Каковы общие истоки психологических проблем в семьях с приемными детьми?О чем приемным родителям нужно подумать заранее, еще до усыновления?В чем помогает психотерапия, какие задачи она решает в таких ситуациях?

Об этом мы говорили с коллегами – специалистами Клинического центра аналитической психологии, Натальей Александровной Писаренко и Марией Игоревной Прилуцкой, которые работают с детьми и, в том числе, имеют большой опыт работы помощи семьям с приемными детьми.

Юлиана Пучкова: Коллеги, скажите, пожалуйста, с какими проблемами к вам сегодня обращаются семьи с усыновленными детьми?

Наталья Писаренко: Во-первых, все больше приемных родителей не считает нужным сохранять тайну усыновления, на это работает общественное мнение, реклама, в конце концов, опыт других стран, западных звезд. Усыновление (как и бездетность) перестало быть постыдным.Во-вторых, эта тенденция к открытости приводит и к признанию существующих в приемных семьях проблем. Когда люди больше не боятся признаться, что взяли ребенка из детдома, то они и между собой, и с самим ребенком могут говорить об этом: у нас проблемы, давайте их решать. Среди моих клиентов стало заметно больше таких семей, именно в последние годы. Это совершенно специфический слой проблем – возникающих в семье, где ребенок одновременно и «свой», и «чужой».

Самый распространенный страх приемных родителей, - что ребенок принесет в семью наследственные патологии, негативные черты характера. В некотором смысле, это реальная проблема – поэтому ребенка обследуют, его должны наблюдать врачи, педагоги, психологи, это реальность наших детдомов – дети там развиваются с задержкой, им не хватает элементарного ухода. Но есть еще психологический план этой проблемы: мы берем нечто неизвестное в нашу среду. Мы почему-то не можем фантазировать, допустим, что это ребенок – носитель «гена гениальности». Или что генетически он будет даже более сильным и здоровым или более спокойным. Нет, проецируется только негативное. Потому что внутри семьи теневые аспекты, как им полагается, вытесняются, их как будто нет.

Ю.П.: Родители усыновляют темную лошадку, кота в мешке. И усыновленный ребенок появляется как носитель этой Тени.

Мария Прилуцкая: С наследственностью можно иметь дело. Мне нравится социальная реклама, где говорится, что приемный ребенок может стать родным.

Ю.П.: Нет ли в этой рекламе подвоха, - обещания, что с приемным ребенком будет так же, как было бы с родным, а если нет, то проект не удался?

Н.П.: Дело в том, что так может быть и с родным ребенком, если его рассматривать как проект: я его родил, а он меня не удовлетворил. Просто про родного ребенка не скажешь «лучше бы я тебя не брал» или «сдам тебя обратно в детдом», а тут такие мысли возможны. Так что я не считаю, что реклама, которую упомянула Мария, так уж хороша. Она работает на первом этапе – этапе принятия решения, начала отношений с ребенком, чтобы поддержать родительское вдохновение в первые месяцы. А потом приемные родители зачастую получают настолько жесткие проявления реальности, что порой впадают в ступор из-за несоответствия реальности их мечтам. И они иногда начинают себя так чудовищно вести себя по отношению ребенку (и в ответ на его провокации, и по собственному почину), что в какой-то момент просто ужасаются сами себе. Возникает сильное чувство вины за те моменты, когда они бывают жестоки.

М.П.: Я думаю, если бы меня спросили, что требуется родителям, которые хотят усыновить ребенка, я бы сказала: требуется психотерапия родителей. Психотерапия, связанная, например, с травмой невозможности иметь родных детей. А также с подготовкой к новой роли.

Ю.П.: То есть это то, что всегда подразумевается за кадром, когда вам приводят уже принятого ребенка.

М.П.: Да. Еще, мне кажется, важно сказать вот про что. В чем разница между родным и приемным ребенком? В том, как его получает мать. Родного она вынашивает и рожает. За время беременности у нее формируется родительское отношение к нему еще до того, как ребенок появился, на основе фантазий, мечтаний, опыта. Так она подготавливает определенное психологическое место для этого ребенка. Тогда как мать, которая берет ребенка на усыновление, еще не подготовила это место, эмоционально не выстроила его. И для этого ей нужна психотерапия. Эту задачу надо решать, она сама автоматически не решится.

Ю.П.: Мне интересно насчет той рекламы. Как вы сказали, она хороша только для одной, первой части родительского опыта усыновления, - той, где есть вдохновение, желание, надежды. И как будто чего-то в ней не хватает, нет места сложностям, реальности. Если бы вы конструировали некое послание для рекламы – не конкретный слоган, не конкретные слова, а для начала некую идею, - какая идея была бы более целостной, здоровой, реалистичной? Которая предполагала бы более реалистичную установку будущих родителей.

Н.П.: Есть слоган, который мне нравится: «Боль неизбежна, страдание не обязательно».

М.П.: Отличная идея.

Н.П.: Да, практически дзенская пословица. Я бы заметила, что приемные родители тоже проходят какой-то подготовительный этап к появлению ребенка, и место для ребенка все-таки каким-то образом выстраивается, как мне кажется. Обычно это занимает много времени, со всем этим сбором документов, обсуждениями, сомнениями, даже конфликтами между супругами – брать или не брать. Они навещают ребенка постоянно все это время. Порой этот процесс длится месяцами.

М.П.: Но, возможно, они решают какие-то другие задачи.

Н.П.: Да, наверное. Мне вот кажется, что на этом этапе они проходят еще мало страданий – по сравнению с беременной женщиной, которая подвергается атакам своего же тела, которое делается некрасивым, неповоротливым, болит и тошнит, приступам страха смерти и того, как с ней обойдутся в роддоме, страху жестокого обращения врачей и страданий в родах. Она подвергается кошмару первого года жизни, когда она вообще не спит, у нее течет молоко, младенец кричит… То есть она проходит через много страданий, и уже никаких дополнительных страданий не нужно. Приемная же мама не получает необходимой доли подобных страданий. Не в том дело, что она не получает опыта, - она не получает болевого опыта. И вот этот болевой опыт приемная семья как будто вынуждена добирать потом. Есть смысл говорить с семьей именно про это.

М.П.: Да, я согласна. Еще мне кажется, что здесь речь идет о разных задачах. Вот когда женщина беременна, она знает, что она беременна, то есть ребенок есть. А когда родители оформляют документы, они все это время в подвешенном состоянии – то ли есть этот ребенок, то ли нет, то ли получат они его, то ли нет. Разное начало. Беременной есть с чего начинать, с этого факта наличия ребенка в животе. Даже если есть риск, что впоследствии что-то случится, все равно есть этот исходный факт, от которого дальше выстраивается образ ребенка. А здесь с родителями происходят другие вещи. Думаю, мои слова не противоречат тому, что сказала Наталья.

Н.П.: Да.

М.П.: Приемные родители в процесс ожидания ребенка еще знают, что могут отказаться – и потом тоже. В отличие от родных родителей, которые изначально имеют ответственность за ребенка. И потом, когда женщина беременна, это уже привязывает ее к этой истории, невозможно запросто отказаться от беременности – по сравнению с отказом от усыновления. В беременности есть некая воля судьбы, случайность, желанность или нежеланность, - но не такая, как у приемных родителей, начинающих совсем с другой позиции, сознательной: я решил, я хочу ребенка.

Н.П.: Они начинают с рациональной позиции, и неизбежно потом их догоняет иррациональное, оно должно прожиться.

Ю.П.: Можно ли сказать, что лучше будущим приемным родителям прожить этот иррациональный опыт до того, как ребенок придет в их дом, - чтобы все эти переживания не приобретали потом известные ужасные формы и чтобы ребенка не мучить ими?

Н.П.: Да, для этого и нужна психотерапия.

М.П.: Лучше, наверное, до приема ребенка, - но уж тут как сложилось. Если раньше не получилось, то никогда не поздно обратиться к психотерапии. Иметь дело с иррациональной стороной своих переживаний трудно, для этого нужно особое, безопасное, специально организованное место и время, - и психотерапия такое место и время предоставляет.

Н.П.: Я думаю об идее того, что у приемного ребенка может быть та или иная наследственность, и связанными с нею страхами. Мне кажется, за этой идеей стоит желание приемных родителей знать, кем были родные родители этого ребенка. Думая о них, новые родители хотят дать им какое-то место в этой семье. Все эти навязчивые фантазии о том, что родители принятого ребенка могли быть алкоголиками, бандитами и тому подобное, - это как будто поиск тех людей. И хотя сознательно приемные родители могут говорить «мы ничего не хотим знать об этих людях, и на порог бы их не пустили», через эти тревоги они, возможно, как-то хотят психологически прорваться в ту семью.

М.П.: И это неплохая тенденция, потому что для родных родителей должно быть какое-то символическое место.

Ю.П.: И возможно, через фантазии о родных родителях приемные могут входить в родительскую роль.

М.П.: Отчасти, да.

Н.П.: Возможно. Только я не очень себе представляю, как это может быть встроено в обычную семейную практику жизни. Я, конечно, читала в литературе для приемных родителей, что надо ребенку говорить нечто вроде: твоя мама была очень хорошая, давай ее пригласим в гости. Не представляю, как бы это могло быть в нашей реальности. Это какая-то гипертолерантность, которая с большой вероятностью ранит приемных родителей. Они отодвигаются, роль сводится к опекунской.

М.П.: Возможно, психотерапия – как раз способ найти такое место для родных родителей, через фантазии, переживания, осуждение или понимание их. Здесь реальное знание о них не так важно, как решение приемных родителей вообще иметь с этим дело.

***

М.П.: У людей, которые хотят иметь ребенка, есть несколько эмоционально-личностных задач, которые им нужно решить, и решаются они в психотерапии. Их довольно трудно разрешать как-то еще.

Н.П.: То есть нам нужно отвести особое место этим задачам, чтобы не вносить иррациональность в нормальную обыденность.

М.П.: Да, именно так. Так вот, подводя итог, можно перечислить эти задачи:

- Переживание своих травм, предшествующих решению принять ребенка.

- Выстраивание отношений с ребенком, начиная с определения места для ребенка в семье и в собственной душе приемного родителя, и получение недостающего (по сравнению с обычным родительством) иррационального болевого опыта, который связывал бы ребенка и мать и не нуждался бы в продолжении.

- Поиск своего нового места по отношению к ребенку и его биологическим родителям.

Н.П.: И в заключение хочется еще раз сказать, что и для приемных родителей, и для ребенка это непростая ситуация. Не нужно ожидать немедленного счастья для всех. Конечно, есть такая фантазия – вот мы берем несчастного брошенного ребенка из детдома, теперь у него все будет – и дом, и семья, и все теперь будет прекрасно. Но ведь в «обычных» семьях все готовы к тому, что дети, подрастая, грубят и капризничают, у них портится характер, они могут плохо учиться итп. Но все это нормально, - потому что «свой»; т.е. трудности не рассматриваются как что-то, отделяющее ребенка от родителей. Его, что называется, полюбят и черненьким. А с приемным ребенком любая проблема сплетается со страхами, тревогой, проекциями родителей, вытесненными теневыми образами. Это неизбежно, этого не нужно бояться. Это, если хотите, цена за то, чтобы иметь ребенка. Приемным родителям нужно ее заплатить – переживая, тревожась, но одновременно сознавая, что происходит с ними, какова роль их проекций, где реальный ребенок, а где его нафантазированный образ. Это путь, который реально пройти. Но, конечно, это очень трудный путь.

(c) Клинический центр аналитической психологии, 2011

Наталья Писаренко

- о неуправляемости подростков и о том, что же делать родителям:

"Проблемы, на которые чаще всего жалуются родители подростков, выглядят следующим образом:
Все было хорошо, (по крайней мере, нормально).
Потом ребенок сменил школу, влюбился, подружился с плохим мальчиком (или даже компанией плохих детей), просто внезапно изменился.
И теперь мы перестали его узнавать, он совершенно невменяем, диалог с ним невозможен, он стал другим человеком.

И что нам теперь делать? Наказания на него не действуют, да и нет таких особенных средств наказать взрослого человека, которому, в общем, ничего не нужно. Не пойдешь гулять – ну и не надо, будет сидеть, запершись в комнате, слушать музыку. Бойкот не действует – он и сам не больно хочет общаться. Учителей не боится, школу прогуливает, стал воровать, курить итп.
И что нам теперь делать?

То есть такой вопрос предполагает, что психолог знает а) тайную причину, превратившую домашнего ребенка в чудовище и б) волшебное заклинание, способное расколдовать ребенка.

Это не так.

Во-первых, В НОРМЕ подростковый возраст должен сопровождаться легким помешательством ребенка и ухудшением его характера. Это болезнь роста и без нее он дальше развиваться не сможет. В этом случае действует правило самосохранения – родители должны по возможности успокоиться и ждать. Любые агрессивные ответные меры только приведут к ухудшению ситуации, т.к. еще больше нарушат ваш с ребенком контакт. Конечно, должны быть определенные правила – после часа Х домой не возвращаться, не курить (допустим), не кричать и не хамить. И эти правила должны быть одинаковыми для всех членов семьи. И они должны все время проговариваться. Ребенок же будет периодически их нарушать, к этому надо приготовиться и не паниковать, а напомнить, пристыдить, дать возможность извиниться. И терпеть, терпеть.

В случае, ВЫХОДЯЩЕМ ЗА РАМКИ НОРМЫ, ребенок становится асоциален и контакт его с родителями разрушается совершенно. В этом случае мы видим буквально разрушительное, самоубийственное поведение ребенка, полный распад всех предыдущих дружеских связей, депрессию и/или приступы чрезмерно возбужденного, маниакального состояния (различной длительности – от часов до дней). Ребенок начинает воровать, пить, употреблять наркотики, перестает учиться. Очень заметно может измениться его внешний вид, манера поведения.

Грань между этими двумя вариантами, понятное дело, нечеткая и определить ее – задача родителей. Говоря в общем, норма – это когда все плохо, но вы видите, что надежда есть, а не-норма – это когда все плохо и безнадежно, и становится все хуже.

Второй случай (не-норма) требует психологической помощи не только ребенку, но и семье. Первый шаг – выяснить, что в прошлом ребенка привело к его нынешнему состоянию, в чем глубинные причины нарушений. Часто уже на этом этапе ситуация начинает меняться к лучшему, потому что родители получают возможность взглянуть на происходящее с новой стороны. Напряжение в семье ослабевает, и ребенок начинает чувствовать это.
Второй шаг – психотерапевтическая помощь. Часто родители говорят (и это правда) – «он к психологу не пойдет». Но иногда начинать работу как раз лучше не с ребенка, а с родителей.
Важно установить, кто из членов семьи станет клиентом психотерапевта. Бывает так, что мы решаем работать с одним из родителей, и оказывается, что как только ему становится легче или он меняет привычные способы реагирования, ребенок приходит в норму. В других случаях мы работаем с ребенком, а родитель (один или оба) время от времени приходят на консультации, где могут обсудить и происходящее с ребенком, и свои собственные проблемы.

А волшебного заклинания, как и золотой таблетки, не существует. В любом случае, происходящее с вашим ребенком сейчас есть результат всей его предыдущей жизни, наслоения его и ваших состояний. Если подростку 14 лет, то вот ровно 14 лет закладывался фундамент его нынешних проблем, и немедленного решения нет и быть не может".