Арсен Папян Дорвардович

Мы города когда-то создавали,

И мир дивился красоте,

Мы воздвигали церкви, храмы,

И дом был наш приютом любой сироте.



Мы строили будущее когда-то,

И Ван и Урмия открыты кораблям,

И Арарат от Божества награда

Всему народу по делам.



Мы жили, зная, завтра будет светлым,

Коль каждый верит в тропу свою,

И свет тот предназначен глазам детским,

Ах, если б знали, что доброта преподнесет слепоту.



Страна спала в покое мира,

И мир как будто бы восстал,

И друг в ночи напал на брата,

Когда тот тихо мирно спал.



Народ, что дружбою хвалился,

Всё рассчитав, подняв войска.

И друг вдруг стал другоубийца.

Ах, видно кровь была для них сладка.



Разбив рассеянные толпы,

Запылали города,

В которых голоса матерей звонко

Молили о пощаде, хотя бы не понимающего дитя.



Но что молитвы, Бог был рядом.

Ани - столица тысячи церквей,

был ослеплён в ночи адским светом

Османских мечей и огней.



Ах, пали люди, это было,

И по пустыне их вели

Нагих, чтобы исчезла последняя сила.

На молитвы Господи приди.



И реки кровью покраснели,

В пустынях трупы, Боже мой,

Страна исчезла в дуновенье,

Лишь потому, что жили на земле родной.



Лишь потому, что были все армяне,

Великой ложью истребляли нас:

В Карсе, в Двине, Эрзуме, в Ване,

Тогда был верно люциферов час.



Спаслись осколками лишь сотни,

И пали миллионы, как в бреду,

Вы свалили дерево, вырвав его корни.

Мы видим наши земли - наши души сквозь погранполосу.



Культура древнего народа

Была с ним же истреблена.

Иль чего хуже народа своего же лишена.

И свыше ли дано, что на чужбине корней лишенное наше дитя.



Чудом спасённый, крова лишённый,

Иной порой даже родного языка,

Бродит по миру, навек осуждённый,

В поисках справедливого суда.



Но право жить там, где мать родила,

И где средь иных матерей навеки легла

В песках, на полях, в дотлевших церквях,

Давно уничтоженных городах.



Ах, манит его, тот свет очага,

Что потушили кровь да слеза,

И высь той горы, что святою была,

И та земля, что корни храня, ветвей лишена и ствола.



Но память у них вечно жива,

И помнит тот вкус и запах она.

Ах, смерть понимала в те дни, и сама,

Что сходит от себя же ныне с ума.



Да. войн немало было и до,

Но уничтожать матерей и в утробах дитё,

За веру язык, за саму её суть,

То не война, то проклятый путь.



Спаслись лишь осколки,

Храм великий некогда пал,

И пали с землёю миллионы,

Кто то сие геноцидом назвал.



А ныне, смотрите, по миру везде,

В какой это не было бы стороне,

Есть осколки прошлого дня,

Армяне везде. А значит жива



Его древняя суть.

И значит османам не удался тот проклятый путь

Геноцида армянской души.

И значит Господь услышал молитвы матерей спасти детей и сохранить.



То было. И время прошло.

И хоть прошлое не изменится,

У каждого в сердце корнями вошло,

И древо вырастит и снова плодится.



Чтоб суд не его и не людей,

А Господа Бога и его пастырей

Справедливостью и истиной свет подарил,

Тот свет очага, что народ мой веками создавал и хранил.



И пусть его суд осудит зверей,

тех, что прервали судьбы людей,

И осудили на муки длинною в судьбу всех тех детей,

Что чудом спасшись, телом оставили души средь тех огней,



Что испепелили родные сердца,

Их труды вековые, их города,

Их души, их веру, надежду, мечту,

Их землю, историю и даже страну.



Пусть Бог узреет шрамы в груди

Всех тех, кто, выжив, не выжил в пути,

Всех тех, кто на скитание по миру обречены,

Все тех, что за ночь увидели все смертные грехи, не зная своей вины.



Как дереву теперь без корней

Плодоносить иль просто жить.

Нам говорят, люби зверей,

Тех, что и ныне пытаются историю изменить.



А может им удастся и этот суд купить?

Тот суд, что Божьим называют.

Вам удалось миллионы невинных в святых превратить.

Вам дано знать, что под Богом понимают.



Теперь дети тех городов,

Созидают культуры иные, ины слов,

Потеряв свою простую любовь,

Познав, что и в душе есть красная кровь.



У которой языки того же огня,

Что пожирала вокруг всё и вся,

Но не рушит и не обжигает теперь уж она,

Она заставляет биться сердца,



Что остановились, увидев те дни,

Что онемели от воплей земли,

Что спаслись лишь телом, остались душою там,

Где полтора миллиона невинных армян.



Ах, как им забыть те чёрные дни,

Что небеса забыть не смогли,

Как им засмеяться хоть в глаза смерти от души,

Коль и её не пощадили османские огни...


Ах, солнце, также, увы, светит,

И цветы также по весне цветут,

Только сердце оно не греет,

А руки для вечного огня лишь их сорвут.



Пшеница также на полях проснётся,

Также хлеб святой они вкусят,

Только хлеб сей свят, более чем когда-то,

Под ними дети сей истории лежат.



И те колосья, потом пробиваясь,

Лишь кровью прошлого питаясь,

Впитали в нас те боли души,

Тысячи невинных к безумию привели.



Ту боль, что с нами по судьбе,

В начале, в зените и в конце,

На небе, на суше и в огне

Та боль куёт поколения у каждого в душе.



Кресты стальные для тех куполов,

Что обезглавлены и струится кровь,

Связывая воедино те церкви,

Что лишены были головы, а значит сути и души.



Осквернены, но до поры.

Придёт пора, настанет день,

Когда зурна* заплачет кочари*,

Утвердятся пляской у  церквей Ани*.



И дудук* отпоёт те дни,

Исцеляя память самой земли.

Вот они дети твои,

Истину твою, веру и справедливость принесли.



И раздымится хунк  по всей земле,

По каждой памяти, по каждой душе,

По церкви, дому, по каждой сироте,

Что и в весне душой полыхает в огне.



По каждой искалеченной судьбе,

По каждой уничтоженной строке

Из книги, что геноцидом звалась,

По тем крыльям, что был лишён Пегас.



Ах, Хунка ныне мало знаю сам.

Но сей народ пойдёт по хвойным лесам,

Не важно, год иль сто, но по мешкам,

Он соберет с излишком по всем слезам.



И дым подарит ветер небесам

И тем самым плывущим облакам,

Что, внимая, пылающим мольбам,

На помощь бросались грозами, чтобы спасти хоть храм.



Пусть боль в глазах армян застыла

Длинною у каждого в судьбу.

Полтора миллиона взамен очага родного получила