Цитата сообщения Эльвин
Между мной и не мной разрушается карточный мост... Анна Яблонская.
За месяц до трагедии Анна написала в своем блоге:
“Мне кажется, у меня осталось очень мало времени."
я пью еле тёплую воду с осколком лимона
мне нравится город
соскабливать шрамы с предплечья
портовые краны
и люди живущие в моно
однажды уронят балконы свои в бесконечность
я ем пироги, начиненные звуками линий
мне нравятся бланки,
ничем не заполненный почерк
меня расфасуют в кувшины из солнца и глины
а может быть просто в железные звонкие банки
я стану читать «анатомию сна и момента»,
закутавшись в нежность,
идти за космическим плугом
и стану – возможно – не музыкой, но инструментом
в руках Человека с таким же серебряным кругом
РАСПЯТИЕ
Я больше был растерян, чем распят
Неверием или, возможно, верой,
Одетый в гвозди с головы до пят,
Нанизанный на штык легионера.
Я больше был, чем не был. Наконец
Табличка «Царь», к тому же «Иудеи»
Больней давила в темя, чем венец,
И с двух сторон несчастные злодеи
Мне говорили: «Ты не виноват!»
Я виноват! Мечты об общем рае
Не отменяют персональный ад,
Наоборот: подталкивают к краю.
… И я не понимал, зачем звезда
Тогда светила маме над яслями,
Я превращался в щепку от креста
И горизонт свивался вензелями
На черном небе. Никаких следов
Присутствия хотя бы тени Бога,
А только прах людей и городов,
Что все двенадцать отряхнут с порога…
И крест скорее был упрек, чем крик:
«Меня оставил ты, Отец небесный!»
И меньше всех я верил в этот миг,
Что все-таки когда-нибудь воскресну.
RAILWAY INDUSTRIAL
это очень трансцендентально
фотографироваться на вокзале
пытаться поймать объективом и ртами
хвосты уносящихся зданий
запах расплавленного металла
летний фальцет однорукого барда,
пирожки с мясом, край измочаленного одеяла
из окна плацкарта
это чертовски концептуально
ходить босиком по холодным рельсам
можно почувствовать себя наскальным,
плоским дождем апрельским
или мелкой колючей галькой,
желтой насыпью полотняной
это очень трансцендентально,
что эту женщину звали Анной
НА СМЕРТЬ КОЛЕНОК
положи мне руку на колено,
там, где нервов самые истоки,
мы не одиноки во Вселенной,
просто мы вселенски одиноки…
у любви такая масса нетто –
не поднимешь, сколько ни старайся,
видно на Земле мне жизни нету,
видно есть мне только жизнь на Марсе…
мне вкололи космос прямо в вену,
экипажи ждут в небесных лодках,
положи мне руку на колено,
там, где стрелка…стрелка на колготках…
мне не жаль ни страха, ни упрека,
мне не жаль ни потолка, ни стенки…
мне не жаль ни Юга, ни Востока,
мне немного жаль свои коленки…
МНЕ СНИЛСЯ ДОМ
Мне снился дом, облитый сургучом,
Над домом ива низко наклонилась.
Я утром разговаривал с врачом.
Он спрашивал меня о том, что снилось.
Я рассказал.
Мне снился дым без дома и трубы.
Мне снился кот, чей хвост трубой был поднят.
Еще во мне приснились мне рабы –
По капле их выдавливал, но помню,
что не был понят
ни домом, ни рабами, ни врачом –
мне снилась материнская утроба.
Я из нее с трудом был извлечен
и почему-то сразу помещён
в прямоугольник гроба.
Я не захотел
Таких пространств, таких перемещений
Я был всего лишь атом в сгустке тел,
я – атомный – потребовал прощенья,
и был прощён.
И возвращен сюда –
В густую вязь вибрирующей яви,
где на дорожках Страшного Суда
под каблуком поскрипывает гравий…
И ждет письма хозяин сургуча
И снова ждет врача хозяйка дома
А ива, как ни странно, ждет луча,
покачивая веткой невесомо
между мной и не мной разрушается карточный мост
и теперь я не знаю, в каком направлении ост
и куда мне идти, если пункт назначения – ист
раздается внутри молодецкий пронзительный свист
и шуршание крыл, и жужжание шершней и ос
на губах замирает молитва, бессвязное: Гос
подь – поди разберись, кто ответит на легкий вопрос:
почему все молитвы спрессованы в емкое SOS?
ну, а я распускаю молчанье заплетенных кос
потому и заслышался свист и разрушился мост
и не SOS а СПАСИБО. Спасибо за ист и за ост!
Я иду по мосту. Ты и есть мой единственный мост.
я любила одиннадцать гордых мужчин
обливалась восторженно-горькой слюной
я нашла бы одиннадцать тысяч причин
объяснить почему. только хватит одной:
я была им любовница, мать и раба
подыхала от их итальянских очей
взмокших прядей на смуглых расплавленных лбах
мне никто никогда не заменит ничем...
все мертвы. у ворот мой растерзанный плач
мне вонзается в грудь, как осиновый кол
а в руках я держу окровавленный мяч
итальянской любви. Ненавижу футбол!!!!!
СПАСЕНИЕ
Вязкий воздух наматывается на локоть, как карамель
Всклокоченный ветром локон, шанель
номер пять-шесть-семь, сколько хочешь
номеров шинелей, изъеденных молью ночи,
раздробленных огнями пунктиров и червоточин,
наполненных си-бемолью и другими звуками,
которые невозможно выразить, идентифицировать, записать –
мы двигаемся по касательной, нам нравится прикасаться,
почти не двигаясь, не дыша
спасенья – нет, так как некого здесь спасать
и не от кого, и само спасенье
внушает скорей не радость, а опасенье
быть спасенным – значит, быть пойманным,
связанным обстоятельствами, обязательствами,
обольстителями и облигациями
а мы свободны
нас нет
ЦИНТИЯ
Цинтия, прими сестерций,
И не говори, что мало.
Мне тоска проникла в сердце,
как ничто не проникало
Мне проникла в сердце жадность.
В Риме душно. Денег – жалко.
Коли мог, так убежал бы
Только некуда бежать мне.
География обмана –
широка. А эти мифы
Геродот наврал нам спьяну:
Амазонки, кельты, скифы...
Забавляясь с юной нимфой
Он выдумывал народы
Ты же Цинтия – не нимфа.
И не юная, к тому же.
НАСЛЕДСТВО
мы все унаследуем землю
и это скупое наследство
ослепнет и сделает детство
последним приютом Вселенной
случайно надломленным стеблем
цветка, уронившего сердце
в такое чужое пространство
где странствие – это просто
но страшно небезопасно
как в вымершем Министерстве
как в опустевшем храме
с каким-то забытым богом
в каком-то забытом Богом
как в тающем овер-тайме
как в тихом собачьем вальсе
ЗАТМЕНИЕ
Я завидую людям, которые спят в поездах
И уверенно пьют кипяток
из дрожащих стаканов,
Для которых все рельсы
на свете – одна борозда
И кому параллели дороже меридианов
Я завидую людям, которые любят людей –
Нелюдимые люди гуляют вдали от вокзалов,
Одержимые рядом нелепых, но вечных идей
Превращенья камней… превращенья камней – в драг. металлы
Я завидую людям, точнее – всего одному
Человеку, который, действительно, царь и зверей, и растений
Говорят, Он внутри.
Я его в темноте обниму,
ожидая, возможно, сиянья, возможно – затменья.
Спектакль кончился овацией
И вся Земля была нам залом,
И небо было декорацией
И декорация упала!
И начал дождь в восторге литься,
Крича нам «Браво!» в унисон,
Смывая грим, и с гримом – лица,
Плескался в душах примадонн...
Мы отслужили сцене мессу,
«Аминь!» и «Бис» нам грянул хор!
Ведь Бог был автор этой пьесы,
А Люцифер был режиссер...
Они друг другу руки жали,
В финале выйдя на поклон,
И крылья ангелов дрожали,
И бесы выли за стеклом...
Вздымались бархатом кулисы,
Звучал над сценой Брамс и Глюк,
А за кулисами актрисе
Суфлер сказал: «Я вас люблю»
Актриса думала, что это
Слова из роли говорят,
И наполняя фразу светом,
Ее метнула в первый ряд...
А где-то там за горизонтом,
В гримерке, где не слышен шум,
Актер, игравший в эпизоде,
Слезами чистил свой костюм...
НАУГАД
Свет фонарей тонким кнутом рассекает воздух.
На четвертой странице становится ясно, чем кончится повесть.
Пропасть меж светом и беспросветностью пролегает там,
куда проникает голос.
Черной рубашкой на зимнем ветру пульсирует совесть,
пытаясь высушить собственную бессонницу.
Вести с востока, с севера, с юга – дурные вести.
Статуя, мост, лестница, пепел, купол, надгробие.
Город умеет из занавесок плести невестины
шлейфы. Город, который по образу и подобию
мог бы сравниться с вечностью – хочет сравняться с землей.
Город похож на ветку, которая треснет
под тяжестью яблок и колоннад.
Город, которому хочется что-то сказать, но результат –
два слова, крик, который вряд ли чему-нибудь нас научит.
Город, не надо! Нет надобности останавливать ветер
и отвращать участь.
Муссон и пассат – смешны перед ликом великого урагана.
Их было много: Кэтрин, Фрэнсис, Иван, Жанна,
но там – на других берегах...
Здесь о них ничего не знали.
А теперь пора пожинать плоды пространства,
которое так долго нас берегло от бури.
Добро пожаловать в черно-зеленый, белый, прозрачный, красный...
Добро пожаловать в город.
Нужно глаза зажмурить, можно шагнуть.
Наугад.
Нужно выстрелить в птицу.
Птица, раскрой свои крылья.
Птица, прости свой город.
Это – закат.
Птица, позволь и ему проститься с твоими гнездами.
Ты все равно не перенесешь зимовки.
Видишь, какие холодные звезды
смотрят с автобусной остановки,
с набережной, с холма...
Птица, пора стреляться –
пришла зима,
и она берет себе в секунданты
Осень.
@
и в каком-то
новом облике
мы проснемся
на кораблике
ты намного
тверже облака
там, где негде
падать яблоку
Вечная память всем погибшим от рук террористов.
Источник
Интервью с Анной Яблонской
