Это бесспорно великое произведение. И по объёму и по силе. Бесспорно, Драйзер очень много и трудолюбиво работал над книгой, сосредоточив именно в ней весь свой талант. Я не читал других произведений Драйзера, но я отчётливо вижу тени, стоявшие у его плеча и побуждавшие его ткать это сложнейшее полотно характеров, поступков, чувств.

Несмотря на объём, книга не содержит ни одной лишней детали. Каждое слово, каждый образ — нить в этом удивительном узоре, настолько целостном и плотном, что выброси хотя бы что-нибудь и вся его сила, и всё очарование, и трагизм распадутся на лоскуты.

 

Я читал её долго. Почти год (а то и больше), с большими перерывами, читая между делом другие книги. Не потому что мне было неинтересно или тяжело. Напротив, "Американская Трагедия" начинается удивительно легко, быстро и интересно. Вся первая книга настолько похожа на Бальзака, что поневоле я начал думать, что даже её название — это аллюзия на Бальзаковскую "Человеческую комедию". И нет, я вовсе не боялся её читать, ожидая неизбежных мучений главного героя. Да я предвидел развязку, ибо в произведении с названием "...трагедия" и настолько реалистичным, лишённым всякой иронии текстом, мучения и страдания обязаны были появиться, а финал должен был стать поистине убийственным. Нет. Я прерывал своё чтение исключительно из лени и нежелания трудиться, работать над книгой вместе с писателем.

 

А поработать было над чем.

 

В скрупулёзности, в нежной, чувственной детализации, в непосредственности и предельном натурализме слышался голос Льва нашего Николаевича. Поэзия прозы, песня повествования! Огромное спасибо переводчикам за столь гладкий, выверенный текст. Ни одной лишней паузы, ни одного спотыкновения. Язык словно катится по словам, не встречая препятствий, кроме знаков препинания — расставленных столь верно и точно, что настроение текста неизменно завладевает тобой.

 

Сюжет и название предрекали ужасный финал, но тут я несколько обманулся в ожиданиях. Мне казалось, что Драйзер разовьёт Клайда из честолюбивого наивного ребёнка в бездушную машину по зарабатыванию денег, доведёт его до уровня американской мечты, то есть до высших кругов, до "успеха", а потом опрокинет в бездну разочарования, что и станет трагедией опустевшего в погоне за тлетворной мечтой человека. Но Драйзеру было угодно изобразить, как общество, воспитавшее честолюбивого мальчика, само же и уничтожает его. Это не трагедия одного человека — это трагедия всего общества.

 

На этом фоне Драйзер изобличает изобличает изобличает. Многочисленные идеи и идейки плотно вплетены в основную идею и дают немало поводов для размышления. Изобличение мещанства, изобличение косности ума, изобличение наивности и инфантилизма. Весь мир у Драйзера — мир детей, играющих в игрушки. И даже человеческая жизнь в руках судей — не более, чем монета, которой они готовы заплатить за зрелище. Вот почему Драйзер с таким трепетом и нежностью описывает каждый образ. Гортензия Бригс, Клайд, Роберта, Сондра, Гилберт Грифитс и даже страшный прокурор Мэйсон — все они дети перед глазами писателя. Жестокие, наивные, слабые и заблудшие, не способные ни к настоящей воле, ни к настоящей силе.

 

И в последней сцене, в сцене, где Клайд идёт к проклятому стулу, слова, которые он произносит, произносит как будто не он. Кажется, ему так до последней секунды и не удалось поверить в происходящее, и лишь несчастный Мак-Миллан в момент смерти Клайда осознает свою слабость и безволие.

 

От части к части плавно изменяется тон повествования, его краски. Даже серое и унылое детство Клайда выглядит очень живо и насыщенно, по сравнению с тем, во что превращается и его жизнь и мир впоследствии. Эту перемену от изобилия к упадку подтверждает сама интонация повествования, а не только изменившиеся декорации. Меня всегда очень восхищают подобные приёмы, писатели, овладевшие ими в полной мере, уже за одно это заслуживают называться великими.

 

Немного подпортила впечатление середина книги. Это терзания Клайда перед убийством, само убийство и расследование. Я прямо вижу, как над Теодором склоняется Фёдор Михайлович и надиктовывает-надиктовывает второе "Преступление и наказание", а бедный Теодор почему-то переворачивает каждую деталь с ног на голову, превращая эту часть книги в травести на Достоевского. Теодор и Фёдор — по-моему символично...

 

Не буду говорить о всех прочих писателях, тени которых прямо таки маячат в книге. Тем более, как я уже отмечал выше, здесь всё настолько слажено и выверено, что избавиться от этих теней было бы практически невозможно.

 

Имя писателя Теодор Драйзер и жуткое название "Американская трагедия", а так же исполинский объём, наверняка отвратили от прочтения многих. Я и сам долго не решался заглянуть в это серый кирпич издания "Художественная литература" 1980. Однако, если ты любишь классику, если тебе нравятся такие писатели, как Бальзак, Толстой Л.Н., Достоевский, Хемингуэй, Фолкнер иже с ними, или хоть один из них, тебе необходимо прочитать эту книгу. Поверь, ты ни капли не пожалеешь. Настройся потратить неделю, две, месяц, год, читай не спеша, любуясь каждым образом, думай погодя, и ты получишь огромное удовольствие, несмотря на то, что читаешь трагедию.

 

Я прочёл. И я не пожалел. Правда, в отличие от того же "Преступления и наказания", я не захочу перечитывать "...трагедию" ещё раз.