Ниже приведена информация, прежде скрывавшаяся от прессы и от общественности. Это показания Йорама Рубина, личного телохранителя Ицхака Рабина, взятые из засекреченных протоколов суда над Игалем Амиром.

Секретное выступление Рубина начинается с того, что суд спрашивает его, почему заседание должно быть закрытым. Рубин отвечает: “Я не возражаю, если меня будут фотографировать, но в моем рассказе я могу затронуть вещи, которые я не хотел бы делать достоянием гласности”.

Затем представитель спецслужб объяснил, что оперативные процедуры и личные данные сотрудников спецслужб не должны быть преданы огласке. Защита высказала мнение, что вначале следует задать свидетелю вопросы, а потом уже решать, каким образом проводить дальнейшее заседание. Этот аргумент не поколебал позицию судей, и они решили, что заседание будет сниматься на видео, а затем они подпишут заявление о том, что услышанные ими показания не могут быть сообщены широкой публике.

Окончательная декларация трех судей, Леви, Ротлеви и Мордика, гласит: “Для предотвращения домыслов, мы отмечаем, что предыдущие показания были даны за закрытыми дверями, не предназначены для широкой публики и не будут включены в стенограмму суда”.

***

В одном из самых странных эпизодов суда Амир, действуя как свой собственный адвокат, лично допрашивает Рубина, в которого он предположительно стрелял. Вначале Рубин сказал в своих показаниях, что семь телохранителей двумя группами прикрывали Рабина. Затем Амир спросил его, почему Рабин был без пулезащитного жилета. Рубин ответил: “Мы оцениваем ситуацию и решаем, нужен ли пулезащитный жилет. Жилет используется только в исключительных случаях. Телохранители их никогда не носят”. В этот момент Рубин делает поразительное утверждение: “Были предварительные предупреждения о том, что может произойти инцидент”.

Излишне говорить, что если имелись предупреждения, то обязанностью Рубина было проследить, чтобы Рабин одел пулезащитный жилет. Амир не ухватился за это противоречие, а вернулся к вопросу о построении группы рабинских телохранителей.

Амир: “Вы указали, что Рабина охраняли семь телохранителей”.

Рубин: “Семь было прикомандировано к нему лично, а всего их было двадцать. Я был командиром одной из групп. [Не просто одной из групп, а той, которая непосредственно прикрывала Рабина. - Прим. ред.] Я шел рядом с ним, другой человек шел впереди него. Еще один человек шел за Рабиным, и слева от этого человека шел еще один, так что они образовывали пару, прикрывавшую спину Рабина. Еще двое прошли: один вперед, а другой вправо, чтобы прикрыть [Рабина] со стороны ограждения на улице Ибн-Гвироль”.

Амир: “Вы были с левой стороны от Рабина”.

Рубин: “Нет, я не шел от него слева”.

Теперь Амир спрашивает про меры безопасности, но не доходит до основной мысли. Вместо этого он уклоняется в сторону, спрашивая о том, могут ли пулезащитные жилеты быть различимы под одеждой. Его адвокат, Джонатан Гольдберг, обращается к Рубину, помогая Амиру вернуться на правильную дорогу.

Защита: “Было ли защитное кольцо вокруг Рабина организовано на этой демонстрации иначе, чем в других случаях? Согласно подзащитному, он обошел премьер-министра и увидел, что охрана была устроена по-другому”.

Рубин: “Да, это было организовано по-другому”.

Защита: “Подзащитный утверждает, что в ходе предыдущих событий построение состояло из двух телохранителей по бокам, одного спереди и одного сзади, но в этот раз построение было другим”.

Амир: “Когда на демонстрации я оказался вблизи Рабина, для меня приоткрылся зазор. Я обошел кого-то и подошел сбоку. Когда я начал идти, я думал выстрелить ему в голову. Я всегда хотел убить Рабина, но я не верил, что когда-нибудь у меня будет возможность протянуть мою руку прямо к нему, как это произошло в данном случае. Когда я шел к нему, я собирался целиться в голову, но тут я увидел открывающийся зазор и выстрелил ему в спину”.

Амир признается в убийстве, но дает почву для подозрений в том, что Рубин и другие сотрудники ШАБАКа содействовали ему. Он не договаривает, что не смог бы сделать это без их помощи. Конечно, судьи видели это по-другому. Но любой другой объективный наблюдатель задал бы вопросы. Почему Рабин был без пулезащитного жилета, несмотря на предупреждения об угрозе его жизни? Почему телохранители изменили свое обычное построение в тот вечер? Почему они дали образоваться зазору, позволившему Амиру беспрепятственно выстрелить в премьер-министра?

***

В своих показаниях, данных в ночь убийства полицейскому следователю Йони Хиршорну, Рубин говорит следующее.

Рубин: “Было три выстрела подряд... Я поднял Рабина и бросил его в машину. Я положил его на сиденье, и спросил его, не ранен ли он. Он сказал, что, кажется, да, но не сильно... Он потерял сознание и я быстро попытался реанимировать его...”.

Сравним это с показаниями Рубина на суде над Амиром. Рубин выступал там дважды. Начнем с его показаний от 29 января 1996 года.

Рубин: “4 ноября 1995 года я был телохранителем премьер-министра. Мы спускались по лестнице, и по тактическим причинам я сдвинулся на полступеньки вправо, в сторону толпы, думая, что Ицхак идет туда, чтобы пожать руки. Неожиданно он изменил свои намерения и двинулся влево, к машине. В принципе, предполагалось, что мы сядем в машину через заднюю правую дверь, но мы так и не оказались там”.

Согласно Рубину, именно Рабин менял направление движения, и это освобождает самого Рубина от ответственности за то, что он не заметил Игаля Амира и вовремя не прикрыл Рабина. Он-то шел направо, но Рабин изменил маршрут и повернул влево. Поэтому он не был на нужном месте, чтобы прикрыть Рабина ровно в тот момент, когда Амир выстрелил.

Рубин также начинает свои показания с правдоподобного объяснения того, почему была открыта задняя правая дверь. Хотя он не делает никаких попыток объяснить, почему она закрылась изнутри до того, как он, водитель и Рабин оказались в машине.

Рубин: “Когда он повернул влево и мы оказались напротив задней двери со стороны водителя, я услышал выстрел, где-то под углом 45 градусов сзади от меня и слева. В тот момент у меня были сомнения, был ли это пистолетный выстрел. Потом я понял, что это выстрел. Я схватил Ицхака и прикрыл его. В этот момент мы упали. Потом я почувствовал удар в районе плеча - будто удар электричеством - и услышал третий выстрел. Мы продолжали лежать на земле. Я хочу отметить следующие моменты. Я схватил [Рабина] двумя руками. Когда я лежал у него на спине, пуля вошла мне в локоть и вышла подмышкой... У меня нет сомнений, что было три выстрела, а не четыре и не пять, как тут говорилось. Между первым и вторым выстрелом был промежуток. Это дало мне время прикрыть премьер-министра. Затем последовали два быстрых выстрела, один за другим. Я заметил перерыв в стрельбе и подумал про себя, что это осечка или стреляющий схвачен. Я схватил Рабина за плечи, я сказал ему: “Ицхак, слушай меня! Только меня и больше никого”. Я прокричал это. “Черт подери, слушай меня!”, повторил я несколько раз. Затем я не помню, что произошло, я обнаружил себя поверх него в машине. Дамти отвез нас в “Ихилов” для получения медицинской помощи. Поездка, по моим оценкам, заняла полторы минуты, но я не уверен. Согласно газетам, я был в госпитале пять дней. Сейчас я в порядке”.

Рубин забыл, что ранее, в своих показаниях Комиссии Шамгара, он сказал, что Рабин был жив после выстрелов. И не просто жив: “Он помог мне подняться. Затем мы прыгнули. В ретроспективе мне кажется поразительным, что человек в его возрасте мог так прыгнуть... Мы прыгнули в машину, он на сиденье, я между сиденьями. Наши ноги свисали наружу. Я засунул его ноги внутрь, затем свои, и сказал Дамти, чтоб он трогал с места”.

Поездка заняла полторы минуты? Нет, согласно водителю и записям в “Ихилове”, она заняла чуть более восьми минут. Кроме того, будучи в полном сознании, всего лишь с легкой раной в руке, он не помнит, сколько времени он провел в госпитале, а полагается в этой связи на газеты!?

Рубин: “Я не видел подзащитного... Я стоял сзади и справа от премьер-министра. Кто-то другой зашел вперед слева от него [Амира]. Это был не тот, кого они арестовали - они арестовали того, кто был за ним”.

Рубин не видел Амира, но сумел хорошо разглядеть, кто шел впереди и слева от него. Если он не видел Амира, откуда же он знал, что другой человек шел перед Амиром, слева от того?

Рубин: “Я слышал, как люди говорили, что патроны холостые. Я не знаю, кто сказал это. Они сказали, что пистолет был ненастоящий или что патроны были холостые - я не знаю, какой из вариантов правильный, и это меня не интересует. Я не считал, что патроны были холостые, я чувствовал, что они не были. Первый выстрел тоже звучал не по-настоящему. Но вы сразу рассчитываете на самое худшее”.

Защита: “Перес и Рабин спустились по лестнице порознь. Они обычно сходили вместе?”

Обвинение: “Возражение против вопроса. Мы знаем, что произошло”.

Суд: “Возражение принимается”.

Защита: “Звучал ли первый выстрел иначе, чем два последних?”

Рубин: “Да. После первого выстрела я прыгнул на него, и мы вместе упали на землю. Я сказал Ицхаку, и мы прыгнули в машину”.

Защита: “Вы слышали крики “Они холостые” в течение промежутка между первым и вторым выстрелом?”

Рубин: “Нет, в конце”.

Мы так никогда и не узнаем, почему Рабин и Перес не спустились по лестнице вместе, как обычно, но мы видим, как распутываются показания Рубина. Вместо провала в памяти в момент между выстрелами и последующего обнаружения себя в машине, память возвращается к нему и он вспоминает, как прыгнул в машину вместе с Рабиным. Как доказывает пленка Кемплера, этого на самом деле не было. Кроме того, это противоречит собственным же показаниям Рубина, данным полиции, где говорится, что он занес Рабина в машину. Пленка Кемплера также показывает, что непосредственно вслед за первым выстрелом Рубин не прыгнул на Рабина. Вместо этого Рабин продолжал идти. На пленке вообще не показано, как Рубин падает на Рабина. Память подвела его также и в другом вопросе: всего за несколько минут до этого он засвидетельствовал, что слышал крик “Холостые!” после первого выстрела - а теперь утверждает, что после третьего.

***

Второе выступление Рубина перед судом состоялось 3 апреля 1996 года. Показания свидетелей, выступавших в промежутке, поставили под серьезные сомнения его версию событий.

Согласно Рубину, он лежал на земле поверх Рабина, когда пуля ранила его в локоть и вышла через подмышку. Другие сотрудники ШАБАКа и один из полицейских, Исраэль Габай, показали, что, когда Амир делал последние два выстрела, его уже держали, и что он при этом продолжал стоять. Защита оказывала давление в связи со следующим вопросом: как могла выпущенная сверху пуля пройти горизонтально от локтя к подмышке? 3 марта 1996 года д-р Клюгер засвидетельствовал, что это невозможно.

Д-р Клюгер: “Не нужно быть математиком, чтобы понять, что пуля входит в тело по прямой. Чтобы пуля вошла в тело под углом 45 градусов - как это случилось со второй пулей - нужно, чтобы стреляющий лежал, а не стоял”.

3 апреля 1996 года д-р Йегуда Гисс, бывший дежурным патологоанатомом госпиталя “Ихилов” в ночь убийства, дал показания в суде прямо перед тем, как должен был выступить Рубин. Он сказал, что д-р Равив (судя по всему, не состоящий в родстве с Авишаем) первым осмотрел Рубина, когда тот прибыл в госпиталь, и не был слишком обеспокоен его состоянием.

Д-р Гисс: “В данном случае мы говорим о ране, вызванной трением, т.е. пуля чуть-чуть оцарапала его, но не проникла в мягкие ткани”.

Так почему же, согласно газетам, Рубин провел в госпитале пять дней? И почему, вплоть до сегодняшнего дня, израильская общественность считает, что “отважный” Рубин получил серьезное ранение в руку?

Потому что другой доктор, Йорам Хамо, сообщил: “Имелось пулевое ранение под локтем. Подмышкой были найдены два пулевых отверстия”.

Как могут два доктора в одном госпитале составить два столь решительно отличающихся отчета? Д-р Гисс говорит, что Рубин вообще не был ранен, а ему просто поцарапало кожу, в то время как д-р Хамо первоначально заключил, что у Рубина было два пулевых ранения. Позднее он утверждал, что рентгеновское обследование показало, что два пулевых отверстия подмышкой были вызваны прохождением одной пули.

В рассказе Рубина о том, как его ранило, имелись серьезные проблемы. Тучи сгустились над головой Рубина, когда он начал давать показания после Гисса.

Защита: “В тот же вечер Вы дали показания полиции прямо в госпитале”.

Рубин: “Это правда. Я не говорю неправды”.

Защита: “[В госпитале] Дамти дали пистолет. Это был Ваш пистолет?”

Рубин: “Да. Дамти был шофером покойного премьер-министра. Я боялся, я не знал, кто там ходит по коридору. Я боялся, что араб или какой-нибудь “нацмен” [В подлиннике “бен миутим” - принятый в Израиле эвфемизм для арабов, являющихся гражданами Израиля. - Прим. перев.]возьмет мой пистолет, и я попросил Дамти приглядеть за ним. Вот и все”.

Какова вероятность того, что арабы будут бродить по коридору, где оказывают помощь премьер-министру и его телохранителю? В действительности, коридор был полон сотрудниками службы безопасности. Почему Рубин отдал свой пистолет Дамти? Точнее, зачем этот пистолет был нужен Дамти в тот момент? Пистолет Рубина не был исследован полицией и перестал быть предметом обсуждения на суде.

Защита: “Перед демонстрацией Вам показывали фотографии подозреваемых?”

Рубин: “Я прошу разрешения суда не отвечать на этот вопрос”. [Суд просит, чтобы свидетель записал свой ответ и представил бы его судьям.]

Как заметил адвокат Флейшман журналу “Анашим”, если Рубин согласился написать свой ответ для судей, то это должен был быть положительный ответ. А вот то, что не было сообщено суду - это то, что Рубин в действительности был лично знаком с Амиром. Они были знакомы по Бар-Иланскому университету, и Рубину было хорошо известно о высказывавшихся Амиром угрозах в адрес Рабина.

Защита: “Расскажите нам, что произошло после первого выстрела”.

Рубин: “Я схватил Ицхака, как уже раньше объяснял, мы начали падать вместе, и когда мы падали, но еще не достигли земли, я услышал еще один выстрел. Третий выстрел я определил, когда мы уже были на земле. Меня ранило вторым выстрелом”.

Рубин полностью изменил версию, чтобы она соответствовала новым уликам. Поскольку ни с медицинской, ни с баллистической точки зрения он не мог быть ранен, находясь в лежачем положении, он добавляет еще одну версию событий - вдобавок к тем, которые он уже излагал суду, полиции и Комиссии Шамгара. Теперь он говорит, что его ранило в точности в тот момент, когда он начал падать. Другими словами, он почти стоял. Как же он объяснил перемену своих показаний под угрозой быть обвиненным в лжесвидетельстве?

Рубин [суду]: “Мои предыдущие показания были даны через час после событий, в то время как я находился под воздействием боли и успокоительных лекарств. Если мои показания и были неточны, то может быть именно поэтому”.

Защита: “Ранее Вы утверждали ...[зачитываются показания Рубина о его ранении]”.

Рубин: “Нет, это ошибочная версия. В действительности, я был в согнутом положении, только начиная падать”.

Тот факт, что он не был под воздействием медикаментов, как выступая перед Комиссией Шамгара, так и в ходе своего первого выступления перед судом, и все же изложил произошедшее совершенно иначе, даже не обсуждался судом.