Пять сантиметров в секунду

 

Каждый нуждается в причине для жизни.

Без неё всё равно, что быть мёртвым.

 

Тишина, покой и ночь. Я так любил их, особенно тогда, когда они сливаются воедино. И я сижу на берегу реки, наблюдая за тихой ночной водой. Это были именно те моменты в моей жизни, когда я сам для себя становился совершенно другим человеком, человеком, способным трезво думать и рассуждать, не поддаваясь суете будних дней. «А зачем? – часто спрашивал я сам себя. – Зачем, если всё это рано или поздно закончится, закончится, как страшный сон…а вслед за ним следует пробуждение…пробуждение от сна или от той жизни, которую я видел в нём?» На этой фразе мысли мои постоянно путались  и создавались внутри меня беспокойство и неясность, которые так сильно меня раздражали. Ведь я стремился в этой жизни к двум вещам: научиться мыслить так, как НАДО, и стать по-настоящему сильным человеком, который даже из проигранного боя выходит победителем. Но всё это суета… и я это прекрасно понимал. Ещё было то, что беспокоило меня вот уже пол года. Я никогда ранее не задавался этим вопросом… но вот сейчас… А есть ли причина для моей жизни? Я ем, сплю, работаю. И так повторяется изо дня в день. Я устал, нет, не физически – устала моя душа, которая рвалась к тому, чего мне так не хватало в этой жизни – к простому человеческому общению…

Меня воспитали соседи моего отца, которые по доброте душевной взяли маленького ребёнка к себе всего на несколько месяцев, до тех пор, пока местное управление не решит, что с ним делать, но настолько привязались к маленькому человечку, то есть ко мне, что просто не смогли отдать его на воспитание другим совершенно чужим людям. Моего отца посадили в тюрьму, (так мне рассказывали мои приёмные родители, рассказывали совершенно без стеснения, т.к. считали, что ребёнок имеет полное право знать, что случилось с его настоящими родителями). Он по-пьяни подрался с охранником, которому было поручено пристально следить за тем, чтобы ни один мешок зерна не пропал со склада. Из-за многочисленных ранений, нанесённых моим отцом, охранник умер, а отец оказался в тюрьме, где через три года скончался.

Сами знаете, что общество очень неохотно прощает  ошибки, даже если они были совершены много лет назад моим отцом. В таком маленьком городишке, где я вырос, каждый знал о жителях этого города  всё, порой даже больше, чем им положено знать. Я получил славу «ребёнка убийцы» ещё в раннем детстве. Мне было шесть лет, когда я впервые стал понимать, что одиночество моё совершенно беспричинно, что я не виноват в том, что произошло. Дети отказывались даже разговаривать со мной. Они боялись. Я это стал понимать только тогда, когда немного подрос.

Я никогда не плакал потому, что считал, что слёзы и отчаяние могут перейти в гнев и ярость. Я не хотел этого. Я хотел просто жить, как все люди. Ещё ребёнком я мечтал, что когда-нибудь у меня появится друг. Друг, который не будет ни жалеть, ни успокаивать, я этого терпеть не мог, а просто будет рядом, молча меня поддерживая. Лет в четырнадцать я начал смотреть на этот мир совершенно иначе. Появились какие-то холодные мысли о человеческом равнодушии ко всему, что происходит в этом мире. Я старался задушить в себе те наивные детские мечты, в которые я давно уже не верил. Но они почему-то жили в моём сердце…

Я начал понимать, что одиночество несёт худшую боль этого мира. Мне было холодно даже в тёплом кругу моей семьи, которая меня так любила. Не ценив того, что у меня было, я дорого поплатился за те мысли, которые так часто посещали мою голову. «Признание… человеческое признание меня, как личности, а не паршивой кучи мусора и грязи! Мне не нужно ничего! Только оно!».

Человек не может вынести одиночество. Особенно тогда, когда вокруг него общение других людей между собой, а я там лишний…не нужен. Люди не прощают ошибок прошлого, ведь их уже не возможно исправить.

… Только сидя ночью на берегу реки, я чувствовал себя настоящим. Тем, кем всегда хотел быть, когда-то в детстве. И ко мне возвращалась удивительная способность мечтать. Где-то там, в глубине своего сознания создавать свой собственный идеальный мир; жить в нём хотя бы минуту…долю секунды…

Как только я видел, что приближается рассвет, это ощущение лёгкости начинало постепенно исчезать. Возвращалась в мою душу огромная чёрная дыра, которая притягивала к себе все счастливые воспоминания и пожирала их. И медленно и неохотно вставал с тёплой примятой травы и с чётким планом действий в моей голове, шёл обратно. Тогда, в это утро, я ещё не знал, что очень скоро в моей жизни появится человек, который сумеет закрыть эту чёрную дыру в моей душе своим сердцем…

 

Павлуша, так его называли, был местным дураком, эдаким клоуном, над которым все смеются и издеваются по поводу и без него. Смех продлевает жизнь…того, кто смеётся. Очевидно, за счёт того, над кем. В отличии от меня, красивого, высокого парня, (я это знал, поэтому не считаю надобностью скрывать это сейчас), Павлуша был низеньким со смешным довольно некрасивым лицом, на котором на левой щеке виднелся уродливый шрам. Уж лучше быть одному и страдать от этого, чем мучиться от той мысли, что ты просто посмешище в этом обществе, тот, с чьим мнением не только не считаются, но и не находят нужным узнать его. На самом деле Павлуша был очень умным парнем, но ему на лоб поставили штамп дурака, который пожизненно впечатался в его сознание. Знаете, есть такой закон – когда умная мысль приходит к «дураку», с его стороны это выглядит глупостью. Но Павлуша никогда не жаловался на свою жизнь, а тихо, но уверенно говорил: «Таким я сделал себя сам!». Все вопросы тот час же отпадали… Он всем рассказывал о необычных вещах, происходящих в нашем мире, которых никто не замечал.

- Пять сантиметров в секунду – это скорость, с которой падают лепестки яблони, - говорил он с радостью в глазах.

Все смеялись.

Я даже подумать не мог, что этот человек через каких-то три дня станет самым дорогим в моей жизни.

Моя семья была расстреляна при тех обстоятельствах, о которых мне даже вспоминать страшно. Это случилось именно в ту ночь, когда я последний раз так беззаботно сидел на берегу реки. Весь день после похорон я безжизненно лежал на кровати, буравя стеклянными глазами потолок. Мне было страшно и мерзко, а к горлу то и дело подкатывалась тошнота. Я ничего не понимал, ни о чем не думал, ненавидел весь окружающий меня мир. Когда тот, кто тебе дорог умирает, внутри не становится пусто, душа наполняется воспоминаниями о нём. Я вспоминал, вспоминал и не переставал винить себя в смерти этих родных моему сердцу людей. Хотя, на самом деле моей вины здесь не было…не было только в физическом плане… Мои мысли о признании, которыми раньше была забита моя голова не давали покоя. Они давили изнутри. Я не мог спокойно лежать, не мог заснуть. Я постоянно переворачивался с боку на бок, стараясь хоть какими-то движениями заглушить внутреннюю боль, то чувство вины.

В дверь постучали. Я решил не обращать никакого внимания на это. Надоели соседи, которые просто потому, что было так НАДО, вот уже на протяжении двух часов приходили ко мне в дом, чтобы выразить свои соболезнования, а сами только и думают, как бы поскорее избавить себя от моего общества. Я это прекрасно понимал. Стук повторился.

- Надоели, - сказал я сам себе.

Уж лучше открыть и со стеклянными глазами постоять две минуты на улице, а потом снова вернуться в тёплую постель к своим мыслям, чем слушать этот надоедливый стук, который не даёт моему и без того и без того уставшему сознанию хоть немного расслабиться.

На пороге стоял Павлуша. Я бесчувственным взглядом посмотрел на его лицо, которое было абсолютно спокойно, но совершенно не таким, как раньше. Его глаза светились какой-то глубиной мысли, которую я не замечал раньше… или просто не хотел её видеть. Не знаю…

- Можно я зайду? – тихо спросил он.

Я кивнул головой.

Сейчас мои желания разрывались на две части: в глубине души я хотел поговорить с живым человеком, чтобы хоть как-то отвлечься от невесёлых мыслей, которые с каждой минутой всё больше и больше заполняли мой разум но внешне я выглядел, вернее хотел таким казаться, человеком, совершенно не нуждающимся в общении, которому хорошо одному, он сам только лишь тишиной и покоем залечивает свои внутренние раны.

- Тебе, наверно, сейчас очень плохо… Мне моя соседка рассказала о том, что случилось. Мне очень…

- Да ничего тебе не жаль! – сказал я со злостью, но тут же, взяв себя в руки, тихо добавил. – Извини, я сейчас сам не свой.

- Я понимаю. Наверно, тебе сейчас хочется побыть немного одному?

Я молчал. Я слишком долго находился в одиночестве, успел даже смириться с ним… Мне лучше одному, тогда мои близкие не страдают из-за моей глупости. Ненавижу…

- Уйди, пожалуйста…

- Я понимаю… я всё понимаю…

Павлуша уже развернулся к двери, чтобы оставить меня один на один с самим собой. Но тут та стена, которая сдерживала мою злость и ярость, в это время обрушилась, и мощная волна эмоций вылилась наружу. Я уже был просто не в состоянии держать их в себе. Все те годы лишений и одиночества давали о себе знать…

- Ты понимаешь? Да ничего ты не понимаешь!!! Конечно, живёшь себе спокойно и горя не знаешь! Ходишь по улице, напевая какие-то глупые детские песенки и рассказывая какой-то бред про скорость падающих лепестков, и очень доволен своей жизнью! Тебя всё устраивает. На тебя не тыкают пальцем и не боятся рта раскрыть в твоём присутствии! А вдруг ты их топором по башке шарахнешь и всё!? У тебя никогда не было близких… ты не знаешь, что такое потерять их!

Я тяжело дышал и со злостью смотрел Павлуше в глаза. Я выговорился. Мне стало легче, но только сейчас я понял, какую ужасную глупость совершил. Наверно, это отразилось в моих глазах потому, что парень улыбнулся и махнул мне на прощание рукой:

- Мы с тобой похожи… Ладно, ещё увидимся.

Он захлопнул за собой дверь.

Мне стало ужасно плохо. Что-то перевернулось внутри. Он так просто, так легко принял все мои оскорбительные слова, осознавая смысл которых, мне хотелось закричать, вернуть этого человека, извиниться. Но я не мог. Гордость не позволяла.

 

… Удар…удар, ещё один. Я бил кулаком стену, стараясь хоть как-то освободиться от бешеного гнева и отчаяния, захлестнувших меня. Не получалось. Становилось только хуже, ещё и добавилась резкая боль в руке. Наверно, я перестарался. Как же всё это глупо! Я снова лёг на кровать.

Да что он может понимать? Первый дурак во всем…? Ему даже вернуться не к кому…

Мои глаза замерли. Исколотый разум без моей на то воли, вспомнил давно забытый мною разговор с приёмным отцом. Он сказал мне: «Там, где кто-то думает о тебе – это место, куда ты можешь вернуться». Но это действительно так? Если это правда, то если ты о ком-то думаешь, значит он возвратится, правда? Мне бы хотелось так считать… Не зависимо от того, насколько много мы думаем о ком-то, есть те, кто не вернётся. Это очень трудная вещь, чтобы твои мысли кого-то достигли. Тем не менее, если ты брошен и нет никого, кто о тебе думает…это грустно. Да. Если ты брошен, то действительно не будет места, чтобы вернуться.

Я пытался отогнать от себя эти мысли, хотелось разрыдаться, но мои глаза, удержавшие в себе столько много высохших слёз, разучились плакать… разучилась плакать моя душа. Но что-то новое поселилось в ней. Я не мог понять…

- Не будет место, чтобы вернуться, - повторил я тихо.

Я перевернулся лицом в подушку, чтобы не видеть окружающего мира, надеясь, что это поможет мне не думать о том человеке.

Ему знакомы те же боль и одиночество…а боль делает людей сильнее. Но зачем нужна эта сила, если рядом с тобой не будет человека, которому она нужна? Дорогого тебе человека… Во что она превращается? Я понял, что самое страшное – жизнь в мире, где ты никому не нужен.

Моё тело действовало совершенно независимо от моего разума. Я встал, кое-как оделся и быстрыми шагами вышел на улицу. Я ничего не видел. Мне это было не нужно: ни цветущих яблонь, с которых медленно осыпались лепестки, я не ощущал их запаха, не видел проходивших мимо меня людей…ничего…Я боялся, что может произойти непоправимое.

Я оказался перед дверью и трижды постучал по ней кулаком. Она была открыта и под моими сильными ударами с грохотом отворилась. На стуле у окна сидел тот самый Павлуша, сидел и молча смотрел в окно, как-будто не замечая, что я вошёл. Я сделал несколько шагов и посмотрел ему в глаза. Какой же я был дурак, думая, что я самый одинокий и никому не нужный в этом мире…

Я сел с ним рядом, молча, ничего не говоря…Мы ещё долго смотрели на яблоню за окном, с которой медленно облетали лепестки…со скоростью пять сантиметров в секунду…

2009г.