Цитата сообщения Казачья колонизация Дикого поля, Зауралья и Сибири, как цивилизаторская миссия России.


Практически у любого из историков, изучающих генезис государства Российского, есть своя собственная Ключевая Дата – с которой, как он полагает, история Великого княжества Московского превратилась в историю России.

Кто-то считает, что это стало возможным после победы Дмитрия Донского на Куликовом поле, кто-то полагает, что это произошло после женитьбы Ивана III на Софье Палеолог (после чего Москва приняла цивилизационную эстафету от почившей в бозе Византии, превратившись, по словам псковского монаха Филофея, в «третий Рим») или его же «стояния на Угре», кто-то думает, что лишь завоевания Ивана IV Грозного действительно могут считаться началом «истории России».

Мнений много, и все они разные – но подавляющее большинство экспертов сходятся в одном: Московия стала Россией лишь после низвержения власти Орды и ПОКОРЕНИЯ ДИКОГО ПОЛЯ.

Которое СОВЕРШИЛИ КАЗАКИ.

Что представляло собой Великое княжество Московское к началу XVI века?

Часть Волго-Окского междуречья, территорию, едва ли превышающую площадь сегодняшней Московской области. На западе (за Можайском) начинались владения Великого княжества Литовского, Русского и жамойтского (уже Вяземское княжество подчинялось Вильне, а Смоленск так вообще был глубоким «тылом» Литвы),
на северо-западе лежали земли Новогородской республики,
на юге граница с Ордой шла чуть южнее Оки (Тула, Шацк, Касимов и Ряжск были пограничными крепостями!).
Граница эта была кровавой – со степного юга вверх по левому берегу реки Вороны, обходя леса, шел «Ногайский шлях», та самая зловещая НОГАЙСКАЯ САКМА, по которому в сердце Московской земли почти каждый год вторгались степные орды – грабить, насиловать, убивать, уводить в полон.

Восточная граница Московского княжества, хоть и защищалась непроходимыми лесами и старыми русскими крепостями Владимиром, Суздалем, Ростовом Великим – тоже время от времени прорывалась кровавыми набегами ордынцев (ставшими особенно жестокими и безжалостными после того, как Иван III на Угре сумел убедить хана Ахмата в бесполезности попыток восстановления ордынской власти над Москвой).

И это было ВСЁ. Больше России НЕ БЫЛО.

То есть территории с русским населением (да ещё какие территории – один Киев, мать городов русских, чего стоил!) были – но они находились под юрисдикцией Великого княжества Литовского, Русского и жамойтского, и правили этими русскими территориями литовские князья из Вильни.

Кстати, именно благодаря этим литовским воеводствам южнее Припяти (Киевскому, Черниговскому и Брацлавскому) Великое княжество Литовское называлось ещё и «Русским».

Впрочем, к началу XVI века территория оседлого русского населения будущей «Украины» на юге ограничивалась линией Каменец-Подольский – Бар – Винница – Белая Церковь – Канев на правом берегу Днепра, и кроме того, под рукой виленских князей находилась небольшая часть нынешней Черниговской области севернее Десны – на берегу Днепра левом.

Дальше на юго-восток было Дикое поле – ничейная территория, контролируемая крымскими татарами и ногаями, бесценные черноземы, на которых июльские травы легко укрывали всадника.… Но пока Поле контролировали степняки – земледелие на этих территориях было невозможным по определению, и богатейшие земли оставались невозделанной целиной.

Невозделанной – потому что южнее линии Путивль – Рыльск – Трубчевск – Брянск – Карачев – Болхов – Мценск – Крапивна – Тула – Дедилов – Ряжск - Шацк (на западе упиравшейся в литовский рубеж, на востоке – в непроходимые тамбовские леса) русского населения вообще не было в принципе! Так же, как восточнее линии Касимов-Муром-Гороховец. Не существовало таких русских городов, как Ростов, Пенза, Курск, Орел, Белгород, Нижний Новгород, Воронеж – да что там далеко ходить, Тамбова – и того не было!

Что это означало в тогдашних экономических условиях?
Это означало, что русский этнос обречен был прозябать в безнадежной нищете, его подсечно-огневое земледелие на малоплодородных почвах Нечерноземья давало урожайность максимум в шесть-семь центнеров ржи или ячменя с гектара (а пшеницы – и того меньше), и прибавочный продукт от такого хозяйствования составлял такую ничтожную величину, что ни о каком развитии страны говорить не приходилось.

Мало того - подзолистые и супесчаные почвы Волго-Окского междуречья в неурожайные годы просто не могли прокормить растущее население Великого княжества Московского – а лежащие к югу от Десны, Цны и Вороны роскошные черноземы, могущие легко дать урожайность в двадцать – двадцать пять центнеров с гектара, контролировались враждебными степняками. Которые, после знаменитого «стояния на Угре» уже не претендовали на суверенитет над русскими территориями – но были ещё достаточно сильны, чтобы не только на корню пресечь любые попытки Московского княжества расширится на юг, но и постоянно тревожили его своими набегами.

Никто в Московии не мог чувствовать себя в безопасности – отрядам легкоконных всадников требовалось всего десяток дней, чтобы, переправившись через Оку, ворваться в любую деревеньку Московского княжества, перебить сопротивляющихся и угнать в полон беззащитных. А в своих степях ногайцы и крымцы чувствовали себя в полной безопасности – ведь это была ИХ земля!

Но все рано или поздно меняется…

Великое княжество Московское после «стояния на Угре» обрело политический суверенитет; но суверенитет экономический оно могло обрести, лишь взяв под контроль благодатные чернозёмы Дикого поля – начав его земледельческую колонизацию. Которая, однако, могла стать возможной лишь при одном условии – если Москва сможет противопоставить постоянной угрозе крымско-ногайского вторжения адекватный ответ. Проще говоря – если на ордынский меч она найдет надежный щит.

Москва этот щит нашла. Живой щит.

Им стало донское казачество.

Советская историческая наука всегда полагала (и настойчиво убеждала в этом советских граждан), что «бегство на Дон» было для жителей Волго-Окского междуречья способом избавиться от «невыносимого крепостного гнета».

Дескать, особо свободолюбивые крестьяне в один прекрасный день бросали шапку оземь, проклинали своего помещика, желали всем соседям, родственникам и друзьям счастливо оставаться во здравии, в пояс кланялись на все четыре стороны, истово крестясь – и затем, с чадами и домочадцами, убывали на Дон, откуда, как известно, «выдачи нет».
«Дон» в данном контексте был некоей аберрацией, квази-Эльдорадо, чем-то вроде рая земного, созданного Господом для тех жителей Московского княжества, которые были категорически не согласны с тогдашним российским мироустройством и жаждали «свободы и справедливости».

Затем, по мнению советских историков, бежавшие на Дон крестьяне, избавившись от власти своих бояр и разного калибра царских чиновников, жили в тамошних степях широко и свободно, без «помещиков и капиталистов», невозбранно пользуясь полным отсутствием государства, как института. В общем, «Дон» - это была, по мнению советских историков, некая анархического толка Аркадия, где каждый находил то, чего не мог найти на прежнем месте существования.

Такова «каноническая» история возникновения донского казачества, рассказанная с «классовых позиций».

Посему это - полный и безусловный бред.

Во-первых, «с Дону выдачи нет» - это не старинное идиоматическое выражение, как полагает подавляющее большинство современных граждан России; для XVI-XVIII веков это была ЮРИДИЧЕСКАЯ НОРМА, признаваемая московским государством ОБЯЗАТЕЛЬНЫМ к исполнению ЗАКОНОМ, наряду со всеми остальными общеправовыми нормами, и касающимся не столько самих беглых тяглых крестьян – сколько их бывших владельцев!

То есть надёжа-государь, великий князь Московский, не просто дружески, приватным образом, рекомендовал своим боярам махнуть рукой на сбежавших на Дон тяглых крестьян – нет, Московское княжество ДЕ-ЮРЕ признавало убывших на юг беглых СВОБОДНЫМИ! С момента переправы через Оку крестьянин освобождался от всех и всяческих податей как в пользу своего боярина, так и в пользу Великого князя Московского. И эта норма безукоризненно соблюдалась государством Российским с начала колонизации Дона и практически до конца XVII века, до времени Петра I и его реформ – впрочем, тоже вынужденного подтвердить многие привилегии донского казачества.

Во-вторых, пришедшие на Дон беглые оставались не только частью русского этноса (хотя с течением времени и приобретали определенные «степные» привычки, нравы и обычаи) – но также продолжали быть частью ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ Великого княжества Московского, а именно – частью его вооруженных сил.

Расселяющиеся по Дону беглые переставали быть крестьянами, прекращая заниматься хлебопашеством – то есть НЕ ПАХАЛИ ЗЕМЛЮ – а вместо этого пробавлялись рыболовством, охотой и скотоводством, то есть теми промыслами, которые априори оставляли им свободу рук.
Необходимую для выполнения казаками того дела, ради которого государство освобождало их от всех и всяческих податей, шло на заведомое сокращение прибавочного продукта (ибо на Дон уходили, может быть, и не самые лучшие работники – но, безусловно, самые крепкие и выносливые) - для ВОЙНЫ.

«Бегство» на Дон было не «уходом из-под барского ярма» - это было осознанное решение мужчины стать на путь Воина, решительно сменить свой социальный статус, осознанно принять все риски, которые сопровождают переход от мирного крестьянского труда к тяжелому и кровавому ратному делу.

Чем были казачьи хутора, станицы и городки, постепенно появляющиеся на правом берегу Дона от его излучины у Калача и дальше вниз, к Донцу, Аксаю, побережью Азовского моря, а также на левом берегу Дона, на Донце и Маныче?

СТОРОЖЕВЫМИ ЗАСТАВАМИ. Которые одним своим существованием пресекали любую возможность ногайцам и крымским татарам вторгнуться на Верхний Дон малыми отрядами – вынуждая степняков каждую свою экспедицию на север планировать всерьез, крупными силами, что возможно было далеко не всегда.

Во второй половине XVI века на Дону появляются первые ка­зачьи городки – причем весьма далеко от московских пределов, в низовьях Дона, в устье реки Аксай. В 1571 году появляется городок Раздоры, о существовании городка Митякина на Донце упоминается в донесении царского стольника Воротынского. В 1583 году казаки закладывают еще четыре городка-крепости, из которых сохраняться два – Маныч и Черкасск. В 1594 году возникает городок Монастырский, год спустя — Медведицкий. Появляются уже районы расселения донского казачества: на среднем Дону, в рай­оне Вешек, Усть-Медведицкого и Клетского городков; на нижнем Дону казачьи станицы возникают от Раздорского городка до Приморья. Соответственно казаки стали делиться на верховых и низовых.

Да, крупные вторжения Степи в пределы Московского княжества казакам было не отбить – но для этого они не предназначались.
Для отражения крупных нашествий степняков Москва уже в середине XVI века строит первую засечную черту от Путивля до Шацка; правда, Смутное время приостановило движение Москвы на юг, но весьма ненадолго – лишь только слегка оправившись после смуты, московское правительство приступает к укреплению второй оборонительной линии на юге (в 1635 году была заложена город-крепость Козлов (ныне Мичуринск), а в 1636 году на реке Цне заложили город-крепость Тамбов) и заканчивает её устройство в промежуток 1636-1656 годов. Так появляются Белгородская черта (Ахтырка – Белгород – Короча - Новый Оскол – Острогожск – Воронеж – Усмань), Симбирская черта (Козлов – Тамбов - Нижний Ломов – Инсар – Саранск – Корсунь – Симбирск) и Закамская черта (Сенгилей – Мензелинск).

Что характерно – в это же время, с середины XVI и до половины XVII века, происходит заселение малороссами южной части будущей Киевской губернии (на правом берегу Днепра) и почти всей территории будущей Полтавской губернии (на берегу левом).
И точно так же, как донские казаки были «сторожами» русской колонизации нынешнего российского Черноземья – так и запорожские казаки взяли на себя обязанность «сторожить» колонизацию нынешней Поднепровской Украины. Но надо сказать, что колонизация шла всё же крайне медленно и осторожно – даже к середине XVII века территории современной Харьковской области Украины и средняя полоса Курской области России оставались Диким полем.

Донское казачество в XVI-XVII веках было СТОРОЖЕВЫМ ДОЗОРОМ России на юге – отнюдь, впрочем, не ограничиваясь функцией предупреждения вражеского нападения; очень часто казаки и сами горазды были вторгнуться во вражеские пределы! Так, яркой страницей в истории Донского края является знаменитое «Азовское сидение» 1637—1642 годов, когда пять с половиной тысяч казаков, в том числе 800 женщин, геройски защи­щали захваченный у турок Азов, противостоя вдесятеро более многочисленной вражеской армии.

Впрочем, это уже совсем другая история…

В те же годы, когда активно шло русское цивилизационное движение на юг, в степи Придонья, и далее, на Донец, Маныч, Аксай – началась русская экспансия на восток, в Заволжье и за Урал. И что характерно – и здесь острием русского варианта Drang nah Osten были казаки!

Как известно, после перехода (после крушения остатков Золотой Орды) под руку русского царя Верхней Волги – заволжские и прикаспийские земли, бывшие территорией Большой Ногайской орды, обрели статус вассальной территории Москвы (В 1554 году хан Исмаил, возглавлявший это «государство», признал себя вассалом Русского государства). В 1557 году западные и центральные башкирские племена (бассейна рек Белой и Уфы) также перешли в подданство русскому царю. А в апреле 1558 году сибирский хан Едигер, контролировавший территорию будущей Тобольской губернии, также признал себя царским данником.

Таким образом, сложилась парадоксальная ситуация - степное Заволжье и Южный Урал, признав над собою власть Ивана IV, в то же время фактически прекращали движение русских на восток, за Камень. И если бы не киргиз-кайсацкий хан Кучум – то, вполне может быть, присоединение Западной Сибири к России произошло бы в куда как более поздние времена!

Но история, как известно, не терпит сослагательного наклонения – Кучум, в 1563 году сместив с должности владетеля Сибирского ханства Едигера (путем отрубания головы – такие уж кадровые решения были тогда в ходу), в 1571 году объявил о разрыве данических отношений с Россией, а в следующем году - разгромил отряд воеводы А. Лыченицына. В 1573 году Маметкул, не по годам резвый сынишка Кучума, убил русского посланника Чебукова, а затем, вторгшись в Прикамье, выспрашивал, «куде идти ратью в Пермь» Иными словами, Сибирское ханство не просто «сбросило с себя ярмо Москвы» - она демонстративно заявило свои права на доселе «условно русские» территории – Северное Приуралье и Прикамье, где в это время деятельно шла русская хозяйственная колонизация.

Иван IV пошёл по уже опробованному пути – он не отправил на Северный Урал стрелецкие полки, не отрядил пару-тройку тысяч конных татар, своих новоприобретенных подданных, не выслал туда вообще никаких регулярных русских войск - а вместе с купцами Строгановыми основал, как сейчас бы сказали, «государственно-частное партнерство».

В марте 1574 г. Яков и Григорий Строгановы были вызваны для личных объяснений с царем в Александровскую слободу, после чего 30 мая того же года им была дана жалованная грамота на 20 льготных лет, разрешавшая завоевание Сибири: на Тоболе, Иртыше, Оби и других реках, «где пригодитца для береженья и охочим на опочив, крепости делати и сторожей с вогняным нарядом держати».

Логика царя понятна. Завоевания – штука затратная, с весьма неопределенной рентабельностью. Может, повезет, и «государевы люди» захватят обильные пушниной и ценными рудами угодья – а может, наоборот, полягут на бранном поле за веру, царя и Отечество. А государю что в этом случае делать? Пенсию вдовам платить? Из каких таких барышей?

А подрядить на это дело купцов – очевидный профит государству. Найм людей «конно и оружно» те будут осуществлять сами, снабжать продовольствием и огнеприпасами – опять же за свой счет, да и покрывать убытки – буде предприятие прогорит – опять же купцам. А государство, ежели последним выгорит – через двадцать лет честно займет место суверена, и начнет с новоприобретенных земель снимать ясак и прочие дивиденды.
Посему Царской грамотой от 6 августа 1572 года Строгановым было разрешено призывать к себе на службу казаков – то есть государь временно закрывал глаза на возникновение на порубежье частной армии!
Чего не сделаешь для блага Отечества и экономии казенных денег…

Логика Строгановых тоже понятна и объяснима. На первый взгляд, правда, их рвение выглядит странноватым – чего этим купчинам не хватало? Суши себе добытые соляные рассолы, грузи обозы и отправляй в Москву – снимая неслабые барыши. Зачем от такого сытного и безопасного дела отрывать людей и финансы, наряжать экспедиции за Камень – которые, во-первых, стоят бешеных денег, во-вторых, чем завершаться – абсолютно неясно.

Тем не менее, разумное объяснение этому «патриотическому порыву» купчин с Камы и Чусовой есть – и оно достаточно простое: снимать кассу с прикамских земель Строгановым разрешено было в 1558 году, сроком на двадцать лет, после чего халява заканчивалась резко и безусловно. Ибо сказано было Государем: «Как отойдут наши урочные лета по нашим жалованным грамотам льготным, тотчас вас наши писцы опишут и оброк наш на вас писцы положат, и вы б те все ваши оброки возили к нам на Москву». Вот так – коротко и ясно. Тут хочешь – не хочешь, а полезешь за Урал…

Поначалу, правда, дело не заладилось – нанятые было в 1577 году казаки во главе с известным атаманом Ермаком Тимофеевичем за Урал не двинулись, ибо 8 сентября скончался Яков, а 5 ноября – Григорий Строгановы. В ситуации дележа наследства было не до завоеваний – и казаки, плюнув на купеческие разборки, убыли на Волгу – где тогда решительному и деятельному человеку открывалось немалое поле для приложения своих сил. Одни только персидские купеческие караваны эвон какую добычу сулили…

Но после того, как Строгановы утрясли все имущественные проблемы – перед ними опять встал вопрос «урочных лет». Которые, как известно, кончались 25 марта 1578 года, и никакого желания продлить им сладкую жизнь со стороны Ивана IV что-то никак не просматривалось. Посему Семен и Максим Строгановы, повздыхав для порядка, приняли все же решение отрядить Ермака со товарищи за Камень – искать новых земель себе и государю-надёже.

1 сентября 1578 года 1.650 казаков во главе с Ермаком начали свой эпический Сибирский поход.
Его описание есть во многих книгах, о нем снято несколько фильмов (увы, как правило – довольно скверного качества) – поэтому останавливаться на этом казачьем анабасисе мы не станем. Скажем лишь, что, несмотря на гибель в ночь на 6 августа 1585 года Ермака вместе с малой дружиной – дело покорения Западной Сибири увенчалось блестящим успехом! Небольшие казачьи отряды, действуя по большей части не силой, но ловкостью и военной хитростью, не сгибаясь под грузом нечеловеческих трудностей и преодолевая бессчетные природные и климатические преграды – поочередно разгромили все вставшие на их пути рати западно-сибирских ханов и князей.

10 мая 1584 года из Москвы в Сибирь «Волгою и через волок» был отправлен отряд в 500 человек под командой Семена Волховского и Ивана Глухова - с тем, чтобы принять «под государеву руку» Сибирь, завоеванную Ермаком. С этого момента началась история Русской Сибири!

Казачьи отряды бесстрашного Ермака подарили России не просто два миллиона квадратных километров территории – они положили к ногам русских царей будущую бесценную сокровищницу, под завязку забитую полезными ископаемыми, в первую очередь – столь бездарно сегодня профукиваемыми нынешними кремлевскими квартирантами углеводородами…

Источник