«Марусья»

Автор  Алия Судакова

 В начале мая хочешь — не хочешь всегда возвращаешься мыслями к тому безумию, которое охватило Европу – да что Европу – весь мир уже без малого 80 лет назад, когда государственной идеологией просвещенной и цивилизованной нации вдруг стала ненависть, а одной из отраслей промышленности – убийство. Тогда эта ненависть оказалась привлекательна и заразительна. Вирус войны вдруг поразил человечество, принявшееся с буйным энтузиазмом,

используя все открывшиеся вдруг технические возможности,

уничтожать само себя. И вы знаете, я часто думаю, что мы, люди, так и не вынесли правильных уроков из этого кошмара, коль раз за разом продолжаем грозить кому-то войной, хотеть войны, работать на войну. Что-то самое важное мы так и не поняли. Я верю, что совпадения не случайны, и что удивительная история, которая несколько дней назад сама, можно сказать, постучалась в мой дом, дана для того, чтобы задуматься о чем-то важном.

Для нас все началось с визита соседки по подъезду, с которой мы раньше не разговаривали дольше, чем длится поездка в лифте до пятого этажа. Я чаще обменивалась приветствиями с ее мужем, который в свои семьдесят с гаком почти ежедневно седлает своего железного коня — крутой байк — и с ветерком гоняет по улочкам

северного Тель-Авива. Ора пришла, чтобы попросить о небольшой услуге. – Может ли ваш сын помочь мне с переводом, — спросила она,

— ко мне приезжает двоюродная сестра, которая говорит только по-русски, это наша первая встреча, и мне очень хотелось бы с ней пообщаться. Конечно, в назначенный день Тема спустился к соседке, а вернулся часа через полтора совершенно ошеломленный.

– Ты не представляешь, мама, что это за история, — выпалил он с порога, — По ней можно книгу написать. Или снять кино. Тогда и я наведалась вниз, чтобы узнать подробности.

«Марусья» — когда это имя произносит Ора, за свою долгую жизнь не знавшая ни слова по-русски, оно звучит особенно трогательно. Свою чудесным образом обретенную сестру она называет только так. То, что они сестры, понятно даже без сложных генетических тестов.

Улыбка, глаза, повадки… В них просто светится одна и та же порода.

Только вот о самом Марусином существовании до недавнего времени не знал никто из ее родственников. И если для Оры известие, что где-то в России, в сибирском городе Омске, живет ее двоюродная сестра, было громом среди ясного неба, то для Марии эта новость стала определяющим фактом судьбы. Ответом на вопрос «кто я»,

который она задавала себе всю жизнь. Она говорит размеренно и спокойно, немного стесняясь внимания к своей персоне, а я все задаю и задаю вопросы и не могу остановиться. Весь страшный 20 век, отправивший в мясорубку или превративший в пепел одних,

оторвавший от корней и разбросавший по свету других, отразился в этой судьбе.

В августе 1942-го ее подобрали на дороге в польском городе Кросно. Восьмимесячную девочку, завернутую в одеяло, к которому была приложена записка: «Мария. 25.11.41». В эти дни всех евреев, которые еще оставались в районе Кракова, выселяли из гетто и свозили поездами в лагеря смерти. Младенца подобрала немолодая пара, Антонина и Василий Марковичи. Они понимали, что, вероятнее всего,

ребенок еврейский, но спасли девочку, несмотря на риск. Своих детей у них не было. До конца войны Маруся жила со своими новыми родителями в Польше, затем семья переехала в Западную Украину, где у Василия был брат. Лет до восьми Маруся не знала, что она найденыш – ее воспитывали и любили, как свою.

Маруся и ее первые приемные родители Антонина и Василий

Семья жила трудно – отец с большим точильным колесом обходил окрестные села, чтобы хоть что-то заработать. Всем тогда жилось сложно, колесо истории прокатилось по каждой судьбе без разбора, но маленькой Марусе бед и несчастий было уготовано словно на троих. Ей было 11, когда умерла ее приемная мама – самый близкий человек на свете. Маруся скупо вспоминает эпизод, который

в очередной раз перевернул ее жизнь. С ними в одном доме жил милиционер, который обвинил немолодую женщину в краже своих ботинок – обувь было принято оставлять у лестницы, а в комнаты заходили босиком. Антонину забрали в милицию. Держали несколько дней, избивали. – Отбили ей там все, — горько и отстраненно говорит Маруся, — а когда выпустили, она уже не оправилась. Отец

вскоре опять женился. – Ходил по разным селам с колесом, вот и присмотрел себе новую жену, — понимающе объясняет Маруся.

Мачеха оказалась как из сказки. Молодая, с характером. Ненавидела чужого приемного ребенка, да еще, по всей видимости, еврейского, люто. Дома 12-летней Маше житья совсем не стало. В школе тоже дразнили «жидовкой» и «рыжей». Училась она хорошо, но главным

утешением была подружка Фрида. Именно в ее уютном и тихом доме она спасалась от вспышек гнева новой мачехи. Каждое лето в доме у Фриды останавливалась с семьей тётя из Омска. Ее сын Миша родился с ДЦП, и каждый год мальчика возили на воды в соседний Трусковец. Они и решили взять к себе девочку, сбегавшую из дома, чтобы было кому ухаживать за Мишей. Отчим Василий не возражал,

даже подписал бумагу, в которой отдавал ребенка в чужую семью.

Так Маруся попала в Омск, в котором она проживет почти всю жизнь. Там закончила школу, после которой новый отчим, работавший инженером-строителем, привел ее на стройку, где она и проработала почти полвека. Сначала маляром, потом бригадиром, потом инструктором, потом перешла в производственный отдел, а затем возглавила плановый. Там же, на стройке, в 18 лет встретила мужа – столяра Толю, который пришел туда после ПТУ. Через год родилась

дочь. Конечно, Мария назвала ее Антониной – в память о самой первой своей приемной матери, подобравшей ее во время войны на дороге. Жизнь шла, строились дома, росла дочь. С мужем они развелись через несколько лет – Маруся про него вспоминать не  слишком любит. Но до сих пор носит его фамилию Васитинская.

С началом 90-ых почти все, с кем Мария Васильевна была связана сердечными узами за неимением родственных, переехали в Израиль.

Уехала и главная подружка Фрида, в доме которой она нашла свою последнюю семью. Все эти годы они поддерживали связь. Уехал и Миша — мальчик, за которым она помогала ухаживать в детстве. Маруся догадывалась, что она тоже еврейка. В конце — концов, не зря

окружающие были уверены в этом всю ее жизнь. Накопив денег, Маруся приехала к Фриде в Иерусалим. В надежде найти какую-то информацию о родственниках они даже пошли в Яд Вашем. Но никаких зацепок, кроме названия польского местечка Кросно, у них не было.

Маруся решила зайти с другой стороны и обратилась к раввину омской синагоги. Тот предложил сделать тест ДНК и отправить его в США, где содержится крупнейшая еврейская генетическая база данных. Ее историей заинтересовались генетики в США и Израиле.

Где-то там, в закрученных спиралях, в последовательностях

азотистых соединений, видных только под мощным микроскопом, и был зашифрован ответ. Маруся нашла сначала дальнего родственника в США, у которого были корни в соседнем с Кросно польском городке Ясло. Стало понятно, что Мария имеет отношение к еврейской семье Фройнд. Дальше при помощи генетиков и специалистов по генеалогии удалось расплести запутанный

семейный узел. Прямые наследники семьи в Израиле тоже сдали анализы. Долгие месяцы генетики изучали образцы, искали совпадения. И нашли результат, который поразил всех. Маруся не только узнала имена и увидела сохранившиеся на фото лица своих настоящих родителей Эстер Фройнд-Зильбер и Зеева-Вольфа

Зильбера. Она узнала, что у нее были старшие брат и сестра Моше и Сара. Решение оставить ребенка на обочине, которое Эстер, видимо, приняла по дороге в концлагерь, оказалось единственно спасительным. Мать и брат с сестрой через месяц погибли в концлагере Белжец. Отец умер в лагере Берген-Бельзен за месяц до окончания войны. Но у Эстер и Зеева, как оказалось, было много братьев и сестер, которые успели уехать из Польши. В США и Палестину… И никто из родственников не знал о рождении маленькой Марии – сообщения с захваченной фашистами Польшей

уже не было. Поэтому ее никто и не искал.

Так Маруся, прожившая всю жизнь сиротой, никому не нужным

подкидышем без роду и племени, на восьмом десятке обрела семью. Только родственников первого порядка – двоюродных братьев и сестер и их потомков – у нее оказалось 80 человек. Живут они не только в Израиле, но и в США, Австрии, Норвегии.

Через несколько дней большой слет родни Марии пройдет в местной синагоге. Мария Васильевна, не привыкшая к шуму вокруг себя, смущается и переживает. Говорить придется через переводчика. Никаких языков, кроме русского, Маруся не знает. Правда, мой сын, переводивший в первый вечер разговор Марии с ее двоюродной сестрой Орой, утверждает, что они прекрасно обходились и без него. Родная кровь!

И Google Translate.

Интересно, что даже вся эта чудесная история не дает Марии Васильевне право на израильское гражданство. Раввинат потребовал повторной ДНК экспертизы в присутствии своих представителей. На это у скромной пенсионерки из Омска пока нет денег.

А в организации «Шорашим», которая помогает в поиске

еврейских корней, сказали, что в первую очередь работают с теми, кого надо выдавать замуж или хоронить. Ни того ни другого у Маруси в планах на ближайшее время нет. А вот что есть – так это знакомство с вновь обретенными родственниками и возвращение в Омск. Единственное, о чем Мария жалеет — что эта правда о ее семье не вскрылась лет на десять раньше. Ведь тогда еще были живы ее дяди и тети. Они могли бы рассказать, какими были

Марусины мама и папа, решившие спасти новорожденную дочку, оставив ее на обочине дороги, по которой их вели на смерть.

Родители Маруси Эстер и Зеев, ее брат Моше и сестра Сара.

На заглавном фото Маруся (слева) и Ора (справа)

источник