Сразу предупрежу: если уважаемый читатель рассчитывает на мистику в рассказе, то совершенно напрасно: кровавые истории с участием потусторонних сил не являются в нем основной темой. Ведь вера в оборотничество возникла у наших далеких предков из убеждения о родственных связях и близости животных с людьми.

Индейские мифы повествуют о том, что люди и животные были прежде едины, а различались лишь одеждой. Облачение зверя в шкуру считалось временным явлением, так сказать, «прикидом на выход», а у себя дома – в норе или берлоге – он вполне мог ее снимать, становясь человеком. Потому и обрядовые костюмы предусматривали звериные шкуры и маски.

По утверждению С.А.Топорова, «идея оборотничества вообще приурочивается обычно к тому животному, которое в данной стране служит главным предметом почитания, представляя особую опасность для человека». Если в Европе это, чаще всего, волк, то в иных регионах – тигр, ягуар, леопард и т.д.

В бушменском предании женщина превращается во льва и охотится на антилоп, чтобы накормить мясом голодного мужа (о том, почему он сам не мог добыть пропитание для семьи, умалчивается). В чукотских и китайских сказаниях фигурируют женщины-лисицы. Верховное божество обских угров имело сыновей, которые обращались кто в лебедя, кто в гуся, кто в ястреба, кто в щуку. Марийская богиня очага Юртава оборачивалась то черной кошкой, то серым зайцем.

Любопытно, что способностью к оборотничеству часто наделялись герои-первопредки тех или иных племен. За примерами далеко ходить не надо. Наш былинный богатырь Вольга Святославич превращался в волка, а то и в сокола и даже в муравья. У саамов Мяндаш-дева становилась оленем, и сын ее, Мяндаш-парень, тоже обладал аналогичной способностью. А Василиса Прекрасная, что рядилась в лягушачью кожу? А Царевна Лебедь? А Финист – Ясный сокол? Нельзя не отметить, что речь идет в этом случае о самых что ни на есть положительных персонажах, и никакого зла в превращениях не усматривается.

Как же случилось, что оборотни стали представляться чудовищами? Подобное верование возникло из того, что оборотничество стало в обязательном порядке приписываться колдунам, шаманам и знахарям. Суеверия русичей предписывали, что они могут представать в виде волков, собак, лошадей, кошек, свиней, жеребят. В украинских и белорусских поверьях они появлялись в облике свиньи, собаки, кошки, сороки, жабы; в парагвайских и малайских – в образе тигров, в бушменских – в виде шакалов. Вот отсюда и проистекают страхи перед оборотнями.

Индейцы племени майя полагали, что колдун, представший в образе животного (собаки, поросенка), способен взглядом убить человека; малайские семанги считали, что в зверином обличье колдуны поедают людей, как живых, так и мертвых, причем вместе с костями.

Геродот сообщал о свидетельствах греков и скифов относительно невров, обретавшихся, кстати сказать, на земле белорусской, которые все сплошь были чародеями и на несколько дней в году становились волками. Сами белорусы верили в особых чаровников, превращающихся в волков, которых ни убить, ни изловить невозможно.

Но почему же колдунам у разных народов непременно приписывалось оборотничество? Да потому, что считалось, будто они понимают язык зверей и птиц, т.е. родственны им. Вот так перевернулось древнейшее представление о связи всех людей с животными, оставленное лишь для особой, ведьмаческой категории.

И на этом основании в пору мрачного средневековья всех заподозренных в колдовстве отправляли на костер. Появился даже термин – ликантропия (в современной медицине так называют форму умопомешательства, при которой больные воображают себя превращенными в зверей, преимущественно в волков). Собственно говоря, здесь можно усмотреть процесс отдаления человека от природы, выжигания стародавних представлений об общности людского мира с другими ее царствами.

Даже способы обретения животного образа постепенно менялись. Если сначала (сообразно первобытным представлениям о шкуре/коже как одежде) достаточно было обрядиться в звериный либо птичий или рыбий костюм, то затем процедура стала предусматривать кувыркания, удары оземь, прыжки через определенным образом расставленные колышки.

И область превращений по мере переноса акцента с почитания животного на приписывание ему злого умысла стала расширяться. Появились взгляды, что колдун-оборотень может и другим людям придать зооморфный вид. Например, у славян (русских, украинцев, белорусов) возникло такое поверье: колдун, не приглашенный на свадьбу, может превратить новобрачных (а то и вместе со всеми гостями) в волков. Саамы посчитали, что колдуньи-нойды способны из человека сотворить кошку, а парагвайцы сочли возможным обращение людей по воле колдуна в выдр.
Меняется мир, меняются взгляды. Человек забыл язык зверей и птиц, извел многих из них, оставил в прошлом представления о родственных связях, засорил и замусорил сушу и воды Земли, дав природе иное название – окружающая среда. Не находите, что звучит несколько высокомерно? А вот если бы память предков вернулась, стали бы люди относиться к животному миру по-родственному?