В своей совместной работе «Социология невежества» Адин Штейнзальц и Амос Функенштейн отмечают, что представление об открытом знании как о безусловном идеале сложилось в еврейском обществе еще во времена странствований израильтян по Синайской пустыне под предводительством Моисея. И вот, как это описывается в книге Чисел:

     Моисей вышел и сказал народу слова Господни, и собрал семьдесят мужей из старейшин народа и поставил их около скинии. И сошел Господь в облаке, и говорил с ним, и взял от Духа, Который на нем, и дал семидесяти мужам старейшинам. И когда почил на них Дух, они стали пророчествовать, но потом перестали. Двое из мужей оставались в стане, одному имя Елдад, а другому имя Модад; но и на них почил Дух, и они пророчествовали в стане. И прибежал отрок и донес Моисею, и сказал: Елдад и Модад пророчествуют в стане. В ответ на это Иисус, сын Навин, служитель Моисея, один из избранных его, сказал: господин мой Моисей! запрети им. Но Моисей сказал ему: не ревнуешь ли ты за меня? о, если бы все в народе Господнем были пророками, когда бы Господь послал Духа Своего на них! И возвратился Моисей в стан, он и старейшины Израилевы. (Чис.11:24-30)

     Сталкиваясь с постоянным ропотом и непониманием народа, который был вверен ему Господом, Моисей страдает от того, что только он один в целом народе слышит и понимает волю Божью. И вот теперь, когда семьдесят израильских старейшин пророчествует, возникла новая проблема, уже совершенно иного характера – ближайший Моисею человек, Иисус Навин, пытается воспрепятствовать происшедшему в Израиле пробуждению. Моисей видит причину такого отношения в ревности Иисуса Навина, который судя по всему беспокоился, не потеряет ли Моисей вследствие произошедшего пробуждения свое положение и свое влияние? После чего звучат архиважные слова Моисея, «о, если бы все в народе Господнем были пророками, когда бы Господь послал Духа Своего на них!», которые, по сути, являются отображением новозаветного идеала Божьего народа у апостола Петра: «Но вы - род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет; некогда не народ, а ныне народ Божий; [некогда] непомилованные, а ныне помилованы» (1Пет.2:9,10).

     Итак, мы видим, что ни Моисей, ни Петр нисколько не обеспокоены потерей своего положения или авторитета в среде Божьего народа. Они провозглашают идеал, в котором подчеркивается близость каждого человека не просто к некому закрытому знанию или мистическому опыту, но к Самому Богу. Как Моисей желает, чтобы весь народ состоял из пророков, так и Петр отстаивает идею священства всех верующих.

     Адин Штейнзальц и Амос Функенштейн утверждают, что «попытка сократить масштабы пророчества, понимаемого нами как мистическое, глубоко личное, закрытое по своей природе переживание, была в какой-то степени вынужденной мерой»[1]. Но она была вынужденной не только потому, что исключительно на плечах Моисея лежало бремя управления народом. Нет, точно также, как и в случае с новозаветной церковью этот идеал провозглашен для того, чтобы сократить разрыв между теми, кто уже находится в непосредственных отношениях с Богом и теми, кто продолжает жить откровениями передаваемых им кем-то. Мы видим, что этот идеал вновь и вновь появляется на страницах Писания, он проявляется как в даровании Закона еврейскому народу на горе Синай, так и в излиянии Святого Духа на учеников в Иерусалимской горнице. Никто из участников как первого, так и второго события не остался каким-то образом обделенным, никто не остался на периферии, доступ и допуск к Божественному получен всеми.

     Итак, как мы можем увидеть, основная идея преследуемая Моисеем, состояла в том, что «это знание должно быть знанием для всех», а не только Моисея и семидесяти старейшин, идея же Петра состоит в том, что быть пред Богом священниками призваны все верующие, а не только представители пасторского и дьяконского составов. Поэтому также как весь народ обязан выполнять слова Закона, также весь народ обязан нести пред Богом служение.

     Однако как до времени Эзры Израиль так и не приблизился к этому идеалу, так и в церкви до времени Лютера и Реформации идеал Петра остается не воплотившимся. «Эзра изображается в еврейской традиции как тот, кто вторично после Моше дает народу Тору. Ибо Тора, которая до него была достоянием, возможно, лишь одних священников и мудрецов, или же сынов пророков и пророков, превратилась в его руках в такое учение, которому мог стать причастен каждый».

     Как отмечают Адин Штейнзальц и Амос Функенштейн: «Переход от пророчества, которое по сути своей является чем-то харизматическим, доступным лишь единицам, даже если они составляют целую касту пророков, к таким формам и способам обсуждения, которые можно назвать открытыми и публичными, представляет собой переворот». Суть данного переворота состоит в том, что имея свободный доступ к Божьему Закону, более нет нужды в том, чтобы кто-то постоянно напоминал о нем. Идеал пророков[2] состоял в том, что Божий Закон должен был бы настолько укорениться в сердце, внутри человека, чтобы упразднились любые попытки напоминать о нем извне. Однако несмотря на доступность Закона, вскоре появляется необходимость толковать Закон, что снова приводит к разделению внутри народа.

     Священники, поскольку они обладали закрытым знанием (назовем ли мы это знание Устной Торой или будем считать его преданием, существующим внутри клана), были ответственны за объяснение законов, и тут дает о себе знать борьба саддукеев и связанных с ними социальных слоев за сохранение такого положения вещей, при котором определенная группа людей обладает избранничеством и знатностью».[3]

     Потеря «закрытого знания» означает потерю власти. Именно по этой причине все древние примитивные религии и культы окружает ореол таинственности. Только священнику или жрецу понятно совершаемое ритуальной действие, только у него есть власть совершать священодейсвтия и право трактовать волеизволения Божества. Христианство же отличается от всех прочих религий именно в раскрытии тайны, а не в ее сокрытии – Божий народ приглашен, чтобы познать таинственное. В христианстве есть множество тайн, но те, кто встал на путь ученичества, получают доступ к тайне – Бог открывает для них тайное, так что оно становится явным. И скажем больше – Бог Сам открывается тем, кто встал на путь Его познания. Однако и в христианстве можно наблюдать определенный страх священнослужителей перед потерей контроля над тайной. Задумаемся над вопросом, почему скажем такое священодейсвтие как причастие совершается практически исключительно рукоположенными служителями? И речь сейчас не идет о Римо-католической церкви, где посредством молитвы священника совершается претворения хлеба в плоть Господа, а вина – в кровь Господа, а об общинах евангельских христиан, где и хлеб и вино служат лишь символами тела и крови Христа. Со времен Августина известна формула: сакрамент делает священным не личность отпускающего, а вера принимающего. Так почему же обычный евангельский верующий (не имеющий специального разрешения/лицензии/рукоположения) не может преподать причастие другому евангельскому верующему? Почему обычный верующий не может совершить обряд крещения? Страх перед тем, что они что-то не правильно выполнят или может быть что они что-то не до конца понимают? Но постойте, некоторые верующие наблюдают, как эти действия совершаются служителями на протяжение многих лет своей христианской жизни, так и не принимая в них непосредственного участия. Может быть из разряда учеников, пора бы было уже и перейти в разряд учителей: «Ибо, [судя] по времени, вам надлежало быть учителями;…» (Евр.5:12)?

     Таким образом, сегодня можно наблюдать конфликт между необходимостью исполнения поручения «идите и научите» и страхом перед возможными последствиями исполнения этого поручения. Однако, мне кажется, что настоящий страх кроется не в том, что кто-то выполнит священнодействие хуже, чем это делает обладающий на это специальным дозволением священник, а в том, что кто-то сможет это сделать не хуже, а может даже и лучше.

     Эзра же будучи священником, т.е. представтилем цеха закрытой профессии, тем не менее, он сделал знание открытым. Также и Лютер, будучи доктором Богословия, тем не менее, он нес богословие в массы.

     Представляется, что знание может вырваться наружу только таким образом, а не благодаря порыву к знаниям, возникшему в низших слоях общества. Ведь в том, что касается знания, прорыв снизу - это почти безнадежное дело. Тот, кто не имеет знания, не может овладеть им силой. Он может получить доступ к знанию только в том случае, если те, в руках у которых закрытое знание, решат по каким-либо причинам произвести изменения в системе передачи знания[4].

     Однако, те, кто сегодня обладает этим «закрытым» религиозным знанием не спешат делиться с ним другими. Появление новых обладателей того же самого продукта, вызывает страх перед потерей своей значимости, тот же страх и беспокойство, которое мы можем наблюдать у Иисуса Навина в момент получения помазания Моисея семьюдесятью израильскими старейшинами. Именно по этой причине Божий народ продолжает оставаться в невежестве, а появление в его среде людей независимых, мыслящих и обладающих знаниями почти всегда воспринимается как конфронтация, бунт и вызов.

     Во все времена, мыслящие люди становились непреодолимым препятствием на пути автократий к покорению различных человеческих сообществ – мыслящим человеком нельзя манипулировать, им можно управлять, но сугубо в позволенных им самим рамках. Именно поэтому в них простой люд убеждали видеть злодеев, из-за строптивости которых вынуждены страдать «нормальные» люди. Но парадокс, что именно мыслящие люди оставались движущей силой человечества, и именно отданные ими в противостоянии с системой жизни сохранили человечество от уничтожения. Работая над книгой, я набрел в Интернете на одну очень важную для нашего разговора статью Дитриха Бонхёфера «О глупости», не имея возможности привести ее здесь целиком остановлюсь на нескольких важных утверждениях:

     При внимательном рассмотрении оказывается, что любое мощное усиление внешней власти (будь то политической или религиозной) поражает значительную часть людей глупостью. Создается впечатление, что это прямо-таки социологический и психологический закон. Власть одних нуждается в глупости других[5].

     Я помню проповедь в Минской церкви «Благодать», когда уважаемый пророк и служитель, кажется с Украины, сравнивал бакалавров богословия с черномоскими бычками, рыбой, у которой по словам пророка есть два существенных недостатка – большая голова и соответственно не так много гастрономического полезного материала, т.е. от него нет никакого толка в служении, и плавает на мелководье, т.е. не способен понять глубину или суть Божественных откровений. Таким образом, мы видим, что людей стремящихся получать знания, в том числе и формальное богословское образование, порой просто откровенно и публично поднимают на смех.

     Идеал, провозглашенный Моисеем и Петром, так и не прижился в церкви. Этому находится множество объяснений. Мне чаще всего доводилось слышать о слабости пищеварения у духовных младенцев – тяжелое учение может надорвать их духовные животы. Только вот в церкви это почти всегда будет означать, что люди, попавшие в этот разряд, будут обречены на пожизненную молочную диету. Мы не позволяем людям соприкасаться с тяжелыми вопросами, потому что они могут навредить себе, могут подвергнуться стрессу. Но ведь любое обучение – это непрерывный стресс, так как нам постоянно бросается вызов и постоянно подымается планка.

     Мы так боимся, что человек может утратить веру, что всячески пытаемся оградить его от всякой бунтарской мысли, от всякого сомнения, от всякого вопроса, не замечая, как тем самым мы лишаем человека этой самой веры, которая может родиться только из недр человеческих сомнения, бури вопросов, кризиса познания. Таким образом, вместо живой и настоящей веры, мы оставляем человека лишь с жалким ее подобием, которое иначе как привычкой к религии и нельзя было бы назвать. Но лучше было бы человека оставить с бурей сомнений, с градом вопросов, с потрясенными до самых основ убеждениями, пусть лучше уж вера будет в нем разрушена, с тем, чтобы однажды она смогла воскреснуть, вместо того, чтобы она так и осталась не родившейся, не прошедшей испытаний, не воскресшей из могилы сомнений.

[1]Адин Штейнзальц, Амос Функенштейн. Социология невежества. Москва: Институт изучения иудаизма в СНГ, 1997.
[2]Особенно хорошо это отмечено у Иеремии.
[3]Адин Штейнзальц, Амос Функенштейн. Социология невежества. Москва: Институт изучения иудаизма в СНГ, 1997.
[4]Адин Штейнзальц, Амос Функенштейн. Социология невежества. Москва: Институт изучения иудаизма в СНГ, 1997.
[5]Бонхеффер Дитрих, О ГЛУПОСТИ. "Сопротивление и покорность". "Вопросы философии", 1989, N 10. Источник: Страница Свято-Филаретовского Института.

Источник - http://alex-zhibrik.blogspot.com