в сторону прусского короля, который «никогда не дослушивал до конца ответ на вопросы, кои сам же задавал». Императрица улыбнулась и впервые захотела продолжить общение дальше.

- Почему я никогда не вижу вас на куртаге (музыкальном концерте)? - спросила она.

Казанова втайне вздрогнул от такой удачи. Выслеживая императрицу, он однажды подслушал ее слова, о том, что она скучает от музыки. И вот минута настала:

- Увы, государыня, на свою беду я не люблю музыки - бросил он козырную карту.

- Я знаю еще одного человека, - рассмеялась Екатерина, - который не любит музыки.

И дала знак, что она довольна, что разговор окончен.

Казанова на крыльях вылетел из Летнего сада: почти два часа императрица разговаривала только с ним к вящей досаде мрачного глупца фаворита и к тайному удовольствию графа Панина, который был доволен своим протеже и наслаждался тем, что держит в руках паутину, в которую угодила императрица.

Казанова был уверен, что его насмешливый ум произвел впечатление, и стал тщательно готовиться к новой встрече, чтобы, наконец, показать полную силу своего интеллекта и втянуть императрицу в разговор об отмене юлианского календаря - главную цель своего приезда в Россию.

И такой случай представился уже после нескольких дней.

Граф Панин уведомил нашего авантюриста, что императрица очарована и уже дважды спрашивала о графе Фарусси. И он назвал день и час ее новой прогулки в Летнем саду. Казанова был точен. Войдя с небольшой свитой в сад и, заметив венецианца, Екатерина немедленно послала к нему молодого офицера из свиты, который передал Казанове ее повеление подойти.

Этот спор заслуживает того чтобы войти в золотые страницы русской истории.

Воспользовавшись тем, что день выдался пасмурным, Казанова сказал, что погода в России не совпадает с истинным календарем, по которому живет вся Европа, и потому русские ждут тепла, когда его рано ждать или готовы кутаться, хотя лето еще не кончилось.

- Это верно, - согласилась императрица - ваш год на 11 день старее.

- Не было бы деянием достойным Вашего Величества, принять григорианский календарь? Все протестанты с тем примирились, да и Англия, отбросив четырнадцать лет назад 11 последних дней февраля, выгадала на этом несколько миллионов. При таком всеобщем согласии Европа дивится, что старый стиль все еще существует в стране, где государь и глава церкви, и Академия Наук в одном лице.

Императрица задумалась, собираясь ответить, как вдруг отвлеклась вниманием на двух подходивших фрейлин, и велела их подозвать.

- В другой раз я охотно продолжу разговор наш, - сказала она и оборотилась к дамам.

Казанова подосадовал, что случайность помешала интеллектуальной атаке, но вскоре понял, что встретил интриганку не меньшего ранга, чем он сам: в тот момент Екатерина была не готова к серьезному разговору. Разыграв сценку в саду, она на самом деле взяла передышку, и через десять дней вдруг поманила нашего героя очаровательным жестом:

- Я не успела тогда договорить, сударь, так вот, ваше желание увеличить славу России приобщением к григорианскому календарю исполнено, - ошеломила императрица Казанову, - отныне на всех письмах, которые мы отправляем в другие страны, на всех важных законах, мы, подписываясь, ставим две даты, одну под другой, и все теперь знают, что та, что на 11 дней больше, дается по новому стилю.

- Но, - перебил Казанова, который съел собаку в этом вопросе, - к концу века разница вырастет до 12 дней!

- Отнюдь, - ответила Екатерина, - все уже предусмотрено. Последний год нынешнего столетия, который по григорианской реформе не будет високосным, таким же не високосным будет в России. А посему никакой разницы, по сути, между нами не будет. Убавив эту малость, мы воспрепятствуем увеличению ошибки. Не так ли?

Казанова потрясенно слушал императрицу.

- Даже хорошо, - сказала она, - что ошибка составляет именно 11 дней, ибо именно столько прибавляют всякий год к лунной эпакте, и мы можем считать, что у нас та же эпакта, что в Европе, но с разницей в год. А последние 11 дней тропического года они совпадают. Что касается празднования Пасхи, то пусть говорят, что хотят! У вас день равноденствия 21 марта, у нас 10 марта, и все те же споры с астрономами. То вы правы, то мы. Ибо равноденствие частенько запаздывает или наступает раньше на день, два или три. Но когда мы уверены в точности равноденствия, то мартовский лунный цикл становится пустяшным делом. Видите, вы не во всем согласны даже с евреями, у коих лунное исчисление точно соответствует солнечному.

Она взяла маленькую паузу, чтобы насладиться ошеломленным видом собеседника.

- В конце концов, разница в праздновании Пасхи не повреждает общественный порядок, не смущает народ, не вынуждает переменять важнейшие законы.

- Суждения Вашего Величества исполнены мудрости, - сказал Казанова, пытаясь перехватить интеллектуальную инициативу, - но как быть с Рождеством, которое...

- Да, - перебила императрица, - только в этом Рим прав, ибо вы, если я правильно поняла, хотели сказать, что мы не празднуем Рождество в дни зимнего солнцеворота, как должно. (Казанова обреченно кивнул: именно это он и хотел сказать). Нам это ведомо. Но позвольте вам заметить - это сущая безделица. Лучше допустить сию малую оплошность, чем нанести моим подданным великую Обиду, убавив разом на 11 дней календарь! Этой поправкой мы лишим дней рождения или именин два или три миллиона душ, а пуще того - всех русских, ибо знаю, что они скажут. Скажут, что я по великому тиранству убавила им всем срок жизни на 11 дней. Да, в голос сетовать не будут, сие здесь не в чести, но на ухо друг другу будут твердить, что я в Бога не верую и покушаюсь на непогрешимость Никейского Собора (на нём было принято решение о принятии юлианского календаря). Столь глупая хула отнюдь меня не рассмешит (императрица шпилькой отвечает на смех Казановы в Летнем саду). У меня найдутся и более приятные поводы для веселья (например, вспоминать выражение вашего лица в сей момент).

«Она насладилась моим удивлением и оставила пребывать в нём».

Пишет потрясенный Казанова в своих мемуарах.

Три последующих дня он пытается разузнать, кто сумел так блистательно наставить императрицу для разговора о смене календарей и узнал по секрету от графа Олсуфьева, что императрица, отложив многие дела, несколько дней читала труды на эту тему и прекрасно подготовилась к разговору, каковому сумела придать тон беседы вскользь, между делом.

Одним словом, наш герой был посрамлён.

Оставив мечты покорить умом императрицу, которая сама проявила выдающийся ум, Казанова стал собираться в дорогу, но неожиданно был вызван в Зимний дворец, где императрица гуляла на первом этаже (на улице шел дождь).

С очаровательной улыбкой Екатерина Великая добила нашего героя, блистательным анализом тех астрономических условностей, которые заключает любой календарь и Григорианский, и Юлианский.

«Меня смех разобрал (шпильки по поводу хохотка Казановы в Летнем саду все еще не иссякли) - сказала императрица, - несколько дней назад, когда я поняла, что, отменив високосный год, человечество получило бы лишний год только через пятьдесят тысяч лет, за это время пора равноденствия 130 раз отодвигалась бы вспять, пройдясь по всем дням в году, так, что Рождество пришлось бы за этот период десять тысяч раз праздновать летом!»

Казанова только потрясенно соглашался; он понял, что уничтожен.

Последний удар императрицы свидетельствует о том, что Екатерине все-таки удалось разведать, кто на самом деле проник в Россию под маской графа Фарусси кавалера де Сейнгальдта. Возможно, на это тайное расследование были брошены немалые силы и средства.

Вот это место в мемуарах Казановы:

«Она завела разговор о нравах венецианцев, их страсти к азартным играм и спросила к слову, прижилась ли у нас генуэзская лотерея».

Как мы убедились «к слову» Екатерина Великая никогда ничего не спрашивала, все ее вопросы это ловушки, результат обдуманной информации. Изобретателем генуэзской лотереи был сам Казанова! Привить эту лотерею в России была вторая глобальная цель его приезда в Петербург.

Казанова насторожился.

Но слова императрицы прозвучали как приговор.

«Меня хотели убедить, - сказала она, - чтоб я допустила лотерею в моем государстве, я согласилась бы, но токмо при одном условии, что наименьшая ставка будет в один рубль (значительная сумма по тем временам), чтобы помешать играть беднякам, кои, не умея считать, и по глупости, решат, что легко угадать три цифры.

После сего изъяснения, из глубокой мудрости проистекающего, я мог только покорнейше кивнуть. То была моя последняя беседа с великой женщиной, умевшей править 35 лет, не допустив ни одного существенного промаха».

Так подвел черту под своим путешествием в Россию великий авантюрист.

Через несколько дней Казанова дал прощальный ужин на 30 персон в Петергофе с фейерверком (все за счёт купца Мелиссино), перед этим он препоручил свою русскую рабыню Заиру заботам нового покровителя некого богача Ринальди, вернул ключи от квартиры хозяину, сел в дормез (вместе с новой любовницей госпожой Вальвиль) и выехал из Петербурга. Стоял октябрь 1765 года. Дождь испортил все дороги, и до Риги Казанова добирался целую неделю. Затем еще четыре дня езды до Кенигсберга, где наш герой расстается с Вальвиль.

И вот последний штрих русской эпопеи:

«В Кенигсберге, я продал дормез и, оставшись один, нанял место в карете и поехал в Варшаву. Попутчиками моими были три поляка, говоривших только по-немецки, от чего я изрядно скучал все шесть дней, что длилось сие пренеприятнейшее путешествие»

Екатерина Великая скончалась в 1796 году. Казанова пережил ее на два года.

Узнав о смерти русской императрицы, он вдохновенно записывает в своих мемуарах посмертный разговор с умершей повелительницей. Екатерина Великая оказалась единственной женщиной в его жизни, которая не поддалась чарам Казановы.

Анатолий Королев, обозреватель РИА Новости.
http://www.rian.ru/zabytoe/20070504/64879477.html