Цитата сообщения NADYNROM Претендентки на роль «утаенной любви» Пушкина

Претенденток на роль «утаенной любви Пушкина» находится не меньше, чем претенденток на роль Джоконды Леонардо да Винчи.
Так называемый шутливый Дон-Жуанский список Пушкина с перечислением имен женщин, произведших на него наибольшее впечатление, был увековечен в альбоме Елизаветы Николаевны Ушаковой, старшую сестру которой Екатерину прочили в супруги поэту. Список состоит из двух частей. В первой части находятся имена, которые, по общему мнению пушкинистов, содержат имена женщин, любимых поэтом: Наталья I, Катерина I, Катерина II, NN, Кн. Авдотия, Настасья, Катерина III, Аглая, Калипсо, Пулхерия, Амалия, Элиза, Евпраксея, Катерина IV, Анна, Наталья. Во второй части оказались те, увлечения которыми носили, легкий, поверхностный и мимолетный характер: Мария, Анна, Софья, Александра, Варвара, Вера, Анна, Анна, Анна, Варвара, Елизавета, Надежда, Аграфена, Любовь, Ольга, Евгения, Александра, Елена.



Отождествление имен с той или мной реальной женщиной породило немало версий. Стоит ли оговаривать отдельно, что более всего воображение поклонников творчества Пушкина тревожит таинственная NN, «утаенная любовь», о которой Александр Сергеевич по только ему понятным причинам не решился говорить открыто. У меня давно сложилось ироничное впечатление, что мнений на сей счет практически столько же, сколько и самих пушкинистов.
Повторюсь, список претенденток на роль «утаенной любви Пушкина» обширен. Приведу имена тех женщин, которые мне встречались наиболее часто.

Екатерина Андреевна Карамзина
(1780-1851)


Жан Анри Беннер. Портрет Екатерины Карамзиной

Эту версию предложил Юрий Тынянов (увы, в связи с поверхностным знанием предмета, имена авторов той или иной версии я не знаю).
Екатерина Андреевна приходилось второй супругой Николаю Михайловичу Карамзину и сводной сестрой князю Петру Андреевичу Вяземскому. Сразу после выпуска из Лицея Пушкин был радушно принят в доме автора «Бедной Лизы» и «Истории государства Российского», но вдруг задумал приволокнуться за Екатериной Андреевной и даже написал ей любовную записку. Она показала ее мужу, Пушкин был вызван для объяснения, и имел разговор то ли с обоими супругами, то ли с одним Николаем Михайловичем. Ситуацию восприняли с юмором, что способствовало их сближению.
Пушкинское поколение с уважением и благоговением относилось к Карамзину, но в итоге великий русский поэт и великий русский историк разошлись и стали чужими друг другу людьми. История их отчуждения – отдельная тема. Но на отношении вдовы умершего в 1826 году Николая Михайловича к Пушкину их разлад не сказался.
О Екатерине Андреевне говорили, что она была воспитана на Евангелие и считала, что женщина, жалующаяся на своего мужа, уже ему неверна. Она не выносила вольных шуток и как-то выставила Жуковского из-за праздничного стола за не совсем пристойный анекдот.
Вместе с тем ее салон, который постоянно посещал Пушкин, считался в Петербурге самым остроумным и ученым. Там не было карточной игры и, к тому же, все говорили по-русски.
В силу разницы в возрасте она годилась поэту в матери и проявляла материнскую заботу к его судьбе. В связи с женитьбой Пушкина на Наталье Гончаровой она писала следующее: "Я прошу вас выразить госпоже Пушкиной мою благодарность за любезную приписку и сказать ей, что я с чувством принимаю ее юную дружбу и заверяю ее в том, что, несмотря на мою холодную и строгую внешность, она всегда найдет во мне сердце, готовое ее любить, особенно, если она упрочит счастье своего мужа".


Екатерина Карамзина. Неизвестный художник, 1830-е

Именно от Карамзиной Пушкин первым делом желал услышать мнение о своей предполагаемой женитьбе и именно ее он вспоминал на смертном одре, прося приехать и благословить его.
Каюсь, не раз испытывала искушение задаться вопросом о том, какого рода чувства поэт испытывал бы к Екатерине Андреевне Карамзиной, если бы от Надежды Осиповны Пушкиной получил причитающеюся любому ребенку порцию материнской любви и нежности.

Мария Аркадьевна Голицына
(1802-1870)


М. И. Теребенев. Портрет Марии Аркадьевны Голицыной

Увы, я нашла только этот портрет, написанный уже после смерти Пушкина. А версию выдвинул Михаил Гершензон.
Княгиня Мария Аркадьевна Голицына, урожденная Суворова-Рымникская, приходилась родной внучкой русскому генералиссимусу Суворову. О встречах с ней Пушкина известно очень немного, почти не упоминается она и в его переписке. Познакомиться с ней поэт мог в Петербурге после выхода из Лицея, когда для него открылись двери петербургских гостиных.
В момент высылки Пушкина Марии Аркадьевне было 18 лет. Так совпало, что буквально через три дня после его отъезда из Петербурга, она вышла замуж за князя Михаила Михайловича Голицына. Голицыны не были чужды литературе. Свекровь Марии Аркадьевны, Прасковья Андреевна Голицына являлась довольно известной писательницей, взявшейся за перевод нескольких глав “Евгения Онегина” на французский язык и заслужившей похвалу Пушкина. Она неоднократно встречалась с поэтом и даже присутствовала на чтении “Бориса Годунова”.
Семья Марии Аркадьевны оказалась связанной с Крымом, так как с 1823 года в Одессе жила сестра княгини, а в 1830-е годы - мать. Ее родной брат стал адъютантом графа Михаила Воронцова, при котором вынужденно служил Пушкин во время южной ссылки.
Мария Аркадьевна серьезно занималась пением. О ее прекрасном утешительном пении с восторгом отзывались Александр Тургенев, Петр Вяземский, Василий Жуковский…
С ней Пушкин не раз встречался в Петербурге после Михайловской ссылки.
Мария Аркадьевна Голицына сыграла значительную роль в жизни слепого поэта Ивана Ивановича Козлова, автора поэмы “Чернец”, которую высоко ценили его современники, считая, что она соперничает с “Кавказским пленником” Пушкина. В 1818 году Козлова разбил паралич, а потом он ослеп. В этом отчаянном положении поэт обрел духовную поддержку в творчестве. Его верным другом был Жуковский, написавший предисловие к его поэме “Чернец”, а также две дамы-утешительницы, неизменно ему помогавшие в постигшем его несчастье – Александра Андреевна Воейкова, племянница Жуковского, и Мария Аркадьевна Голицына.
Мария Аркадьевна много времени проводила за границей и была знакома со многим европейскими литераторами, в частности с Шатобрианом, с которым поддерживала личную переписку. Возможно, “коллекционировала” знаменитостей, о чем свидетельствует эпизод ее паломничества к Вальтеру Скотту. В 1826 году она сама отправилась к нему в отель на улицу Риволи засвидетельствовать свое почтение. Вальтера Скотта подобные визиты восторженных поклонниц раздражали, и он по этому поводу записал в “Дневнике”: “Русская княгиня Голицына желает видеть меня в героическом настроении…
В конце 1836-начале 1837 года княгиня Голицына находилась во Флоренции, где, по отзывам современников, предалась мистицизму и даже перешла в протестантское вероисповедание.

Мария Николаевна Волконская
(1805-1863)


Мария Раевская. Начало 1820-х. Неизвестный художник

Дочь героя войны 1812 года генерала Николая Раевского и жена декабриста Сергея Волконского. Версия принадлежит Павлу Щеголеву.
С многочисленным и дружным семейством Раевских Пушкин мог быть знаком еще до ссылки на Юг, так как общался с Николаем Раевским-младшим, но сблизились они после встречи в Екатеринославе (ныне – Днепропетровск), откуда Раевские (сам генерал, его младший сын Николай, а также дочери Мария и Софья) забрали заболевшего горячкой поэта поправлять здоровье на Кавказ.
Вместе с ними в конце мая 1820 года он поехал в Горячие воды (ныне – Пятигорск), где встретились со старшим сыном генерала Александром. В августе того же года Пушкин и Раевские приехали в Гурзуф и воссоединились с женой генерала Софьей Алексеевной (приходившейся, кстати, родной внучкой Ломоносову) и дочерьми Екатериной и Еленой, ожидавшими их на даче Ришелье. С Раевскими в Крыму Пушкин провел три счастливые недели, а в сентябре 1820 года был вынужден отправиться в Кишинев.
Отношения Пушкина с каждым из представителей семейства Раевских – отдельная тема. То внимание, теплоту и заботу, которыми они окружили ссыльного поэта в 1820 году, он запомнил навсегда.
На глазах Пушкина разворачивалась история со сватовством к Марии Раевской графа Густава Олизара. Богатый поляк, киевский предводитель дворянства, он часто бывал у Раевских, которые жили открыто и много принимали. Граф Олизар сделал предложение Марии, когда той было 17 лет. Ему отказали. Он был так огорчен, что бросил Киев с его привольной веселой жизнью и заперся в своем крымском поместье, которое назвал Кардиатрикой, «лекарством сердца».
В уединении Олизар изливал в стихах печаль отверженной любви. Гостивший у него Адам Мицкевич воспел сердечные волнения своего друга в сонете «Аюдаг». В писанных под конец жизни воспоминаниях граф Олизар с нежным благоговением говорит о своей любви: «Если родилось в душе моей что-нибудь благородное и возвышенное, поэтическое, этим я обязан той любви, которую внушила мне Мария Раевская, княгиня Волконская, теперь Нерчинская изгнанница, разделяющая горький жребий мужа, та Беатриче, которой было посвящено дантовское чувство, до какого мог возвыситься мой поэтический дух. Благодаря ей, вернее, благодаря любви к ней, я приобрел сочувствие первого русского поэта и дружбу нашего лауреата Адама».
Мужа для Марии Раевской выбрали родители. Она Сергея Волконского до свадьбы почти не знала, о любви к нему с ее стороны говорить не приходится. Венчались они в январе 1825 года. Практически весь этот год новобрачные провели в разлуке – то служба Волконского, то болезнь Марии, потребовавшая ее пребывания на юге.
Их первый ребенок родился уже после ареста Сергея Волконского, когда он ожидал суда и приговора. Семья считала нужным уберечь тяжело заболевшую после родов Марию от лишней информации и ненужных переживаний. Александр Раевский перехватывал все приходившие сестре письма и не допускал к ней посетителей, чего она так никогда ему и не простила.
Полнейшей неожиданностью для остальных Раевских стало ее решение ехать за мужем в Сибирь. Они взывали к здравому смыслу, ее материнскому чувству, так как предстояло оставить недавно рожденного и слабенького сына, сам генерал Раевский угрожал отцовским проклятием, но Мария была непреклонна. Она поехала за Сергеем Волконским из чувства долга, сострадания и уважения к его гражданскому подвигу.
На прощальном вечере, устроенном Зинаидой Волконской в честь отъезда Марии в Сибирь, состоялась ее последняя встреча с Пушкиным. Именно с ней поэт собирался передать свои послания к декабристам, но не успел, потому что она уехала в ту же ночь.
Стихотворения «Во глубине сибирских руд…» и «Мой первый друг, мой друг бесценный» попали в Сибирь уже с Александриной Муравьевой.


Софья Станиславовна Киселева
(1801 - 1875)


Олешкевич И. И. Портрет Софьи Потоцкой

Данную версию выдвинул Леонид Гроссман.
С юными сестрами Софьей и Ольгой Потоцками, а также с их легендарной красавицей- матерью Софьей Константиновной Потоцкой Пушкин мог познакомиться в 1818-1820 годах. Зиму Потоцкие проводили в Петербурге, лето — в украинских имениях, а весну и осень в Крыму. От сестер Потоцких поэт мог услышать предание, легшее в основу «Бахчисарайского фонтана».
Еще в шестнадцатилетнем возрасте Софья влюбилась в одного из интереснейших и деятельнейших людей своего времени – отличившегося в войне 1812 года генерала Павла Дмитриевича Киселева, под началом которого служили многие декабристы. Их свадьба состоялась в 1821 году в Одессе.
Молодожены поселились в Тульчине, городке Потоцких, где располагался главный штаб второй армии, начальником которого был Киселев. В 1822 году в Берлине скончалась Софья Константиновна Потоцкая, поручив младшую дочь Ольгу попечению четы Киселевых. Павел Дмитриевич охладел к молодой супруге и увлекся ее сестрой.
Так недолгое семейное счастье Софьи, к которому та так стремилась, было разбито. Однажды она даже застала Ольгу в объятьях мужа. Простить измены она так и не смогла, хотя всю жизнь продолжала любить.
Разумеется, семейная драма Киселевых стала достоянием маленького городка.


Дж. Хейтер. Портрет Софьи Киселевой

И на фоне семейного разрыва и сплетен 24 июня 1823 года состоялась знаменитая дуэль между Павлом Дмитриевичем Киселевым и бригадным генералом Мордвиновым (и это тоже отдельная история). Генералы стрелялись с расстояния в восемь шагов. Мордвинов целился Киселеву в голову, но промахнулся, а тот смертельно ранил его в живот. Спустя несколько часов Мордвинов умер.
Киселев доложил о том, что произошло, Витгенштейну, написал письмо императору Александру, сдал дела, и стал ждать его решения. Ждать пришлось долго. Только через месяц Киселеву сообщили, что император не считает его виноватым, и заметил лишь, что было бы лучше, если бы поединок был за границей, а не в России.
Была сделана попытка и решить семейный конфликт. В ноября 1823 года Ольгу Потоцкую спешно обвенчали со Львом Александровичем Нарышкиным, приходившимся кузеном Михаилу Воронцову. Но мир в дом Киселевых так и не вернулся.
В 1824 году умер единственный сын Софьи и Павла Дмитриевича, а дальше пошел разлад из-за политических убеждений. Пламенная полячка Софья была на стороне тайных польских обществ и декабристов, муж же придерживался иных мнений.
Наконец в начале 30-х годов XIX века Киселевы пошли на окончательный разрыв. Софья навсегда поселилась за границей и большую часть времени проводила в Париже. Теперь свою любовь она перенесла на Польшу и мечты о ее освобождении, восторженно встречала национально-освободительное движение в других странах.
Когда Киселева назначили послом в Париж, он чуть было не выслал свою жену из Франции, боясь, что та его скомпрометирует. Кстати, в Париж за ним приехала и овдовевшая в 1846 году Ольга Нарышкина. Они были неразлучны до самой смерти Ольги в 1861 году.
Официальный развод между Павлом Дмитриевичем и Софьей так никогда и не был оформлен.

Императрица Елизавета Алексеевна
(1779-1826)


Э. Виже-Лебрен. Портрет Елизаветы Алексеевны

Кто первым выдвинул такую гипотезу, я не знаю, но популярность она набрала.
Свадьба великого князя Александра Павловича и Луизы Марии Августы Баденской, принявшей в крещении имя Елизаветы Алексеевны, состоялась в 1793 году. Казалось бы, красивая, интересная и явно подходящая друг другу пара, и все у них должно бы было складываться хорошо, но…
Александр увлекался другими женщинами. В течение 15 лет он фактически имел вторую семью с Марией Нарышкиной, родившей ему двух дочерей и сына. Законная супруга сына-наследника так и не подарила императору, а две их дочери умерли в раннем детстве. При этом отцовство обеих девочек считалось сомнительным, так как в отцы первой, Марии, прочили Адама Чарторыйского, а в отцы второй, Елизаветы, - кавалергардского штаб-ротмистра Алексея Охотникова.
Александр не просто смотрел на связи жены сквозь пальцы, но и сам подталкивал ее к ним. И все же современники отмечали, что Елизавета Алексеевна продолжала любить мужа.
Конечно же и до лицеистов доходили сплетни о неладах в императорской семье…
Впервые Елизавету Алексеевну Пушкин увидел во время торжественного открытия Лицея 19 октября 1811 года. Сколько раз он ее видел потом, мне судить сложно, но известно, например, что в честь именин императрицы 5 сентября 1814 года юный поэт вместе с Малиновским и Пущиным тайком изготовили гоголь-моголь с ромом, за что чуть не подверглись серьезному наказанию.
В 1816 году, когда в Европе утихли наконец военные бури, двор на лето вернулся в Царское Село. Именно к этому времени относится забавный эпизод, когда Пушкин в темном дворцовом коридоре по ошибке наградил поцелуем почтенную фрейлину императрицы Елизаветы Алексеевны, приняв ее за молоденькую горничную Наташу.
В 1817 году Елизавета Алексеевна познакомилась с Николаем Михайловичем Карамзиным, который сделался ее постоянным посетителем и лектором.
Карамзин сумел заинтересовать Елизавету Алексеевну своими беседами, читал ей "Историю государства Российского". И в 1820 году, по совету друзей поэта, он обратился к императрице с просьбой содействовать смягчению участи Пушкина. Может быть, и ей обязан поэт тем, что оказался не в сибирских снегах, а у брегов Тавриды?
В мае 1829 года Пушкин отправился из Москвы на Кавказ. В "Путешествии в Арзрум" он писал, что сделал большой крюк в двадцать верст, поехав на Калугу, Белев и Орел. В Белеве было похоронено сердце Елизаветы Алексеевны. Он проезжал через этот город как раз в печальную годовщину. Может быть, он изменил маршрут не только для того, чтобы встретиться с генералом Ермоловым, но и для того, чтобы отдать дань ее памяти?

Список смело можно продолжать. Повторюсь, сколько пушкинистов – столько и мнений.
Лично мне самой ближе версия о том, что не было никакой «утаенной любви», а загадочная NN – шутка, которой поэт собирался подразнить хорошеньких барышень Ушаковых.