Она любила меня…. Возможно. И я любил её…. Наверное.
В холоде шести лет, прожитых врозь, невольно сомневаешься во всём. Даже в том, что мы были знакомы.
Сегодня, в зале ожидания аэропорта «Борисполь», и я, и Она, - всего лишь жертвы нелётной погоды, чужие, нервные люди среди сотен других. Я уже третий час жду, когда объявят посадку на рейс «Киев-Москва», она почти столько же – свою, и, скорее всего, - туда же. Мы сидим через ряд друг от друга, спрессованные сонной и измученной толпой. За толстым с коркой инея стеклом по-прежнему беснуется снегопад. Плачут и верещат дети, по-сельски охают женщины, брюзжат об извечных темах мужики. Кругом все читают, скучают, чихают; бегают звонить или курить, ругаются у справочных амбразур, просто слоняются от тоски. Кто-то даже храпит. А мы смотрим друг на друга.
На первый взгляд, Ева не изменилась. Те же чёрные как смоль распущенные волосы; тот же макияж, даже свитер под пальто тот же, подаренный моей мамой когда-то…. Но со временем я отмечаю и грустно опущенные уголки всегда смешливого рта, и осунувшееся лицо; и мешки под глазами…. Скоро ей будет тридцать. В феврале.
Впрочем, нет, тут, в переполненной тюрьме аэропорта, буквально все - бледные, грустные и подавленные. А Ева также красива, как и раньше. Просто мне на миг захотелось, чтобы она выглядела несчастной. Возможно, потому, что я сам эти годы несчастлив. С собой и без неё.

Кажется, я с детства знал, как должна выглядеть моя Любовь. Знал, что у неё будет тихий, чуть с хрипотцой, волнующий голос, огромные пронзительно синие глаза под сводами длинных ресниц, маленький вздёрнутый носик и полные чувственные губы. Что она будет обязательно стройной и черноволосой, красивой и талантливой. Нежной…. Знал наверняка, и искал Её годами, беспечно игнорируя всех не отвечавших этим канонам. Разумеется, с кем-то сходился, с кем-то расставался, картинно умирал от мнимых чувств и даже пытался кропать стихи. Всё было. Но всегда не хватало «мелочи» - настоящей Любви. И она пришла в мою жизнь. Как агония.

«Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь….». Я её не ждал. Я работал. Под Новый год нависло столько клиентов, «зависло» столько заказов, что перед компьютером приходилось проводить сутки напролёт. Я уже видеть не мог все эти праздничные календари, рождественские пригласительные, новогодние открытки. И когда позвонил приятель с предложением развеяться, я, сам себе удивляясь, тут же согласился. Он заехал ко мне с двумя девушками, одну из которых злые языки давно пророчили ему в жёны. А другая…. Это и была Она, моя Ева, будто сошедшая с детских полотен.
Не только меня, но, по её словам, нас обоих с первых же минут знакомства пронзила удивительная уверенность в том, что мы созданы друг для друга. И, чтобы ни было, должны быть вместе….
(Горько, но в этот сентиментальный бред я до сих пор Верую, и даже теперешнюю встречу в «Борисполе» считаю очередным подтверждением. Или испытанием, кто знает). Да, мы должны были быть вместе, и были, пока не истёк её отпуск. Тут, в Киеве она навещала родителей, а там, в псевдопафосной Москве Еву ждала работа модели, карьера актрисы, снятая однокомнатная квартира и …кактусы. (Забавно, но именно эти цветы она любила больше всего. По крайней мере, тогда).
В день её отъезда мы впервые поссорились…. Наверное, каждому человеку хоть раз хотелось и удавалось проникнуть в чужое Прошлое, заглянуть украдкой за кулисы, узнать больше, чем полагается. Вот и мне захотелось, - в её Прошлое…. Если бы я только мог предположить, что из-за этого моя единственная Любовь, растоптанная и униженная, через год в очередной раз соберёт в спешке вещи, а я не смогу, вернее, не захочу её удержать, как раньше…. Что моя собственная мать, всегда желавшая сыну Счастья, обнимет Еву за вздрагивающие от плача плечи на прощание и признается в том, что считает всё уже безысходным…. Что спустя полгода я отыщу Еву в Москве, в доме на Садовом, и стану уговаривать её выйти за меня замуж…. Что она вопреки здравому смыслу согласится, а на следующий день я изобью её до полусмерти, ослеплённый извечной ревностью…. Если бы я знал….Если бы понимала она….
Тогда, шесть лет назад, целуя Еву в постели, в преддверии неизбежной разлуки, я вдруг задал один проклятый вопрос, именно тот, на который ей не следовало отвечать. «И сколько у тебя было мужчин?». Задал, и тут же чуть не закричал: «Молчи! Не надо!». Поздно…. Она начала. Смеясь и загибая пальцы, будто разыгрывая…. «Адам № 1, Адам № 2…. А дам или не дам?». Я тоже смеялся и слушал, поощряя молчанием.
Вкратце, её повесть сводилась к следующему. Несколько лет Ева жила со своим первым мужчиной, явным придурком и быдлом. (Спустя время то же самое в истерике она крикнет обо мне, так что беру свои слова обратно). У этого типа, как я понял, были своеобразные понятия о гармоничной любви. Три аборта, регулярный анальный секс с привкусом боли, существование за её счёт…. В конце концов, он бросил Еву, удачно женившись на известной певице. А Ева мучилась и страдала. Пока не утешилась неким полковником СБУ. Или, вернее, пока он не утешился Евой. Гаденький романчик, бесславно оборвавшийся в день приезда из Англии супруги полковника. И после оного моя Ева окончательно «разошлась»….
Помню, всю информацию она преподносила мне с налётом слащавой романтики, в духе бразильских сериалов. Зачем-то иллюстрировала свой рассказ фотоальбомом, (мы находились тогда в квартире её родителей). Каждый эпизод словно кричал: «Смотри, какая у тебя искушённая подружка!». И я смотрел, изредка уточняя нюансы…. «Я никогда не спала с мужчинами за деньги. Никогда. И не строила на сексе карьеру…. Я часто влюблялась или боялась одиночества; может, и то, и другое вместе. Но только и всего…». Да, только и всего…. Стиснув зубы, я изображал понимание. Или иронизировал: «Может, не стоило спать с тем мужиком в первый же день знакомства?», на что получал обезоруживающий ответ: «А второго и не было…. Но не в этом дело. Мужчины уже не осаждают крепости. Их интересуют только открытые двери, и вечно нет времени…». - «Кто тебе внушил этот бред?» - «Мне попадались только такие…» - «Ева, как это ни странно, но я – не такой!» - «Неужели? Почему же ты не остановил нас обоих в первую ночь?!»….
В общем, я слушал, пока от неё не последовало дикое по глупости предложение: как-нибудь на досуге посмотреть совместно одну «домашнюю» порнокассету, где в интимных ролях – она и её первый «друг». Отличная идея! Гениальная…. Уловив на моём лице гримасу боли, спустя мгновение она спохватилась и попыталась перевести всё в шутку, но…. Сказанного, как известно, не воротишь. Я хлопнул дверью и ушёл. Казалось, навсегда…. Ошибся.

Спустя пару дней я позвонил ей в Москву. Осторожно поинтересовался, как дела. В ответ услышал просьбу простить её, дуру такую; невразумительное объяснение, типа «сама не понимаю, как могло «так» получиться»; утверждение, что после моего ухода она «приговорила» кассету молотком, плёнку, размотав и порезав, спустила в унитаз, а клочья разорванных фото – по ветру…. Я выдержал паузу и солгал: «Всё – в прошлом, Ева, всё – в порядке». И совершенно искренно добавил: «Я скучаю!».
Уже тогда в душе я презирал себя за слабость, ёжился на кромке предстоящей беды. Но как же сильно я хотел быть рядом с Евой! Спать с ней, ежеминутно слышать голос, ощущать дыхание….
Мы стали созваниваться чуть ли не каждый вечер. Ева без умолку пересказывала события прошедшего дня, советовалась о планах на завтра, интересовалась моими делами. Даже занималась со мной любовью. По телефону…. Однажды я прочёл ей на ночь сказку. Одну из тех, что сам любил слушать от бабушки в детстве. И измотанная после двух показов Ева уснула под неё, как ребёнок. С тех пор чтение сказок стало лучшим способом сказать ей «Спокойной ночи!», именно НАШИМ прощанием….
Я помешался на Еве, она стала сниться мне каждую ночь. Я ужасно тосковал. Но дела требовали в тот период моего постоянного присутствия в Киеве, и вырваться не представлялось возможным. К тому же, Еве досталась небольшая роль в новом сериале на ОРТ, и я понимал, насколько для неё это важно. И не собирался становиться помехой, даже невольно…. Мы продолжали жить от звонка до звонка. Вместе.
За тридцать два года, проведённых на свете, я, кажется, ни разу не испытывал ярких приступов ревности. Нет, серьёзно! Вполне мирно удавалось уживаться с собственными комплексами; спокойно мириться с существованием более известных, богатых, красивых людей. А после встречи с Евой …. Стоило порой мне положить трубку, как картины из рассказанного ею в день отъезда пеленой застилали глаза, а в ушах отвратительным гулом звучали обрывки воображаемых фраз на простыне её смятой постели. И это - после того, как нежное «Я обожаю тебя!», пролетев девятьсот километров, прикасалось к моим губам…. Я всё реже засыпал умиротворённым, до рассвета отгоняя назойливый бред. «Она мне слишком легко досталась. Как и другим»…. «Я не достаточно богат для неё…». «Какой я по счёту? Лучший ли…». Я постоянно сравнивал себя с теми, чьи лица запомнил на показанных фото, анализировал слова и поступки. «Я - здесь, она – там, и …». Я начинал сходить с ума.
Иногда бальзамом среди ночи оказывались минуты, когда рука набирала московский номер, и в трубке слышался её удивлённый сонный голос. Становилось чуть легче. И стыдно….

Боже, как хочется курить! Моя заботливая юная жена, (у нас с ней пятнадцать лет разницы), недавно уговорила меня бросить…. (Чёрт бы её побрал!)…. Впрочем, одной бы это ей не удалось. Всё решил наш будущий ребёнок, надеюсь, мальчик. (Врачи так и не смогли «разглядеть» его пол). Я в очередной раз «почувствовал» сердце, и вдруг осознал, что не хочу, чтобы он рос без отца. (Сам ведь так рос). И бросил…. Просто, герой! Ха-ха…. Но от одной сигареты не умирают. Так что, заткнись, сила воли, и пойдем!
Увидев, что я встаю с кресла, Ева невольно вздрагивает, и окаменевшее лицо её на миг выдаёт такое частое в моём присутствии чувство, - страх. Нет, не бойся, Ева! Я всего-то иду курить. Пока.
«Присмотрите за местом, милейший!», - обращаюсь я к соседу, и, не спеша, направляюсь к автоматическим дверям выхода, ощущая спиной пристальный взгляд Евы. Мы оба ничего не забыли. Жаль.
Зима встречает меня снегом в лицо, отрезвляющей пощёчиной наотмашь. Я - не против. Мне именно это и нужно. Я стреляю у замёрзшей фигуры сигарету и, прикурив, жадно затягиваюсь. Как раньше.

Телефонная эпопея продолжалась три месяца, по истечению которых Еве удалось вырваться ко мне на неделю. Кажется, после фотосессий на Кипре. Толстый альбом, который я прячу от жены в секретере, хранит застывшую навеки Весну 1996-го. Оказалось, что не только Ева, профессиональная модель, но и я помешан на фотографиях. Даже обычной «мыльницей» на вытянутой руке она умудрялась снять нас обоих довольно чётко. Как же мы были беззаботно счастливы! Или делали вид.
В разговорах с ней я старался не касаться Прошлого, но всякий раз мы невольно окунались в него. И чем чаще, - тем глубже. Я осторожно выпытывал. Ева дипломатично уклонялась. Я настаивал. Ева злилась. «Что с тобой?! Зачем тебе всё это нужно? Разве мало того, что я люблю тебя, навсегда, на всю жизнь?…. Зачем тратить время на грязь, загляни лучше в Будущее, в Наше Будущее!». И я заглядывал, с ужасом признаваясь себе, что не вижу его, что ревную к призракам, что боюсь столкнуться с ними лицом к лицу…. Бледное искажённое в зеркале отражение спрашивало мой номер в раю: «Девятнадцатый или тридцатый?», издевательски шептало: «Извините, сегодня целого яблока нет. Только огрызок. Полковничий. Будете?»…. И так дальше. Я сходил с ума. Но Ева пока этого не замечала, снисходительно улыбаясь: «Глупый ревнивый мальчишка!».
Опять же в постели, после сказочно-бессонной ночи, Ева призналась вдруг, что до секса со мной ни разу не испытывала оргазм. (!) То есть, с мужчинами. В одиночестве это не составляло проблем…. Я непонимающе уставился на неё, отказываясь верить, а после, заикаясь, спросил: «Так зачем тебе их столько было нужно?». Уже проклиная себя за новую откровенность, она деланно беззаботно откликнулась: «Чтобы отыскать тебя!». Помню, я взбесился, вскочил с дивана и закричал: «Ты удовлетворяла их похоть, не брала денег, не кончала. А потом мастурбировала в одиночку. Я правильно понял?». Ева сидела и дрожала, закрыв лицо руками. Я силой рванул её на себя, повторяя одно и то же: «Зачем?!». И, в конце концов, услышал в ответ: «Я не хотела признавать себя фригидной…». Дура!
Нет, мне не льстило, что я якобы – лучший. Чепуха! Гармония достигается не числом, а единством. Дело в том, что я ЛЮБИЛ до безумия Еву, и её тело это чувствовало. Всего лишь. Это – с одной стороны. А с другой, кто даст гарантию, что подобные сказки не слушали уже другие до меня? Опять, - другие. Опять – боль. И безысходность.
Мы бродили, взявшись за руки, как дети, по воскресному Крещатику, и вновь рядом с нею мне ничто не омрачало душу. Фальшивое хрупкое счастье…. Как вдруг Ева непроизвольно замедлила шаг, инстинктивно сжала мою ладонь, взглянув на припаркованную у ЦУМа дорогущую иномарку. Я заметил, как побледнела она, встретившись расширенными глазами с владельцем, стоявшим тут же. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы, скользнув взглядом по номеру автомобиля, решить, какому ведомству он принадлежит. Ева отвернулась и ускорила ходьбу. Водитель издевательски мне подмигнул и тоже отвернулся. Может быть, показалось? Не знаю….
- Это – полковник?! – спросил я её, схватив за локоть.
- Идём! Мы же собирались к набережной, на Труханов….
Я развернулся, намереваясь выяснить правду у третьего лица, но увидел, как к нему в машину садится какая-то перезрелая дама. И нерешительно остановился. Автомобиль рванул вверх, к Оперному театру. А мы остались смотреть друг на друга. По щекам Евы катились слёзы. Мне не было её жаль. Ни тогда, ни позже. Мне было жаль себя.
- Скажи, зачем ты приехала ко мне? Пострадать из-за своего полкана?
- Прости, - её била дрожь и душили слёзы, - Ради бога, прости! Я хотела посмотреть, ревнуешь ли ты меня…. А он ничего уже не значит! Не уходи! Прости! Не уходи!….
- Дерьмовая ты актриса, как я погляжу…. Гуд бай!
Жутко вспоминать до сих пор этот истерический крик возле ЦУМа. «Не уходи!»…. И страшно осознавать, что именно тогда всё должно было оборваться. Но …. С Евой я всегда оказывался мягкотелым трусом, сентиментальной безвольной тряпкой. После получасовой экзекуции я обнял её и поцеловал.
- Никогда больше не причиняй мне боль! – прошептал я в раскрытые губы.
- Обещаю, родной, никогда!….

Ева вновь уехала в Москву. А я окунулся в работу. Поэтому днями и чувствовал себя сносно. Но вечерами, после семи…. Я был уверен, что Ева меня любит. И так же был уверен: Ева меня убивает. На расстоянии. Прошлым.
В одну из наших бесед она призналась, что всё обдумала и согласна. Согласна вернуться в Киев, ко мне. Своё переселение в Москву я отмёл сразу, утверждая, что и один смогу нас здесь обеспечить. А там долгое время буду сидеть у неё на шее. Конечно, Ева сетовала на то, что переезд поставит жирный крест на карьере, на планах и имени, но…. Она не может уже жить без меня. Ни секунды. И спешит, как гора, к Магомету.

Спустя три недели я ждал её на вокзале с огромным букетом роз и трогательно маленьким кактусом в красном горшке. На площади стояла «Газель» приятеля, - Ева ехала с уймой вещей. Она буквально прыгнула в мои объятия под скрежет тормозившего на первом пути состава. Красивая, чистая, МОЯ…. Всю жизнь я буду помнить произнесённые с горячим дыханием слова: «Сказка моя, солнышко!». И буду стремиться забыть происшедшее через десять минут.
Мы втроём с приятелем, шутя и смеясь, носили Евины вещи. В очередную ходку навстречу нам попался какой-то сопляк, с гаденькой ухмылкой кивнувший вдруг Еве. Она тут же воровато испуганно покосилась на меня…. Напрасно.
… Когда друг повис на руках, улыбчивый молодец уже лежал, скрючившись на перроне. Вокруг нас роптала толпа, а из здания бежало сразу четверо стражей порядка. Ярче всего я помню взгляд Евы. Она стала меня бояться…. И, наверное, впервые осознала, что дальше может быть только хуже. А пострадавшим оказался всего-то брат школьной подруги. «Бывает!», - шепелявя из-за выбитых зубов, он принял моё сконфуженное извинение, - «Сам – такой же, понимаю».
Да ничего он не понимал. И я не мог разобраться.

После того случая, по молчаливому согласию мы предпочитали времяпровождение дома. Вакуум общения с остальным миром нас нисколько не тяготил, позволяя сохранять нежность друг к другу, и теплично оберегал от столкновения с Прошлым. Я работал на компьютере дома, лишь изредка выбираясь в издательство. А Ева наслаждалась новой для себя ролью, ролью домохозяйки. Кому-то бы такая жизнь показалось бы утомительно серой, для нас же в этом было спасение. Под водопадом Евиных волос, в тёплом омуте нежных ладоней растворялись мрачные мысли, и никто не стоял между нами.
По роду своей профессии, я часто черпал информацию в Интернете. В тот день, выполняя срочный заказ для «Интим плюс», я «выкачал» сотни любительских фото на эротическую тематику, и, не испытывая особого удовольствия, в поисках подходящих для оформляемых статей иллюстраций, просматривал их одно за другим. Пока не наткнулся на снимки Евы. Вернее, с ней в том числе. Трое бритоголовых «горилл», (почему-то в фашистской форме), в помещении какого-то офиса вполне правдоподобно изображали садизм. То, таская голую Еву за волосы и грудь, то, хлеща её по багровой спине и ягодицам, то, как Иисуса, распиная на столе….
Я с бешено колотящимся сердцем, с внезапно подступившей тошнотой и головной болью, сидел, тупо уставясь в монитор, и не сразу услышал шум открывающейся входной двери. «Посмотри, что я тебе купила!», - донёсся из коридора весёлый беззаботный голос Евы. И тут же она вошла в комнату. Взглянула сияющими глазами на меня, потом перевела взгляд на экран. И с глухим стоном жалко осела на пол. «Боже!…».

Я возвращаюсь в зал ожидания, чувствуя лёгкое головокружение от позабытого никотина. Стряхиваю с волос и дублёнки прилипшие хлопья снега. Ищу глазами на привычном месте Еву. Не нахожу…. А, вот она, - расплачивается у аптечного киоска. Вымученно улыбается продавщице, по-видимому, узнавшей знакомое с телеэкрана лицо. Ничего удивительного, в последнее время Еву часто снимают, и даже моя жена смотрит сериал с её участием. Разумеется, в одиночестве, без меня.

- Не мучай меня, не пытай, пожалуйста! Просто отпусти, умоляю! – Ева плакала навзрыд, обхватив голову руками, превратившись в сплошной комок нервов на кровати, - Видишь, я НЕ МОГУ тебя сделать счастливым…. Не могу….
- Где это всё произошло? – я пытался выглядеть спокойным, но голос предательски дрожал, впрочем, как и всё тело, - Где, отвечай!
- Уже ничего нельзя исправить…. Отпусти! Или убей, если легче станет! Я сама во всём виновата!… Ты меня никогда не простишь…. И жить со мной не сможешь…. Я знаю….
Вновь и вновь добиваясь от Евы подробностей, я уже представлял себе в основном картину происшедшего. Легковерную дурочку, приглашённую на фотопробы; наркотик в чашке кофе; вялое сопротивление … и, в конце концов, зверское групповое изнасилование под вспышки фотокамеры…. Как же банально просто и безнаказанно…. Ева не ходила в милицию, не снимала побоев, не делилась с родителями унижением и болью, не строила планов мести. Ева «попыталась забыть» и сбежала из Киева. Чтобы спустя годы вернуться и пережить весь тот кошмар вновь. На сей раз - со мной.

Да, однажды я спас человека. Большого человека. Вытащил его прострелянное в четырёх местах тело из горящей машины, буквально за минуту до взрыва. Человечество вряд ли сочло бы это Добрым поступком, уж слишком много крови было на его руках. Но разве мы всегда знаем заранее, кому спасаем жизнь? Я не знал, просто оказался случайно рядом. И сделал то, что сделал…. Чтобы теперь, выпытав у Евы ВСЁ, и попробовав безуспешно отыскать виновников НАШЕГО горя самостоятельно, обратиться к нему за помощью. Впервые. И к чёрту Человечество, если оно бессильно противостоять насильникам и убийцам! Это Ева «пыталась забыть». А я жаждал крови….

- Поверь старику, мой мальчик, сам ты лишь усложнишь положение, - Большой человек продолжал рассматривать меня исподлобья, и от его пристального взгляда становилось жутко, - В моих силах оказать тебе услугу. И я окажу. Профессионально.
Видя, что я хочу возразить, он предостерегающе поднял руку, и невозмутимо продолжил.
- И дам напоследок совет. Забудь эту девочку.
- Я не…, - на плечо твёрдо легла рука стоявшего сзади амбала, и я предпочёл замолчать.
- Ты не нуждаешься в моих советах, - иронично досказал за меня Большой человек, - И глуп, как щенок…. Но оставь тебя с твоей Евой даже на необитаемом острове, как ты мечтаешь, с горой трупов, тебе всё равно будет мало…. Всегда мало, и всегда плохо. Очень плохо, я знаю…. Всё, иди с Богом! Тебя проводят….
Меня проводили, попросив не предпринимать никаких самостоятельных действий, и отвезли домой. Поднимаясь по лестнице к своей квартире, я впервые осознал, что не хочу, не могу видеть Еву. И ещё, что не верю ей.

- Мы не спали уже вместе три недели, - уставившись в выключенный телевизор, произнесла бесцветно Ева, - Я стала тебе противна…. Молчи, я всё вижу. И слышу всё, что ты боишься мне сказать….
- Я люблю тебя, брось.
- Нет, это ты меня брось, - она вдруг порывисто меня обняла, - Найди себе маленькую чистую девочку. Пожалуйста, найди! И ЖИВИ, а не страдай…. Ведь то, что у нас сейчас – это не жизнь.
Я молчал, понимая, что это правда. И курил, делая вид, что всецело занят пусканием колец. Выходило плохо.
- Ты со мной - только из великодушия, как будто пригрел больную дворняжку, и жалко выбросить. Не дай Бог, сдохнет. И ты умрёшь от угрызений совести…. А не выбросишь, - заболеешь. И тоже умрёшь.
- Ева, заткнись, - я не смог сдержать раздражение и оттолкнул её.
Зазвонил телефон, прерывая развитие ссоры, одной из десятков в последние дни.
- Алло, добрый вечер. Вам просили передать: услуга оказана в полном объёме в счёт погашения долга.
- Долга? - я не сразу понял смысл услышанного.
- И ещё. Сегодня в «Криминале» будет интересный сюжет. Наверное, стоит посмотреть. До свидания!
- До свидания! – мне не сразу удалось положить трубку на базу, до такой степени дрожали руки.
Они всё еще дрожали, когда я выискивал по программе время начала передачи, и под недоумённым взглядом Евы включал телевизор.

- Поклянись, что ты не имеешь к этому никакого отношения! - получасовая истерика Евы сменилась апатией, но вопрос по-прежнему задавался с цикличной монотонностью.
- Да сколько раз тебе можно повторять, я тут – не причем! Ты же сама слышала, что по ящику говорили: в ходе бандитских разборок…. И, в конце концов, тебе что, жаль этих подонков?!
- Мне никого не жаль! Но ты – не Господь Бог, чтобы казнить ….
- Да! Я – никто, если живу с сентиментальной грязной шлюхой…. А, может, тебе это нравилось?! Нравилось, что тебя все «имели»?! …Все, кому не лень! Скажи, Ева, нравилось?!
- Прекрати! Ты – такой же, как они! Прекрати! - она в прямом смысле слова билась головой об стену, - Зачем я вернулась! Зачем?!
- Потому что нашла дыбила, который на тебе женится! – я орал в ответ, чтобы перекричать боль и стыд. (Ради меня Ева бросила всё, чего добилась за четыре года в Москве, и я прекрасно это понимал).
- Зачем я вернулась?!
- Потому что я – единственный, кто привёл тебя не в гостиницу, не на ночь, не «отрахать», а в собственный дом…. Вот почему!
- Прекрати, «благодетель»! Лично перед тобой я ни в чём не виновата! Я не изменяла тебе никогда, и никогда бы не изменила! …. А что происходило до тебя, ты либо прими, наконец, либо выброси вместе со мной….
- Не могу! Ни принять, ни понять, ни забыть, ни выбросить! – в сердцах я швырнул недокуренную сигарету в форточку и промахнулся.
Повисла пауза. Мы оба смотрели на дымящийся на паркете окурок и раздражённо молчали.
- Если не можешь ты, то должна - я! – лишённым всяких эмоций голосом произнесла Ева, поднимая с пола сигарету, и туша её в пепельнице, - Я уезжаю. Сегодня. Сейчас.

Она не уехала. В спешке выгребла из шкафов вещи, кое-как зашвырнула их в не желавшие закрываться чемоданы. Наговорила и выслушала в ответ кучу гадостей. Вызвала такси. Наплакалась и наглоталась успокоительного. Опять наплакалась, но уже на моей груди. И не уехала.
Несколько дней её пожитки, в «дежурном режиме» продолжавшие стоять посреди комнаты, делали нас обоих сдержанными в выборе слов и поступков. Мы панически боялись разрыва, как безнадёжные больные - потери последней надежды, и упорно симулировали выздоровление. Почти обманули себя. Кажется, на неделю…. И вновь всё повторилось: чемоданы, упрёки, слёзы. Только острее, больнее, быстрее. И уже не в комнате, а в дверях открытого лифта мне удалось её удержать. С большим трудом, в шелухе несбыточных обещаний и почти насильных объятий. Удалось выиграть ещё неделю. Тогда – неделю. Потом - три дня, затем – сутки. Чтобы всё равно однажды потерять. Навсегда.

- Эй, у Вас мобильник разрывается. Не слышите? – чей-то писклявый голос по соседству возвращает меня в реальность.
- Ах, да, спасибо! – я неуклюже достаю из кармана аппарат, к существованию которого ещё не привык, взятый совсем недавно, как средство связи с роддомом, и нажимаю клавишу, - Алло!
- У Леночки начались схватки! – из трубки доносится взволнованный голос тёщи, - Как хорошо, что ты ещё не улетел….
- Я уже никуда не улечу! Скоро буду! – я прячу трубку, быстро встаю и кратчайшим путём спешу к выходу. И чуть не сталкиваюсь с идущей навстречу Евой. Господи, как же она красива! Моя единственная горькая любовь…. Стоп!
Мы замираем в полуметре друг от друга. Не отводя глаз. Не дыша…. Мы обязательно пойдём дальше, а значит, пройдём мимо. Я знаю. Мы оба это знаем. Мы должны…. Но не сейчас, потом, спустя мгновение….
Над нами десятками эхо на трёх языках звучит долгожданная фраза: «Внимание!… Объявляется посадка …». Что ж, мгновение истекло. Где-то в муках рождается Человек. Адам. Или Ева. Эти имена захотела жена. А я не признался пока ей, что - против.


© Copyright: Александр Афанасьев, 2009
Свидетельство о публикации №2902120084

На самом деле в любой бессистемности всегда таится определённая система, и то, что одни ошибочно принимают за хаос и анархию, другие именуют порядком.
Так и в моей жизни. При всей непоседливости и лени, уже пару лет я стараюсь не нарушать некоторые традиции. Например, дружеские вечера по пятницам, или еже субботнюю помощь маме на её работе.
Возможно, она могла бы обходиться и без меня, разнося по Печерску газеты, журналы и письма, но, поскольку мы уже давно живём врозь, а видимся, увы, не часто, такие совместные походы дают нам возможность побыть вместе, и с годами становятся всё нужнее и дороже. Да и макулатуры в последнее время слишком уж поприбавилось….
Впрочем, давайте, я сначала расскажу о том, что было в прошлую пятницу, а потом, если Вы не против, нырну в круговорот субботы.

Итак, пятница, шесть часов вечера. Наташка, моё сексапильное двадцатилетнее сокровище, помешанное на компьютере, шейпинге и кулинарии, в этот раз решила поразить гостей неким новым шедевром, рецепт которого был не менее сомнителен, чем его название: «Негр в пене». Я до сих пор не отошёл от «Сюрприза папочке», при работе над которым у неё взорвались три банки сгущёнки, забилась мойка и загорелись шторы. Конечно, по её словам, виноват был один я, как всегда не вовремя потребовавший исполнение супружеского долга на пару месяцев вперёд…. Но, как бы там ни было, «Негр в пене» сегодня мог понравиться даже самому отъявленному расисту.
Мы сидели всемером на кухне и пили чай, подтрунивая друг над другом. Мы, это собственно, я и Наташка; её брат со своей бывшей и одновременно будущей супругой Ниной, (которую я про себя именую не иначе, как «Льдина»); Игорь и Люда Горовые, (самая шумная пара на свете); и Настя, эффектная блондинка неопределённого возраста, неопределённой профессии и неопределённого местожительства. Забавно, да? Дело в том, что мы познакомились с ней не так уж давно, и, по большому счёту, она оставалась скорее приятельницей Наташки, чем моей. Они обменивались журналами мод, кулинарными секретами, и ещё Бог его знает чем, я же видел её лишь раза три, всегда элегантную, скромную и молчаливую.
Вот и сейчас, о чём-то задумавшись, она вертела в тонких ухоженных пальцах чайную ложечку, и не сразу среагировала на, как всегда, глупый и бестактный вопрос Нины-Льдины.
- Настя, а у тебя муж красивый? – по интонации этого завистливого айсберга не трудно было угадать, что самый желанный для неё на свете ответ – отрицательный.
- Что?…. Ах, да, очень красивый, - ответила, улыбнувшись, Настя и, выйдя в прихожую, вернулась с сумочкой, из которой достала маленький кошелёк, - Вот его фотография.
На нас приветливо смотрело в самом деле красивое, волевое лицо; тонко очерченный рот и сросшиеся брови придавали ему жёсткое, наверное, по женским понятиям, настоящее мужское достоинство.
- Да, ничего! – протянула разочарованно Нинка, шмыгнув длинным крючковатым носом, (было видно, что она так просто не угомонится, и допрос только начинается), - А кем он у тебя работает?!
Я уже был готов прийти Насте на помощь и положить конец безграничной любознательности «льдины», но вдруг поймал себя на мысли, что мне и самому это интересно, а потому не стал вмешиваться в разговор.
- Он – дипломат, сейчас – в Японии, - ответила польщённая проявленным к себе интересом Настя, - Так уж получается, что он всегда в разъездах, но иногда ему удаётся взять меня с собой….
Лицо девушки странным образом просветлело, глаза заискрились неподдельной нежностью, и я мысленно позавидовал её мужу, стараясь не думать, что на месте Насти в подобной ситуации могла бы рассказать моя жена.
- А детей, я так понимаю, у Вас нет? – с приветливостью следователя поинтересовалась вконец помрачневшая Нинка, и тут уж не выдержал Горовой.
- Нинуля, а как твоя новая диета, неужели не помогает? – его укол достиг цели со скоростью света, и внештатная работница СИЗО в истерике закашлялась.
- Конституция у меня такая, понимаешь, конституция…. И вообще, Боря, нам пора! - она чуть ли не зашкирки схватила Наташкиного брата, с отчаянной жадностью поедавшего «Негра в пене», и под наш еле сдерживаемый хохот направилась в коридор.
- Ты уж прости её первобытное воспитание, ладно? - извиняющимся тоном попросила подругу моя жена, как только закрылась входная дверь и в квартире стало сразу легче дышать.
- Ничего, люди разные бывают, - улыбнулась примирительно Настя, и беседа с чьей-то подачи перешла в область кондитерских кремов.
Мне с Горовым эта тема была настолько близка и интересна, что мы тут же с пачкой сигарет, кофе и шахматами удалились на балкон, откуда по молчаливому согласию до десяти старались не высовываться.
- Давай, пригласим Настю на следующей неделе в гости. Согласись, она классная? – убираясь на кухне, спросила меня жена, и, не дожидаясь ответа, добавила, - Классная и счастливая!
- Давай, она мне нравится, - согласился я, пряча останки «Негра» в холодильник, - А ты у неё дома бывала?
- Нет, она говорила, что затеяла ремонт…. Хочет сделать мужу сюрприз, когда тот вернётся…. Кстати, любимый, а как - с нашим ремонтом?!
Всё, Наташку понесло, и самым безопасным способом общения с ней в такие минуты было терпеливое молчание. Я выскользнул из кухни в тот момент, когда она в сотый раз принялась мне описывать окна своей мечты.

Как я и говорил раньше, суббота – мамин день. Наспех позавтракав, чмокнув сонную, (а потому, безгранично милую), жену в обе щеки, я поехал на Печерск, и вскоре, в сопровождении матушки, с пачками газет и журналов в сумке, уже блуждал по дворам и подъездам знакомого с детства района.
Среди корреспонденции было несколько заказных писем, а их, как известно, просто в почтовый ящик не бросишь. Надо подниматься по лестницам, (на мамином участке домов с лифтами не так уж и много), вручать письма под роспись, а в случае отсутствия хозяев, писать извещения. Короче говоря, я предложил не надолго разделиться, отобрав себе самые отдалённые адреса.
«SOKOLOV O.V.»,- значилось на красочном импортном конверте. «Из Франции, Авиньон», - прочёл я координаты отправителя и слегка взгрустнул, - первой моей любовью была француженка, правда из Лиона, но какая разница…. Тогда мне только стукнуло пятнадцать…. Впрочем, это совсем другая история. Интимная и долгая….
Дом был знакомым. Я быстро сориентировался, какой мне нужен подъезд, этаж, и через минуту уже стоял перед красивой резной дверью.
- Кто там? – отозвался изнутри женский голос.
- Почтальон. Заказное письмо Соколову О. В., - ответил я, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
Щёлкнул замок, дверь отворилась.
- Распишитесь, пожалуйста, здесь, - выдохнул я на одном дыхании, и лишь затем встретился глазами с хозяйкой, протягивая ей ручку и формуляр с заранее поставленной в нужном месте галочкой, - Настя?…. Привет!
- Привет, - смутилась, узнав меня, девушка.
- Настенька, это Евгений Петрович уже пришёл? – послышался мужской голос из глубины квартиры, и я заметил, как побледнела моя знакомая.
- Нет, Олег…. Это…Гриша, муж Наташи. Помнишь, я рассказывала, что была у них вчера? – она обернулась, слегка отклонившись в сторону, и я вздрогнул.
За нею в инвалидной коляске, в чёрных очках, какие обычно носят незрячие люди, сидел тот, кто по её недавнему рассказу должен был находиться сейчас в Японии. Высохший, совершенно седой калека, с лицом, изуродованным шрамами и ожогами, с нервно подрагивающей правой кистью, он лишь отдалённо напоминал того рослого, красивого мужчину с увиденной накануне фотографии.
- Конечно, помню. Что же ты держишь гостя в дверях? Приглашай к столу! - в мягком голосе мужчины было столько теплоты и радушия, что у меня комок к горлу подступил.
- Нет, нет, спасибо! Я – на минутку, - невразумительно пробасил я, и абсолютно глупо добавил, - Вот, тут письмо Вам заказное принёс….
- Гриша, действительно, заходи, - твёрдым голосом вдруг предложила Настя, - Заодно захватишь Наташе пару журналов. Она просила.
Я не стал упорствовать и вошёл. Девушка провела меня не то в гостиную, не то в библиотеку, (на эту мысль меня навели два огромных книжных шкафа, уходящие под потолок). Я скованно присел на краешек ближайшего стула. Настя быстро и умело подкатила коляску мужа к круглому обеденному столу, и, отмахнувшись от моего предложения помочь, поспешила на кухню.
В воздухе чувствовался запах лекарств, но, в целом, всё поражало идеальной чистотой и порядком. Я обратил внимание на расставленные повсюду на полках фотографии. Вот, Настя и её муж – на фоне Триумфальной арки; вот, они же – в Египте, с группой туристов у пирамиды; а здесь…. Да, она не лгала, они действительно колесили по миру…. Когда-то.
- Настя только и говорит, что о вашей супруге, - с чуть печальной улыбкой произнёс хозяин, повернув в мою сторону голову.
Я не нашёлся, что ответить, и только кивнул, запоздало сообразив, что он вряд ли меня видит.
- Честно говоря, я благодарю Бога за то, что у Настеньки есть Вы и Ваша Наташа…. Я ей всё время говорю, чтобы она куда-нибудь ходила, хоть как-то полезно проводила время, а не нянчилась сутками со мной, - голос мужчины дрогнул, и повисла невыносимая пауза.
В дверь позвонили, и спустя минуту Настя вошла в сопровождении какого-то пожилого человека с дипломатом. Я поспешно встал, пожал руку вошедшему и бросил вопросительный взгляд на девушку. Она поняла и согласно кивнула.
- Прошу прощения, но мне давно пора, - я надеялся на то, что меня не станут удерживать, и оказался прав.
- Что ж, Гриша! Вы бы зашли как ни будь с супругой, - предложил напоследок хозяин, и я заверил, что обязательно, непременно, как только…. В общем, однажды.

Настя вслед за мной вышла на лестничную площадку и попросила сигарету. Пару минут мы курили молча, пока она, видимо, что-то обдумав, не нарушила тишину.
- Несчастный случай на пожаре…. Четыре года назад…. Олег хотел спасти ребёнка, вошёл в здание и…, - она умолкла, на глаза навернулись слёзы, а губы исказила гримаса душевной боли. Я обнял её за поникшие, вздрагивающие плечи и прижал к своей груди.
- Это врач пришёл? – задал я первый попавшийся вопрос, когда девушка немного успокоилась.
- Да, профессор из клиники. Он один уверен, что нам удастся вернуть Олегу зрение…. Мне нужно идти, Гриша…. Прости! - она отстранилась и целую вечность смотрела мне в глаза, прежде чем спросить, - А правда, он у меня – красавец?!
- Правда!…. Самый лучший! - если бы я был женщиной, я бы в эту минуту точно бы заревел, - Мы обязательно зайдём к Вам в гости….
Она благодарно кивнула и вошла в квартиру, выпрямив осанку.
Подхватив сумку с газетами, я быстро спустился по лестнице, и уже внизу вспомнил, что Настя забыла расписаться за письмо. Я черкнул в графе что-то наподобие «Соколов», и поспешил навстречу входящей в подъезд матери.
- Гриша, я же волнуюсь! Где тебя черти носят?!
- Там, где время остановилось….


© Copyright: Александр Афанасьев, 2009
Свидетельство о публикации №2902120093

Воскресенье

- Саня!… Саня! – слышится сзади, и я опять мысленно благодарю маму за «редкое» и «оригинальное» имя. Это ж надо, куда ни плюнь, везде - Александры! Особенно тут, в Гидропарке, в воскресный полдень….
Вот, представьте себе, буквально вчера я доверчиво оборачиваюсь на эротичный женский крик: «Санечка!», включаю супер улыбку с демонстрацией неотразимого правого профиля; приподнимаю солнцезащитные очки в стиле «Мечта кота Базилио»; и попадаю прямо в объятия чокнутой старухи, бегущей к своей внучке. Бабах!… Полчаса я сконфуженно извиняюсь, убеждая сбитую с ног сверстницу Октябрьской революции не кричать на весь пляж: «Помогите, насилуют!», и подмигиваю подошедшему сержанту, мол: «Всё в порядке, бабушка шутит…». А он мне в ответ тоже подмигивает, сволочь. Аж до отделения….
Нет уж, кричите, надрывайтесь, сколько душе угодно. Больше я в эти игры не играю….
- Саня!… Афанасьев!
- Что, и Афанасьевых здесь – как собак нерезаных? – поражаюсь я, замедляя шаг. И, в конце концов, осторожно поворачиваю голову, - Рыжий?
- Рыжий! Рыжий, конопатый, убил бабушку…, - радостно соглашается мой бывший однокурсник Артём Рыжевский, приближаясь вплотную.
- Нет, о бабушках не надо! – с видом мученика я пожимаю его пухлую ладонь, и вслух пытаюсь определить, сколько же лет мы не виделись.
- Семь! – вздыхает Артём, вибрируя двойным подбородком и грустно поглаживая почти лысую голову. Этим жестом он, наверное, пытается дать мне понять, что раньше с шевелюрой было куда лучше. Но меня не проведёшь. Я склерозом не страдаю. И ясно вижу: каким Рыжевский был, таким и остался: маленьким, толстеньким, с непропорционально большой плешивой головой, короткой шеей и кривыми ножками. И поэтому заявляю, ничуть не насилуя совесть, - Ты – прямо вчера из деканата! Абсолютно не изменился!
- А ты потолстел слегка! – льстит в ответ Артём, осматривая с пристрастием мои двухметровые мощи.
- Да ладно! Идём куда-нибудь, отметим нашу встречу! – предлагаю я, устав выглядеть Эйфелевой башней рядом с низеньким, одетым в консервативный костюм, Рыжевским.
- Тогда – ко мне! – с хитрецой улыбается Артём, и, выждав паузу, небрежно указывает на расположенное рядом кафе, - «Самолёт», - одно из моих детищ!
- А что есть и другие, «Вертолёт», «Самосвал», «Самокат»? То бишь, все стадии опьянения? – добродушно подкалываю я приятеля, и в ходе разговора понимаю, что зря из нас обоих в Институте Лёгкой Промышленности, (нынче Академии), стремились сделать хороших инженеров…. Я все эти годы занимаюсь рекламой на ТВ, а Рыжевский, кто б подумал, - общепитом.

Не успеваем мы присесть за стоящий под тентом столик, как к нему уже мчатся друг за другом три раскрасневшиеся официантки. На майке первой из них я с удивлением читаю надпись «Торнадо», на других – «Цунами» и «Суховей». Насколько точно барышни соответствуют своим псевдонимам, я убеждаюсь уже через мгновение, глядя на заставленный блюдами стол и гоня от себя мысль, что тоже хочу стать общепитовским боссом. Хотя бы для того, чтобы называть эту гору калорий скромной закуской….
Рыжевский расплывается в улыбке, провожает взглядом длинноногую Торнадо, и оглашает первый тост: «За общежитие №7». Я соглашаюсь, прикидывая в уме, сколько же «общаг» мы любили посещать в молодости, и начинаю побаиваться, что столько не выпью. Впрочем, слово «мы» не совсем подходит к Рыжевскому, ведь успехом у сверстниц в основном пользовался я, а Артёму доставались лишь лавры спонсора. Так с чего это он записал себя в ветераны эротического труда? Может, я что-то пропустил?….
- Помню, перед дипломом ты женился на Светке-модельерше. Как она? – задаю я Рыжевскому праздный вопрос, не подозревая, какую щекотливую тему затрагиваю.
- Чтоб она сдохла! – Артём швыряет вилку на стол, и, распустив галстук, нервно расстегивает воротник рубашки, - Представь себе, за год вытянула из меня все бабки, до последнего гроша; наставила рогов с копытами; отравила мою собаку и подала на развод…. Такая вот, Светка-нимфетка!
- Да, батенька, удивил! – протягиваю я задумчиво, вспоминая скромную тощую клячу с обаянием бульдозера, - Впрочем, давай без грусти! За тебя! Ты холост, процветаешь…. Следующий заход будет удачнее!
- У меня уже был второй заход! – мямлит, скривившись, Рыжевский.
- И что? – спрашиваю я, дальновидно отодвигаясь от стола.
- Шалава! Гадина! – как я и предвидел, Артёму очень нравится буйствовать. На этот раз тройное сальто совершает нож, оказавшийся под рукой, и я понимаю, что невольно превращаюсь в мишень, - Два года жили, душа в душу. Она у меня бухгалтерией занималась. На работе – польза, дома – супер…. Я ей ни в чём не отказывал; к дочке её от первого брака привязался. В общем, рай был чистой воды…. Пока моя «благоверная» не забеременела….
- Не от тебя, что ли? – интересуюсь я, быстро отодвигая от Артёма все близлежащие предметы, и, на всякий случай, втягивая голову в плечи.
- От шофёра моего! – пищит Рыжевский фальцетом, чуть ли не топая ногами от злости, - Она с ним всё это время крутила…. Когда я их обоих за горло взял, оказалось, что шестилетняя дочурка – тоже их совместное чадо! Вот людишки устраиваются!… Моего первого водителя жёна уволила будто бы за пьянство, а своего бывшего привела! – с этими словами Артём оглядывает стол с намерением чем ни будь по привычке погреметь, и с подозрением смотрит на меня, - Ты что, до сих пор голоден?
- Да нет! – отвечаю я удивлённо, и запоздало понимаю, что всё мало мальски опасное на столе я со страха передвинул к себе поближе, и приятельская половина теперь выглядит абсолютно пустой, - Да, Тёма, жизнь у тебя была, как в мексиканских сериалах…, - я пытаюсь вернуть сервировке прежний вид.
- Хуже! Там хоть в последней серии добро побеждает, слепые прозревают; лежащие в коме начинают бодро танцевать, - Рыжевский наливает лошадиные дозы коньяка, но я, понимая его состояние, не возражаю, - А у меня всё наоборот…. Бич Божий, одним словом.
- Ладно, старик! Вычитал я недавно одну легенду. Пусть она станет сегодня тостом, - Рыжевский поднимает на меня пьяно-грустные глаза и слушает с видом больного, которому от СПИДа предлагают глазные капли, - Однажды древнегреческого философа Диогена увидели солнечным днём на переполненном рынке. Он ходил в толпе с зажжённым фонарём туда-сюда, будто что-то искал. И отвечал на любопытные вопросы: «Не мешайте, я ищу Человека!»…. Я желаю тебе, Рыжий, чтобы ты поскорее нашёл своего Человека! Будь счастлив!
- Спасибо, Саня, спасибо! – со слезами на глазах Артём тянется через стол, надеясь задушить меня в сентиментальных объятиях, но, поскольку я не жажду сливаться с ним в пьяном экстазе, он припадает к бёдру длинноногой Торнадо, меняющей нам пепельницу.
- Тёма! Кажется, ты уже идёшь на третий заход! – с деланным ужасом констатирую я, и покрасневшая официантка пятится назад.
- А я хотел бы рискнуть! – доверительно шепчет Рыжевский и, чокаясь, заговорщически подмигивает, - Ведь есть, с кем! Не женщина, богиня!
- В чём же проблема? – лениво закуриваю я, пожимая плечами, и смотрю вслед уходящей девушке, - Не уверен, что богиня, но симпатичная!
- Да нет, что ты! Не эта! – Артём испуганно отмахивается, - Другая!
- И ты, конечно, уже сделал ей предложение? – с цинизмом психиатра я ставлю диагноз, и печально сбиваю пепел, - Может, нужно было сначала присмотреться с фонарём в руке?
- А ещё не поздно! - заявляет приятель и щёлкает пальцами, будто его осенила идея, - Ты мне поможешь!
- Тёма! В принципе, я не против секса втроём, но предпочитаю быть в трио единственным мужчиной.…
- Да ты не понял, извращенец! Я хочу, чтобы ты просто попытался «снять» мою барышню, с которой я уже два месяца встречаюсь! – видя моё удивление, Рыжевский принимается терпеливо объяснять, - Ты – Дон Жуан со стажем, бабам нравишься. Это – факт! – я скромно опускаю глаза, воздерживаясь от спора, - А я боюсь, что новая «невеста» под стать предыдущим «динамо». Это – факт № 2…. Стало быть, надо удостовериться в том, что она со мной проводит время по любви. Именно по любви, понимаешь?!
- Стараюсь понять! – я подсчитываю в уме количество выпитого, и решаю, что добавлять нам не стоит, - Ну, познакомлюсь я с ней. Предположим, пошлёт она меня куда подальше…. И что? Это всё равно будет только частный случай! Ты лучше попроси сто мужиков, разного типа и возраста; тогда хоть получится системный подход…. Чистота эксперимента….
- Мы сделаем лучше! Будем бить наверняка! Я ведь точно знаю, что она любит, что ест, что читает….. Всякие мелочи…. Я тебя подготовлю, и мы обойдёмся без ста статистов. Согласен?!
- Не согласен! – я упрямо качаю головой, и с удивлением замечаю, что напротив меня сидят уже несколько Рыжих, один другого смешнее. (По опыту знаю, ещё одна рюмка, и скоро их будет несколько рядов.)
- Саня! Попробуй!
- Артём, если мне удастся её «снять», ты будешь материть меня всю оставшуюся жизнь….
- Да я в ноги тебе буду кланяться за то, что ты уберёг меня от самоубийства! Род весь мой будет тебе благодарен! Все ортодоксальные евреи!… И мама моя, Фаина Давыдовна, на белом коне!…. Ты же помнишь мою маму…. Ну, давай, родной, по рукам!
- Хорошо, по рукам! Если что, не обессудь, я предупреждал! – сдаваясь целой армии назойливых Артёмов, я опрокидываю рюмку, и вытаскиваю из кармана штук двадцать своих визиток, - Позвоните мне, Рыжие, завтра. Можете все сразу! А сейчас вызывайте такси! Слишком быстро Вы тут размножаетесь…. В «Самолёте»….



Понедельник

- Саня! Привет! Я придумал, где и как Вы познакомитесь! – кричит в трубку невменяемым голосом Рыжевский, и я с тоской наблюдаю, как моя Танечка, официально - «секретарь-референт», возмущённо одёргивает юбку, скрывает роскошную грудь в ненавистной мне блузке, и показывает розовый язык. Жаль, на самом интересном месте….
- Не понял…. Кто с кем должен познакомиться? – спрашиваю я, хмурясь, и замечаю неподдельный интерес в хитрых девичьих глазках. Надутые губки предвещают скорую сцену. А маленький кулачок уже надвигается как астероид.
- Как кто?! Ты…. С моей невестой Катей!… Что у тебя с памятью?! – возмущается Артём, не подозревая, что что-то у меня сейчас будет и с челюстью.
- Ах, с Катенькой! – я быстро просчитываю в уме траекторию полёта астероида, и благополучно уворачиваюсь, - Когда?
- Я взял три билета на завтрашний спектакль в «Русской Драме», – сообщает, хихикая, Рыжевский, - Говорят, классная комедия! Катя давно на неё хотела пойти…. И вот что! В последний момент я сошлюсь на проблемы по работе, и постараюсь, чтобы у неё не осталось времени взять кого-то с собой…. Вы будете сидеть рядом. Улавливаешь?
- Угу…. Как выглядит твоя театралка? – боковым зрением я внимательно слежу за запуском второго астероида и нагло улыбаюсь. Мимо.
- Натуральная блондинка. Волосы короткие. Глаза голубые…. – как в милиции, даёт описание Рыжевский, - По образованию - филолог. Любит Пушкина, Волошина, Шелли…. Играет в теннис.
- Какую музыку слушает? Что пьёт?
- В основном, «торчит» от джаза, и сама играет на рояле…. Пьёт только сухое вино. Не ест мяса….
- Всё, хватит! – заявляю я сразу обоим: и озабоченному экс-одногруппнику, и своей разъярённой не на шутку секретарше, - Задачу понял. Разберусь…. Кстати, как ты передашь мне билет?
- Сейчас кого-нибудь отправлю. Адрес – на визитке?
Я подтверждаю координаты конторы и, буркнув «Созвонимся!», кладу трубку на рычаг. Потом с грозным видом оборачиваюсь и… получаю толстой кипой прайсов по физиономии…. Ай, да Танечка! Вот, что значит, потерять бдительность!

Вторник

Я опаздываю и спешу как всегда. Пробегаю мимо злобной билетёрши, взмываю газелью по лестнице, и спустя секунду уже лезу к 9-ому креслу в пятом ряду, выслушивая тихие мнения о своих манерах. Что, в принципе, неудивительно, - спектакль идёт полным ходом.
«Богиню» Рыжевского я «узнаю» сразу. Действительно, настоящая леди. Она обжигает меня презрительным взглядом, и вслед за другими приподнимается с места.
- Пардон! - я пытаюсь галантно протиснуться мимо, но это удаётся не сразу. Потому, что так и задумано. Жертве полезно вдохнуть запах хищника, а я благоухаю дорогущим парфумом «Маччо». Зря, что ли?
- Какая гадость! – произносят её перламутровые губы, и я спокойно присаживаюсь рядом. Неплохое начало.
- Простите, это место занято! – шипит она через секунду, не поворачивая головы. Наверное, полагает, я сейчас вскочу, как ошпаренный, и быстренько пересяду. Угу….
- Я говорю Вам, это место за-ня-то! – повторяя концовку фразы по слогам, леди косится на меня, как на идиота, и, видя, что я намеренно её игнорирую, бросает в сердцах, - Быдло!
- И тут опомнилась она,
И, гнева гордого полна,
А впрочем, может быть, и страха,
Она Тарквинию с размаха
Даёт пощечину. Да, да,
Пощёчину, да ведь какую! – на одном дыхании продекламировав цитату из Пушкинского «Графа Нулина», я с наслаждением осматриваю отвисшую челюсть «богини». И чинно пересаживаюсь на законное место…. Зацепил!
Двадцать минут, что остаются до антракта, я целиком посвящаю идущей там постановке. И не зря, - комедия, в самом деле, смешная…. Когда в зале зажигается свет, я всё ещё улыбаюсь. Невеста Рыжевского тоже. Пожалуй, мы одни не рвёмся в буфет, в туалет или курилку. Что - странно, но хорошо.
- Простите! - как можно ненавязчивее обращаюсь я к ней, - К сожалению, я опоздал на начало. И не до конца понимаю интригу. Подскажите, пожалуйста… - я задаю «волнующий» меня вопрос и тут же умолкаю, вынуждая леди заговорить.
- Понимаете… - она принимается объяснять мне сюжетную канву, (сначала не охотно, - сказывается недавний инцидент), но потом входит в раж, и к концу перерыва мы говорим уже в унисон…. Возвращается публика, гаснут люстры, и начинается второй акт. Неужели получится?….

- Я не хочу и не могу так просто с Вами расстаться. Может быть, погуляем немного? – спрашиваю я у Кати, выходя из театра.
- Хорошо, – отвечает она, улыбаясь, - Если это действительно будет немного! И с условием, что Вы расскажете мне о себе.
- А хотите, я расскажу Вам о Вас? – на секунду мы останавливаемся и пристально глядим друг на друга, - Дело в том, что моя прабабушка была известной ясновидящей, и иногда мне кажется, что я тоже на что-то способен. Попробуем?
- Давайте! – без особого энтузиазма соглашается спутница, и берёт меня под руку, - Итак?
- Итак, я могу ошибаться, - входя в роль, я напускаю на себя задумчивый вид, - но, похоже, что Ваш мир держится на трёх китах: музыке, литературе и … теннисе. Правильно?
- М-да! – опешив, удивляется Катя, и устремляет на меня красивые кошачьи глаза, в которых беснуются чёртики, - Вас случайно зовут не граф Калиостро?!
- Возможно, - я сокрушённо вздыхаю, - Всех реоркарнаций и не упомнишь. Но в этой жизни меня точно зовут Александр.
- А меня…
- Стоп! – делая вид, что мучительно напрягаю извилины, я просто тяну время, - Вас должны звать как-то обязательно по-царски.… Елизавета?!
- Вот уж, нет! – фыркает разочарованно девушка.
- Дайте ещё шанс…. – выдержав паузу, я восклицаю, - Екатерина! Конечно, Екатерина! – и, любуясь произведённым эффектом, посылаю Рыжевского к чёрту. Разумеется, мысленно. Угрызения совести тут же растворяются в вечернем тумане, и в памяти всплывает строка полузабытой песни: «Была тебе невеста, а стала мне – жена…». «Ну, жена, - это я погорячился, но вот иметь бы такую любовницу…. В общем, прости, Тёма! Сам просил…».

Наше «погуляем немного» уже длится около часа, и, по-моему, обоим нравится.
Я с иронией рассказываю Кате забавные эпизоды из своей, озарённой телевидением, жизни, а в ответ обогащаюсь биографиями великих людей. Миновав вечерний Крещатик, мы блуждаем уже по Подолу, ведя на редкость интеллектуальный разговор.
Конечно, неугомонные гормоны внутри меня настойчиво дают о себе знать, требуя немедленного и бесцеремонного поцелуя, но я мужественно держусь, как оловянный солдатик, и демоны на время отступают. «В конце концов, изредка можно и просто поболтать!», - убеждаю я себя уныло, в очередной раз с трудом отводя взгляд от Катиного декольте.
- Саша! Боюсь, у Вас разовьётся косоглазие! – холодно комментирует мои нечеловеческие усилия девушка, и я сконфуженно пожимаю плечами.
- В таком случае, давайте поужинаем! Ничто так не отвлекает от романтики, как вкусная и здоровая пища! – заявляю я с решимостью камикадзе, - Тем более, что недалеко есть один приличный ресторан….
- Вы всегда так быстро форсируете события?! – пытается пристыдить меня Катя, и, не дожидаясь ответа, добавляет, - Если честно, я проголодалась.

Сухое вино и салаты подают, конечно, везде, но настоящий, от души исполняемый джаз играют, пожалуй, лишь здесь. Причём, не кто-нибудь, а мои друзья. В блестящих затуманенных глазах Кати я читаю смесь восторга и удивления, и под интимный субтон саксофона предлагаю незатейливый тост. Возможно….
«Возможно!», - откровенно смеются в глазах девушки знакомые чёртики, и моё богатое воображение уже рисует картины скорой идиллии…. «Дурак ты непутёвый, Тёма! И умница! Какой же ты дурак и молодец!»….
- Подлец! Какой же ты мерзавец и подлец! – внезапно доносится сзади, и от неожиданности я разливаю вино на белоснежную скатерть. Катя шокировано смотрит то на стоящую за моим стулом женщину, то на оторопевшего меня, а я не очень-то спешу оборачиваться. Зачем?! Что, я не помню, как выглядит моя секретарша? Помню. И даже очень хорошо представляю, что может сейчас произойти….
- Привет! - я с самым радостным видом поворачиваю голову, и, пользуясь тем, что Катя не видит моего выражения лица, испепеляю Таньку таким взглядом, что Кощей Бессмертный позавидовал бы, - Какими судьбами?
- Он ещё спрашивает, какими судьбами?! Наградил меня, котяра подзаборный, сифилисом, а теперь отмораживается! Со всякими шалавами водится, а теперь….
- Катя! – кричу я сорвавшейся из-за стола девушке, но понимаю: её не удержать. Ни на секунду…. В наступившей тишине ресторана нарочито громко хлопает дубовая дверь, и под недоумёнными взглядами публики я медленно вытаскиваю из пачки сигарету, - Какого чёрта, Танька?! Скучно, что ли?
- Я - о том же! – победно улыбаясь, моя палач-секретарша присаживается рядом и брезгливо отодвигает в сторону Катин бокал, - Какого чёрта, Сашка? Чего тебе со мной не хватает?!
- Не знаю…. Может быть, яда? – вздыхаю я обречённо и подзываю проходящего мимо официанта, - Будьте любезны! Бокал серной кислоты для дамы и сто грамм водки для меня….
- Ты не думай, я за тобой не следила. Зашла просто скоротать вечерок, а тут – Вы…. Экспромт! – произносит издевательски Таня и, выждав паузу, интересуется, - Правда, мне надо было поступать в театральный?
- Знаешь, однажды я тебя убью! – обещаю я беззлобно, - А потом уволю!
- Окей! – с улыбкой кивает моя ревнивица и сладким шепотом добавляет, беря за руку, - Сегодня, у меня дома….
- Нет, у меня! – возражаю я, принципиально оставляя за собой иллюзию последнего слова. В конце концов, кто здесь мужчина?!… Неужели не я?
- Для счастливой пары за столиком у окна мы с удовольствием исполняем «Серенаду солнечной долины»! – с понятной только нам иронией объявляет в микрофон Серёга-саксофонист, и я вымученно улыбаюсь. Прекрасный вечер….

- Как тебе Катя?! – без предисловий спрашивает Рыжевский, явно поставив перед собой святую и благородную цель, - лишить меня с Таней всяческой интимной жизни. Причём, так же, как утром, - резким телефонным звонком в самый неподходящий момент. С той лишь разницей, что сейчас – два часа ночи; я с Таней – в постели. И звонит он мне, между прочим, на мобильный…. Маньяк!
- Тёма! – едва сдерживаясь, я делаю глубокий вздох и отвечаю, - Твоя Катя – просто сокровище! Но тип, вроде меня, ей совершенно противопоказан…. Так что, спи спокойно, дорогой товарищ! Эксперимент не удался!
- Я знаю, что не удался! Она сейчас – у меня. Только что заснула…. Я тебе из кабинета звоню…. - произносит приглушённым голосом Рыжевский.
- Зачем? – лениво интересуюсь я, отмахиваясь от нетерпеливых гримас партнёрши.
- Да вот, хочу спросить тебя, почему она приехала в слезах? Что между Вами произошло? Ты её обидел?
- Что ты…. Просто мы разошлись во взглядах на внешнюю политику Уругвая! – серьёзным тоном отвечаю я, мысленно проклиная себя за то, что даже не попытался удержать Катю в дверях ресторана. Может быть, стоило, - Не думал, что она так близко примет это к сердцу….
- Ну-ну! – недоверчиво хрюкает в трубку Рыжевский, - Шутник…. За то, что на свадьбу не смогу пригласить, надеюсь, не обидишься?
- А что, со свадьбой уже точно решено? – спрашиваю я как можно равнодушнее.
- Точно! – самодовольно заявляет мой экс-одногруппник и напоследок, прежде чем попрощаться, добавляет, - Правильно говорят люди, Бог троицу любит! Вот мне и повезло! Будь здоров….
- Между прочим, под троицей имеется в виду город Троя, а не цифра три…. – зачем-то поясняю я уже отключившейся трубке и под недоумённым Танькиным взглядом направляюсь в дезабилье на балкон. Чего греха таить, - что-то грустно на душе стало. И тоскливо…. Покурю, авось, пройдёт.

Спустя два месяца

- Ну, здравствуй! – хмуро приветствует меня Рыжевский, восседая за тем же самым столиком в кафе «Самолёт», как и когда-то в июне, когда мы вместе обсуждали перипетии его личной жизни, – Как поживаешь?
- Не настолько плохо, чтобы жаловаться! – уклончиво отвечаю я и, стараясь не показывать любопытство, шутливо интересуюсь, - С чего это ты захотел встретиться? Как на свадьбу пригласить, так – нет. А как тоска в глазах…. Что, медовый месяц закончился?
- Да не было никакого месяца! И свадьбы никакой не было! – устало отмахивается Артём, демонстрируя на пальцах лишь перстень-печатку, - Говорил же я тогда: бич Божий…. Так и вышло…. «Кинула» меня Катька, понимаешь? Бросила, как мальчишку….
- Бросила? – я удивляюсь совершенно искренне и, приподняв вопросительно брови, жду разъяснений. Рыжевский с ними явно не спешит.
- Задумал я Кате сделать свадебный подарок… - наконец решается на откровенность Артём, - У её родителей была старенькая неказистая дача в Процево. И решил я её перестроить за свой счёт, чтобы выглядела как солидная летняя резиденция. На бумаге всё рассчитали, купили материалы, наняли строителей. Как ты понимаешь, времени контролировать у меня особо не было. И Катьке приходилось со своим папашей там частенько без меня за всем присматривать. Вот и присмотрела она себе прораба….
- Прости, не понял…. Какого прораба она себе присмотрела?
- В том-то и дело, что НИКАКОГО! Не больше пяти классов образования, говорит на невообразимом суржике, пьёт самогон, как воду, ходит с дикой бородой аборигена, и курит крепчайшую махорку! Можешь себе представить Катин выбор?
- С трудом! – отвечаю я, припоминая, как некогда учил наизусть цитаты из Пушкина, чтобы произвести на Катю впечатление в театре. Как удивлялся потом её эрудированности и уму, бродя по Крещатику и Подолу; как восхищался общей на двоих страстью, - джазом…. – С трудом!
- Короче, за пару дней до свадьбы она заявляет мне, что, мол, любовь у неё до гроба…. Вот только, не ко мне…. Просит прощения, говорит, что ничего ей моего не нужно. Плетёт что-то о духе настоящего мужчины…. И о какой-то своей миссии. В конце концов, уходит с этим прорабом…. Занавес!
- М-да! По-видимому, любовь действительно зла! – говорю я первое, что приходит в голову, и с сочувствием спрашиваю совсем расклеившегося Рыжевского, - Так ты, поэтому хотел со мной встретиться? Просто поговорить?
- Да, поговорить об этом, и кое о чём ещё…, - как-то виновато и смущённо улыбается Артём, и, помедлив, тихо добавляет, - Понимаешь, Саня! Я тут одну девушку встретил…. Надо бы проверить….
- Тёма! – в сердцах выдавливаю я из себя, долго и пристально вглядываюсь в лицо своего некающегося приятеля и, честно говоря, просто-напросто теряюсь, что бы сказать ему ещё, кроме его же собственной, на редкость оптимистичной фразы, - Бич Божий!…
Нет, нечего мне ему сказать. И себе тоже.
Несколько дней назад я встретил Катю на улице, она выглядела слишком счастливой, чтобы захотеть заметить меня…. И слишком спешащей, чтобы ждать той минуты, когда я, наконец, придумаю способ избавиться от дефилирующей рядом Таньки…. Как там, у Игоря Талькова? «Несвоевременность – вечная драма, где есть Он и Она». Это – о ком-то из нас….


© Copyright: Александр Афанасьев, 2009
Свидетельство о публикации №2902120091

Один умник когда-то сказал, что дружба между мужчиной и женщиной – это притяжение под контролем рассудка, иными словами, разумная любовь. Если Вы ещё не убедились в этом сами, поверьте моему опыту, он не ошибся. Другое дело, чей именно рассудок контролирует ситуацию и насколько.
В нашем союзе с Юлькой Кудриной взаимное притяжение годами ограничивалось по обоюдному согласию. И происходило это то ли благодаря, то ли вопреки тому, что мы были сверстниками, соседями, бывшими одноклассниками, а иногда и партнёрами по выходным дням. Нет, партнёрами не в бизнесе, Боже упаси! Юлька бы со мной сразу же прогорела, слишком я азартен и ленив. И не в сексе, я всегда терпеть не мог блондинок…. Мы были партнёрами по преферансу, к которому ещё в юности пристрастил нас её отец. Покуда Юлькины родители не предпочли на старости лет жизнь в деревне, мы коротали вечера с ними вчетвером. А когда резаться с «болваном», (так именуют карты отсутствующего игрока), стало тошно, колода уступила место нардам. Мы вместе отмечали праздники, обсуждали проблемы, смеялись и грустили, даже совместно разгадывали кроссворды. А что в этом странного? – Дружба, знаете ли.
Наши с Юлькой окна уже тридцать лет видели один двор, двери – один этаж, а номера телефонов расходились только в последней цифре. Мы отлично изучили вкусы и привычки друг друга, интонации, жесты и мимику. Словом, «Да здравствует Дружба!», - не раз восклицал я с нею в унисон, подводя итоги очередной партии, одалживая деньги, (признаюсь: в роли должника, в основном, выступал я), или иными способами выручая друг дружку из разных житейских историй.
Например, из моего семейного омута. То, что эксперимент получился неудачным, Кудрина, как никто другой, могла бы подтвердить. Одобряла ли она мой недолгий и печальный брак? – Конечно, нет. И правильно. Осуждала ли бывшую жену? – Никогда. Она просто открывала мне двери, усаживала на кухне и поила до рассвета зелёным чаем, пока моя «благоверная» не начинала пьяным голосом вопить у лифта: «Пикассо, я вернулась!…»; терпеливо выслушивала и успокаивала, воздерживаясь от критики и советов. Моё «мужественное» решение развестись она встретила таким же невозмутимым кивком, как и два года назад пылкое желание пожениться. Кстати, все всегда удивлялись этой её холодной рассудительности и странной замкнутости, за которые в школе Юльку даже прозвали «тундрой». А моя «половина», с первого же дня знакомства возненавидевшая Кудрину, именовала её не иначе, как – «твоя пассия». И напрасно я сотрясал воздух, рьяно доказывая высоту и платонизм отношений. Жена не верила, не хотела верить или…. Хотя, какое это теперь имеет значение?!
С чего, собственно говоря, началась история? С памятного «Дня освобождения», как навеселе выразилась бывшая супруга, разглядывая в загсе свидетельство о разводе и требуя предъявления водяных знаков. Да, именно с того июльского дня….

Помню, вечером мы собрались в гостиной втроём: я, моя мама и Юля. Зажгли свечи, раскупорили шампанское и торжественно разрезали пирог. Кажется, я предложил тост за запоздалое прозрение. И мама тихо сказала: «Правда, сын у меня – дурак?». Юлька встретилась с нею взглядом, улыбнулась и кивнула: «Ага, тётя Валя, патологический!». Я подозрительно уставился на мать и поинтересовался: «Девчонки, это Вы о чём? Я же прозрел!». Мама нарочито громко вздохнула и чокнулась с Кудриной, - «Точно, патологический дурак!».
«Ну, не такой уж я и дурак!», - промелькнула в голове успокоительная мысль. То, что Юлька, похоже, меня любит, я понял давным-давно, так же давно, как и тот факт, что ни я, ни она не в силах перейти грань между дружбой и чем-то рискованно большим. А главное, что это, вряд ли, вообще стоит делать.
Понимаете, у Юльки – слишком волевой и жёсткий характер, без всяких там романтических нюансов и сентиментальных отступлений. А я – художник, натура тонкая и ранимая. В детстве Кудрина зачитывалась «Финансистом» Драйзера, а я бредил «Таинственным островом» Жюля Верна. У неё уже с песочницы, наверное, был целеустремлённый, аналитический склад ума, а у меня – порывы и кризисы жанра. Таких женщин, как Юля, бесспорно, уважают, но вряд ли обожают. (По крайней мере, так я объяснял себе отсутствие у неё «рыцаря сердца»). А таких, как я, редко славят при жизни. Увы…. В тридцать один год она была директором небольшого, но собственного ателье, яркой незамужней женщиной. А я – непризнанным гением символизма, последней надеждой Искусства….
«Хоть бы раз моему балбесу повезло!», - наверняка, заглядываясь на Юльку, думала мама. И вздыхала в тот вечер.
- Тётя Валя, а как там Иришка с пополнением? – спросила Юля, имея в виду мою младшую сестру, родившую недавно тройню.
- Ой, не спрашивай! Лучше заедь и посмотри. Еле вырвалась сюда…. Три таких маленьких сокровища!…. – маму распирало от гордости и восторга, так что по истечению часа мы доподлинно знали, почему все жители одного дома на Русановке стали поголовно заикаться, косить и криминально плохо слышать.
- Так, молодёжь, мне пора! – спохватилась вдруг мама, взглянув на часы, - Юля, ты присматривай за ним, ладно?!
- Куда я денусь, тётя Валя! Присмотрю! – пообещала Юлька, вместе со мной выходя в узкий коридор прихожей, а затем к лифту, - До свидания!
- Пока, родная! – я по-медвежьи обнял маму и нажал на кнопку вызова, - Я на днях к Вам заеду….
- Павел, почему у меня не будет такой невестки? – еле слышно прошептала на ухо мать и вошла в кабину.
Двери с лязгом закрылись, и лифт устремился вниз. Я обернулся к Юльке и заметил, что она смеётся.
- Чего такой мрачный?! Тётя Валя попросила, наконец, сбрить бороду?
Я неопределённо пожал плечами, пропуская её в квартиру. Но она остановилась на пороге.
- Пашка, мне должна сейчас позвонить заказчица. Так что бери бутылку и заходи ко мне.
- Окей, подруга, через полчаса. Мальчику нужно помыть черепашек, - я специально упомянул о своих плавающих питомцах, зная, насколько Юлька терпеть не может их стойкий, ни с чем несравнимый запах испражнений. Как-то я уехал на месяц, и ей по дружбе пришлось за ними ухаживать, после чего она мне прямо заявила: «Между твоими картинами и этими четырьмя вонючками я выбираю всё-таки картины! Хоть и говорят, что у меня есть вкус…». Наверное, это был комплимент, я просто тогда не понял….
Юлька, услышав о черепахах, фыркнула и демонстративно хлопнула дверью. А я, смеясь, тихо прикрыл свою.

Терминатор вёл себя на редкость смирно, но вот Годзилка доставила мне массу хлопот. Даже пыталась ухватить за указательный палец, панически не желая вылезать из ванной. Почему принято говорить о скорости черепах презрительно и высокомерно? Вы бы полюбовались, как гасают в воде мои «краснощёкие ниндзя»! Просто «Формула 1» …. Я наблюдал, с какой жадностью они поглощают кусочки курицы с червяками из холодильника, когда услышал телефонный звонок.
- Пикассо! Дай денег! – как всегда, без предисловий пьяно промурлыкала моя бывшая муза.
- Не дам! – я тоже умел быть кратким.
- Жлоб! - нынче она была предельно лаконична, бросая трубку на рычаг. Впрочем, помня её вечную манеру перезванивать, я особенно не обольщался.
И в подтверждение, через пару минут звонок раздался вновь. На сей раз трубку я поднял молча.
- … Что, молчишь, солнышко? – голос говорившего был с явно выраженным акцентом, каким-то нереально проникновенным и чужим, - Спишь уже?…. Как я и думал, завтра буду в Киеве…. Сообщу тебе в ателье, когда вылетаю…. Люблю, целую…. Адьё!
Послышались гудки отбоя. Я понял, кому предназначался этот «мёд», и на ватных ногах вышел из квартиры.

- Чего такая надутая? – с деланной шутливостью спросил я Кудрину на кухне, пристально глядя в её серые глаза, - Клиентка не позвонила?
- Да нет, всё нормально, позвонила…. Чай будешь? – если бы долгие вечера я не изучал её выражения лица за карточным столом, то вряд ли бы смог заметить фальшь, - Кстати, правильно «зажилил» шампанское, - голова и так от сигарет разболелась.
- Не «зажилил», а забыл! – поправил я Юльку, и, отвернувшись к окну, добавил, - Он не позвонит.
- Кто « ОН»? – голос слегка дрогнул.
- Юлька, не блефуй, у тебя – не «тотус» на руках, - я делал вид, что рассматриваю пустырь за стеклом, - Он ошибся и позвонил мне. Говорил, думая, что ты сонная, в пустоту…. Смешно.
- Да, правда, смешно, - я услышал сухой щелчок зажигалки в повисшей паузе и медленный выдох сигаретного дыма, - Ну, и что он «мне - тебе - пустоте» сказал?
- Что не сможет завтра, к сожалению, прилететь на крыльях Пегаса! – Я обернулся и, изобразив участие, спросил, - Ты расстроена?
- А ты, кажется, ревнуешь, - она поправила упавшую на лоб прядь и вымученно улыбнулась, - Впервые и так запоздало.
Под её ироничным взглядом, я, не спеша, вытащил из кармана сигареты и уже собрался возразить, когда на столе внезапно запищала трубка. Мы уставились друг на друга, будто делили карточный прикуп.
- Можешь дальше играть мою роль! – Юлька кивнула на телефон и откинулась на спинку кресла, - Давай, не стесняйся!
- Алло! – процедил я в мембрану.
- Пикассо, я так и поняла, что ты - у своей пассии…. Где ж ещё?! Будь человеком, одолжи денег! Гривен сто для начала, а? – хмельная муза в нерешительности умолкла, наверно, гадая, не обнаглела ли она с суммой. Я не собирался облегчать ей задачу, сверля взглядом напрягшуюся, но играющую в равнодушие Юльку, - Хорошо, уговорил, давай пятьдесят!
- Сударь «НЕ ЗНАЮ, КАК ВАС ТАМ»! Хозяйка не желает ни с кем беседовать. Сделайте одолжение: не напрягайтесь и не звоните! Адьё! – я мысленно похвалил себя за блестяще исполненную мизансцену и театральный жест, с каким нажал на кнопку отбоя, и потянулся рукой к стене, где располагалась телефонная розетка.
- В этом месте по сценарию должны быть оглушительные овации? – поинтересовалась Кудрина, крутя пальцем у виска, - Паша, ты - жалкий клоун. Я догадалась, что это была твоя жена.
- Бывшая, слава Богу…. Почему ты мне ничего не говорила о Нём? – отбросив вилку со шнуром на пол, я с облегчением закурил, - В конце концов, мы же – друзья….
- Да, конечно, мы же – друзья! – Юлька неудачно и нервно затушила бычок; большая медная пепельница в виде спрута с гулом покачнулась, опрокинулась на бок, выбросив пепел на полировку стола, и замерла на краю, - Кто кому – друг?!
Давно я не видел Кудрину в таком состоянии: раздутые ноздри, плотно сжатые бледные губы и насупленные брови. По правде говоря, я даже опешил от неожиданного взрыва.
- Кто кому – друг, я спрашиваю?! – она стремительно вскочила из-за стола, и этого было достаточно для потерявшей равновесие пепельницы, - Может быть, ТЫ, высмеивающий всех мужиков, что когда-либо обращали на меня внимание, а в душе, наверное, очень довольный, что я, дура, по тебе иссохлась?! Ты – друг?!
- О, Юлия! – я мученически воздел руки к небу, (т. е. к люстре), и этим лишь спровоцировал дальнейший накал страстей.
- Что, Юлия?…. Мне - тридцать один год, понимаешь? - она нависла надо мной, зачем-то растопырив перед глазами наманикюренные пальцы обеих рук, - Тридцать один!
- Здесь – только десять! – я попытался робко отшутиться, - Для демонстрации – маловато….
- Дурак! Права твоя мать…. Я наконец-то встретила хорошего человека…. Человека с большой буквы! Как ты думаешь, соглашусь ли я выйти за него замуж? И уехать в замечательный город Марсель?!
Я не нашёлся, что ответить, только бессильно развёл руками.
- Или ты мне посоветуешь дальше слушать, как ты будешь за стеной трахать своих натурщиц? Потом опять женишься на одной из них, чтобы прибегать и плакаться о кризисе жанра?!
- Ну, нет, подруга, жениться повторно я не собираюсь….
- А я собираюсь выйти замуж! И мне до лампочки, что ты об этом думаешь! До лампочки!
Сорвавшись на крик, она со всей силы ударила кулаком по столу и тут же застонала от боли. Я сгрёб её в охапку и потащил к мойке. Открыв кран с холодной водой и поборов сопротивление, я заставил Кудрину подставить ушибленную кисть под струю. Юлька беззвучно заплакала. Я старался на неё не смотреть.
- Кудрина, выходи за меня замуж!
- Что? – Юлька всхлипнула и, медленно закрутив кран, отошла от мойки, - Что ты сморозил?
- Я предложил тебе выйти замуж. Между прочим, серьёзно.
Она поглядела на меня с немой жалостью вдовы у постели душевнобольного, а я не к месту отметил, как красиво падает на её заплаканное лицо свет. Потом шагнул вперёд.
- Паша, не издевайся. С меня достаточно! – Юлька попятилась к холодильнику, и, упёршись спиной в его дверцу, прошептала, - Не надо, пожалуйста….
Я обнял её, успев подумать: «Почему я терпеть не могу блондинок?», и со вздохом уткнулся в белокурые волнистые пряди. Губы у Юльки оказались мягкими и податливыми. «Какая же я всё-таки – скотина!», - мелькнуло в подсознании нечто, напоминающее совесть, и бесследно растворилось в желании….

На рассвете я проснулся от запаха кофе и нежного прикосновения Юлькиных губ. На Кудриной был красивый шёлковый халат, но сейчас, распахнувшись, он не скрывал её прелестей, скорее, напротив, молил о решительном действии.
- Стоп, насколько я помню, у тебя сегодня – дела! – смеясь, Юлька вырвала меня из стадии предварительных ласк, протянув зажжённую сигарету.
- Какие? - я всё ещё не мог отвести взгляд от её обнажённой груди.
- Разве не сегодня у Павла Гениального – важная встреча в Союзе художников?
- А, гнусный обмен стрелами и ядом, - пробурчал я, хмуро отмахиваясь. (Какая-то мысль из вчерашнего вечера не давала покоя, но какая именно?), – Может, съездишь со мной?
- Нет уж, уволь! Сегодня у меня запланирована примерка очень вредной и серьёзной леди, и стрел там может быть не меньше, поверь….
- Ладно, убедила! – я чмокнул её в щёку, - Когда увидимся?
Юлька медленно отстранилась, провела рукой по моей всклоченной бороде, став до смешного серьёзной, и повела плечами.
- Однажды….

Встреча в самой нелюбимой мной инстанции прошла на удивление гладко, (если не брать во внимание её перенос на полтора часа). У выхода из здания мне повстречался сначала один приятель, потрясённый новостью о запланированной на осень персональной выставке, потом, в кафе, - ещё парочка коллег по ремеслу…. В общем, событие стало принимать международные и угрожающие масштабы, что, по общему мнению, стоило немедленно и как следует обмыть.
Веселье в мастерской было в самом разгаре, когда злополучная мысль наконец-то приняла отчётливые формы. Позже она материализовалась в машину, унёсшую меня на Прорезную, где располагалось Юлькино ателье. И, в конце концов, мысль стала тупой головной болью.
- Юлия Андреевна с сегодняшнего дня - в отпуске, - выпалила рыжеволосая администратор, испуганно уставившись на меня, - К ней жених прилетел. Из Франции…. Больше я ничего не знаю.
- Этого уже - достаточно! – вздохнул я, припоминая два объёмистых чемодана в углу и кучу других, не менее предательских, деталей, - От Вас справа падает синяя тень. Не двигайтесь!
Последним замечанием я барышню точно добил. Она тут же шарахнулась в сторону и круглыми от ужаса глазами проводила меня, как психа, до выхода. Жаль, она была не знакома с открытием цветной тени Моне, а я – с издержками дружбы. Впрочем, в глубине души я не мог не согласиться с Юлькой: она сделала абсолютно правильный выбор. Просто сделала его запоздало, и, что особенно не льстило моему самомнению, сделала именно Она….


© Copyright: Александр Афанасьев, 2009
Свидетельство о публикации №2902120089

- Сними трубку! – настойчиво и монотонно требовал мозг.
- И не подумаю! – мурлыкало сонное тело.
- Сними трубку, дурёха! Вдруг это Вадик звонит?!
- Вадик?! – я мгновенно вскочила с кровати и помчалась к телефону, - Алло!
- Маришка! Я уже выезжаю. Надеюсь, ты готова?
- Да, папа, конечно, готова! – я уныло пыталась сообразить, к чему ещё должна быть готова, кроме как забраться обратно под тёплое одеяло, свернуться калачиком и спать, спать, спать, спать….
- Тогда всё, дочка, жди!
- Жду! – я задремала бы прямо посреди комнаты, раскачиваясь с закрытыми глазами под зуммер отбоя, если бы не холод и голодное мяуканье Фриды.
Не смытая со вчерашнего дня косметика и тяжесть внизу живота делали пробуждение ещё менее радостным. Набросив на себя халат, я продефилировала в ванную, стараясь не замечать царивший вокруг беспорядок.
- Чудовище! – выпалила первая мысль моему отражению.
- Кошмарище! – поддакнула мило вторая.
- Красавица! – нагло заявила третья, и после долгого спора со здравым смыслом почти победила.
- Да, красавица! – я гордо тряхнула нечёсанной головой и тут же разревелась.
В конце концов, что Вы хотите от одинокой тридцати двухлетней женщины в пасмурное осеннее утро?
На работе меня сократили, любимый мужчина уже полгода, как в прямом смысле слова, пропал, а единственная подруга вчера в пятый раз вышла замуж…. Стерва….
Если причин для расстройства кажется мало, можно ещё вспомнить о пустом холодильнике, безнадёжном пятне на новой блузке, грядущих месячных и скором визите отца…. Точно, он же с минуты на минуту приедет, а я….
Решив, что кожа должна отдыхать, я плюнула на макияж, мужественно застелила кровать и, вздыхая, натянула спортивный костюм. Ничего, на даче и так сойдёт. Благородно уступив последнюю сосиску Фриде и заварив остатки кофе, я вспомнила, что давно собиралась отвезти разный хлам на дачу, и, кряхтя, полезла на антресоли. Старая обувь, ржавые коньки, сумки и коробки, всё друг за другом возлагалось в прихожей, Вот и ящик с пластинками маминой юности туда же, и чемодан…. Стоп, - чемодан Вадика. Рыжий, с грубой заплатой посередине. Как я о нём могла позабыть?!
Однажды вечером, Вадик принёс и поставил его сюда со словами: «Маринка! Я приятелю обещал занести инструменты, а его, дурака, дома не оказалось. Пусть у тебя полежат, я потом заберу…».
Потом! Не было никакого «потом». На следующее утро, когда я ещё спала, Вадик ушёл, оставив на столе лаконичную записку, типа: «Позвоню через пару дней. Люблю. В.». И всё, с тех пор я его не видела и не слышала.
Конечно, он и раньше пропадал на неделю-другую, случалось, даже на месяц. Но возвращался же ведь, с подарками и деньгами, как ни в чём не бывало, отшучиваясь и отмахиваясь от любопытных расспросов. Вообще, Вадик был из тех редких мужчин, которые умеют виртуозно молчать. О своей работе, семье, или прошлом. Как я только не изворачивалась в попытках узнать обо всём этом больше, хоть чуточку больше. Увы…. Всё, что он сам о себе рассказал, уместилось бы на клочке бумаги: «Тридцать шесть лет. Родом из Одессы. Родителей не помнит. Три года, как разведён. Детей, вроде бы, не имеет. В Киеве живёт уже давно, в однокомнатной квартире без телефона на Лесном, (кстати, где я ни разу «почему-то» не была!). Не бедствует и не шикует. Работает торговым представителем не понятно чего и вечно мотается по командировкам. Любит кошек, Розембаума и старые советские комедии. Ненавидит собак, футбол и детективы». Из области добровольно данной информации – не так уж и много, правда? Остальное – мои собственные выводы и догадки. Например, наблюдая однажды, как он складывает в шкаф поглаженные вещи, точь в точь, как мой отец, (в прошлом, кадровый военный), я осторожно поинтересовалась, служил ли он в армии. «Нет, слава Богу! Я в политехническом корочку лейтенанта получил, и всё. А что, Маринка?!». «Ничего. Тебе бы форма пошла», - ответила я, не понимая, зачем ему понадобилось лгать.
Я вообще слишком многого не понимала, в нём, в себе, в наших отношениях…. Отчего два Одиночества так и не слились за два года в одно? Почему я почти доверяла ему в командировках, и ревновала к оставленной на обочине жизни бывшей жене? С какой стати ему нужно было проводить со мной две-три ночи в неделю, не расставаясь при этом порой целыми днями? Почему, отчего, зачем….

И вот, Вадика уже со мной нет. Только две его рубашки, пара брюк, носки, кожаная куртка и слабая надежда в утешение; да ещё этот старый рыжий чемодан-уродец, как эхо прошедшей войны…. Хорошо, что в дверь позвонили. Я как раз собиралась опять зареветь.
- Привет, страдалица! – проницательному отцу хватило секунды, чтобы понять моё состояние, - Всё о Вадике убиваешься?
Я кивнула и, отвернувшись, по-детски шмыгнула носом.
- А это что за «сокровище»? – отец с интересом обошёл оставленный Вадиком чемодан, который я зачем-то сняла с антресолей, - Не твоё же, вроде?
- Вадика…. Там – инструменты, кажется.
- Инструменты? – отец присел на корточки и по-хозяйски щёлкнул замками, - Если дрель, например, то, как раз, - по делу. Я свою вчера «запорол»…. Фу ты, чёрт!
- Что? – я шагнула ближе и вместе с отцом удивлённо уставилась на содержимое чемодана, - Пи-пи-пистолет! – заикаясь, промямлила я и тут же осела на пол, чуть не раздавив любопытную Фриду.
- Да, хорошие инструменты, - осипшим голосом отозвался отец и задумчиво добавил, - Профессиональные.
Минут пять я просто ошарашенно глазела на предметы, заботливо упакованные кем-то во фланелевые тряпки, и так же заботливо и осторожно, двумя пальцами, в этих же тряпках вынимаемые отцом: три обоймы, глушитель, свёрток с долларами, пакет с документами, (об этом – чуть позже), какие-то ампулы или капсулы, одноразовые шприцы. Боже!…Наконец, сфокусировав взгляд на мне, отец хрипло прокашлялся.
- За такими вещами возвращаются, дочка! Если живы, конечно…..
Я закрыла лицо руками и со стоном кивнула.
- Пап, у меня в холодильнике – водка. Кажется, самое время!

От водки на голодный желудок легче не стало, но, по крайней мере, курила я сегодня при отце, не таясь. Злополучный чемодан я осторожно закрыла и поставила на прежнее место. Потом вернулась на кухню и вопросительно посмотрела на отца.
- Да, - выдохнул он, взъерошив седые волосы, - Вадик твой – тот ещё гусь…. У него ключи от квартиры есть?
- Да, но….
- Ты права, хотел бы – все равно б сделал. Надеюсь, он сюда не вернётся.
- Полгода прошло, - я пожала плечами, - А если вернётся?
Отец надолго замолчал, явно обдумывая варианты.
- Если я заберу это «счастье» с собой, он из тебя всю душу вытрясет. Пусть уж лучше лежит оно здесь, дожидается. В любом случае, к оружию не прикасайся, мало ли что…. Если Вадик заявится, веди себя спокойно. Не паникуй. О чемодане не вспоминай. Я думаю, сам заберёт, тихо и естественно….
- Естественно, - эхом повторила я, чувствуя, как по спине поползли мурашки, и сразу похолодело внутри, - Пап, он – бандит или «из органов»?
- А какая разница, - невесело хмыкнул отец.
- А может, - в милицию? – начала я, и сама же осеклась, - Нет, не надо в милицию. Вдруг, Вадик – не причём…. Вдруг, его подставили, а я ….
- Маришка, не болтай чепухи! – отец сморщился, как от зубной боли, - Это ОН тебя подставил. И вообще, Вадик ли - он?….
Мы замолчали, думая об одном и том же.
- Ладно, дочка, поехали-ка на дачу, как собирались, а то мать будет волноваться. Ей, понятно, - ни слова. Авось, что дельное на свежем воздухе в головы и придёт…. А барахло твоё мы брать не станем, - отец заговорщически подмигнул, - Чтобы загадок не загадывать.
Я кивнула и с его помощью быстро завалила кладовки на прежний лад. Через четверть часа мы уже мчались на нашу дачу в Счастливое.

Вернувшись к вечеру домой, я первым делом заглянула на антресоли. В ожидании чуда…. Увы, мне это всё не приснилось. И не пригрезилось.
Вновь волоча чемодан на кухню, я с удивлением отметила что руки, как утром, уже не дрожат, перед глазами не плывёт, даже сердце почти не бьётся. «Впрочем, что в этом странного, я ведь – любовница киллера! Ха-ха!», - со злобой я надела резиновые перчатки для мойки посуды, щёлкнула замками, и без колебаний достала пакет с документами. С чего начнём?
Литовский паспорт на имя Валдиса Вичалиуса, 1967 года рождения; российский - Ивана Колесникова, 1970 года, между прочим, отца двоих детей, прописанного в г. Твери; два украинских паспорта нового образца, выданных Михаилу Нечаеву, 1969 года, жителю Сум, и Игорю Беспалых, 1966 г., харьковчанину…. Отлично, дальше…. Водительские права, военный билет и журналистское удостоверение газеты «Резюме» того же гражданина Нечаева, служебное удостоверение специалиста пресс-центра СБУ, Куницына Евгения Викторовича…. Отовсюду на меня смотрели холодные прищуренные глаза Вадика. Единственное, что было общего.
Никаких сберегательных книжек, банковских карточек, загадочных ключей от камер хранения и блокнотов с шифровками, (ох, начиталась я дешёвых детективов), в пакете не было. Впрочем, этого ли мало?
Фамилии, даты, цифры, адреса, всё это я переписала в свой дневник и закурила, откинувшись на спинку стула. Взгляд бездумно скользил по содержимому чемодана, сонной Фриде у пустого блюдца, не политым фиалкам на полке, и неизменно возвращался к свёртку с деньгами. Если все банкноты в нём, как первая, - сотенные, сумма получалась грандиозная. По крайней мере, для временно безработного программиста вроде меня. И самое жуткое, что именно деньги больше всего меня пугали и притягивали, а не пистолет с глушителем или какие-то там капсулы.
Чёртов чемодан! За полгода я почти смирилась с мыслью о том, что Вадик просто ушёл, как «просто» уходят мужчины; почти убедила себя в том, что он – не первый, и не последний; что всё, мол, - к лучшему…. А теперь…. Не поддавшись соблазну пересчитывать чужие «баксы», я сложила документы обратно в целлофановый пакет, накрыла тряпкой, и защёлкнула чемодан. Хватит!
Я НЕ ХОЧУ НИЧЕГО БОЛЬШЕ ЗНАТЬ! Не хочу! Пусть возвращается, забирает своё «добро», стреляет направо и налево. В кого хочет! Пусть делает всё, что угодно! Только оставит меня в покое! Навсегда!

НАВСЕГДА! Я была обречена жить в этом аду навсегда. Издёрганная, измученная, каждую бессонную ночь умирающая от малейшего шума, я металась в поисках выхода. Сутки за сутками. Неделю за неделей. Всюду меня преследовал ЕГО взгляд, ЕГО голос…. Впрочем, нет, - ИХ голоса, Колесникова, Нечаева, Беспалых…. Голоса призраков.
Реально ни Вадика, ни их не существовало. Я давным-давно в этом убедилась, благодаря единственной, пожалуй, ценной вещи в квартире, своему серебристому ноутбуку. На нём я отфильтровала всю доступную информацию, с помощью Андрюши, бывшего сокурсника, бесцеремонно, (и, слава Богу, безнаказанно), залезла по сети к «недоступной»…. Тщетно.
На новой работе, целыми днями уставившись в монитор, я «покадрово» вспоминала жизнь с Вадиком, восстанавливала в памяти ускользнувшие мелочи, недосказанные фразы, обронённые взгляды. Анализировала и заполняла бреши. А после, нехотя тащилась домой, в холодную тюрьму Ожидания.

Я наверно свихнулась, если еже вечерне, в первую очередь, лезла на антресоли. Вот и сегодня, открыла входную дверь, не снимая пальто, рассеянно погладила Фриду, и в сапогах встала на табурет. На сей раз с твёрдым намерением со всем покончить. Взять «это», выйти из квартиры, пройти по набережной и на мосту Патона выбросить к чёртовой матери! Избавиться! Убить Призрака. А там, - будь, что будет.
О, Господи!…. Быть не может! Дождалась! Жёлтого чемодана с грубой заплатой посередине НЕ БЫЛО!…. Значит, Вадик жив! Значит…. У меня закружилась голова, предательски дрогнули ноги. Ещё бы чуть-чуть, и …. Сама не своя, я бросилась тут же в коридоре звонить отцу. Никак не удавалось набрать злосчастных семь цифр. Наконец-то.
- Папа! Папочка! – почему-то шёпотом залепетала я в трубку, как только услышала спокойное отцовское «алло», - Вадик ВСЁ забрал! Нет, меня не было дома…. Да, я тоже рада! Пока!
Я сидела, ссутулившись, в темноте кухни и плакала, не веря, что всё закончилось. ОН избавил меня от этого кошмара. ОН был здесь, но не остался, будто зная, что я знаю…. Или был кто-то по его поручению…. Теперь всё. Я в этом уверена….
Счастливым взглядом, то и дело, смахивая слёзы, я смотрела сквозь тюль за окно. Долго смотрела. Долго…. Пока не почувствовала, что нахожусь в квартире не одна…. За дверью комнаты послышались шаги. Скрипнули вечно не смазанные петли.
- С ума сойти можно, я проспал целый день, - на пороге появился Вадик, усталый, не бритый, с взлохмаченной ото сна шевелюрой. Прошёл босиком к столу, в мятых рубашке и брюках, бесцеремонно сделал пару жадных глотков прямо из чайника, не утруждаясь промежуточной тарой, и будничным тоном произнёс, - Здравствуй, Маринка! У нас есть что-то пожрать?…

Что там активизируется в стрессовых ситуациях? Работа мозга? Интуиция?… Как бы не так! У меня активизировался желудок…. А позже, действительно, - интуиция. Женская. В одну секунду я поняла, что действовать надо внезапно, решительно и молниеносно, пока противник не ожидает атаки.
- Пожрать? Ну, конечно! А потом – «потрахаться»?! Как всегда…. Да, любимый? – Вадик удивлённо глядел на меня, будто видел впервые, и это лишь распаляло, - Щас, я постелю скатерть-самобранку, одену ботфорды-скороходы и приму позу «Услада супруга»!…. Размечтался!
- Смольникова! Ты спятила? – нахмурившись, Вадик подался вперёд. Я тут же вскочила и метнулась к входной двери, - Да что с тобой, истеричка?
- Вадик, быстро выметайся! – я рванула щеколду замка и заголосила в открытый подъезд, - Возвращайся туда, где тебя кормили семь месяцев, и оставь меня в покое! Немедленно!
Как я и надеялась, Ерофеевна тут же оказалась на посту. В вечном байковом халате с пустым мусорным ведром на пороге. Умница! Если раньше её безграничное любопытство доводило меня до бешенства, то сегодня я готова была за бдительность расцеловать восьмидесятилетнюю «сексотшу» в обе неестественно розовые щёки. Даже золотую медаль дать, «За сплетни».
- Марина! Ты понимаешь, что если я уйду, то навсегда? – Вадик ещё пребывал в уверенности, что мы говорим без свидетелей, и спокойно взывал к моему разуму из кухни.
- Добрый вечер, Инна Ерофеевна! – я лучезарно улыбнулась старушке, делавшей вид, что стояние с ведром на лестничном пролёте в двенадцать часов ночи, – занятие для неё абсолютно естественное и заурядное, - Как поживаете?….

Вадик ушёл. Раздражённо затолкал своё немногочисленное барахло в кулёк, бросил на пол ключи, и даже попытался хлопнуть дверью. Как бы не так…. Я придержала её, обмениваясь с Ерофеевной молчаливыми взглядами, пока в подъезде не стихли шаги. А после, сидя на кухне, я долго истерически хохотала, вновь и вновь пересказывая Фриде недавно вычитанный каламбур: «Безвыходных положений не бывает, подружка! Даже если тебя съели, есть два естественных варианта…. Понимаешь?». Фрида согласно урчала на коленях, а я хохотала до слёз и рыдала до смеха. Впервые за семь месяцев ощущая себя свободной. Не собираясь заводить себе нового Призрака…. И стараясь не думать о той, (или о тех), кто окажется на моём месте. Рано или поздно…. Призраки любят одиноких. С ними – проще….


© Copyright: Александр Афанасьев, 2004

Не секрет, что женщины стремятся рассматривать «секс» и «любовь», как единое целое; а большинство мужчин с успехом и упрямством делает всю жизнь наоборот. Большинство мужчин… и я. До недавнего времени.
Наверное, самое время представиться. Допустим, меня зовут Анжела и мне чуть больше тридцати. Конечно, и то и другое – ложь. Но если Вы хотите выслушать мой рассказ до конца, советую с этим смириться.

Ещё в школе учителя, ученики и их родители называли меня не иначе, как «ЧП», причем, не снисходительно разводя руками, а возмущённо крича на все лады. Завуч то и дело хватался за сердце, физрук – за гениталии, а директриса по вечерам звонила моей матери, как извращенец на горячую линию любви, и отчаянно умоляла принять меры. И мама принимала. В основном, снотворное. Папа тоже принимал, но на грудь, настойчиво и регулярно, как и положено ответственному работнику аппарата ЦК, больше обеспокоенному нестабильным положением в мире, чем «забавными», (по его мнению), шалостями дочурки.
И дочурка старалась. Изо всех сил. Чего только стоили, например, фотографии мастурбирующей в пустом классе «химички», молниеносно снятой на папин «Поляроид»; или записанные на диктофон маты преподавателя русского языка! А «рейд нравственности» целым классом по кабинкам общественного туалета, где так некстати оказался наш учитель по труду в объятиях какого-то вояки….
В общем, Вы поняли: секс интересовал меня с детства, причём, во всех своих проявлениях.
Единственное, в чём я комплексовала в то время, был мой собственный сексуальный опыт. Конечно, всё подсмотренное, услышанное и прочитанное будило воображение, и я порой доводила себя до потери сознания бесконечными экспериментами с душем. Но трусливые щипки одноклассников, глазевших на мою рано сформировавшуюся грудь под нелепой школьной формой; похотливые намёки дворовой шпаны; задумчивые взгляды собственного отца, провожавшие меня в ванную, всё это скорее злило и раздражало, чем вело к раскрепощению. И в очередной раз, прижимаясь голым телом к холодной кафельной стене, изгибаясь в конвульсиях оргазма, я давала себе слово, что ни один мужчина в мире никогда не сможет сказать, что «имел меня», а наоборот, рано или поздно, всем придётся признать, что это я «имела их». Оставалось только вырасти и сдержать слово. И я выросла.

Обычно, именно к шестнадцатилетию девчонки приурочивают долгожданное и эпохальное событие, потерю девственности. По крайней мере, так поступили две мои подружки, (если они вообще когда-нибудь у меня были). Я тоже решила не отставать в сближении с противоположным полом, избрав своей жертвой, (а не избавителем, как некоторые), долговязого Юрку, гордость футбольной команды района и вожака дворовой банды.
Вот уже года три он с видом рыцаря носил мой портфель, куда смеха ради я иногда клала восьмикилограммовые гантели отца; получал пощёчины всякий раз, когда я ловила его взгляды на других «малышках»; и цитировал сентиментальные стихи Осадова, неумело тычась губами в мои каштановые кудри в подворотне соседнего дома. Короче, он казался лучшей кандидатурой, а потому 23 августа 198_ года был обречён.
В это день родители разумно свалили на дачу, предоставив нам до рассвета развлекаться в пустой трёхкомнатной квартире. Всё шло по плану, разработанному заранее, когда вдруг Юрка, опьянев от второй бутылки вина, стал стягивать с меня облегающее мамино платье. «Спешишь, дурак!», - подумала я, разозлившись, и вылила ему в лицо содержимое своего бокала. Когда он с рёвом побежал умываться в ванную, я скорчила рожу зеркалу и направилась следом за ним.
Он фыркал, стоя ко мне спиной, пока я тихо раздевалась донага. Обернулся, обалдело выпучив и без того рыбьи глаза. «Помой меня нежно!», - я встала в ванную и указала на мочалку и мыло. Он буквально пожирал меня взглядом, сконфуженно согнувшись, чтобы скрыть возбуждённый в штанах орган, и завороженно водя губкой по изгибам моих бёдер. «Нежно, родной, нежно!», - я откровенно издевалась, и его дрожащие руки пару раз теряли мыло, а лицо принимало то багровый, то землистый оттенок.
В те блаженные минуты мне и стало окончательно ясно, что самое главное в жизни – это власть; и только избранным стервам удаётся держать под контролем мужские гормоны, подобно укротителям цирка диких зверей на арене. Впрочем, я отвлеклась.
Когда тёплая струя душа смыла с кожи остатки мыльной пены, я широко расставила ноги и попросила: «Поцелуй меня там, пожалуйста!»…. Да, куда делся отчаянный сорвиголова, направо и налево хваставший своими бицепсами? Передо мной смущённо дрожал сопливый ребёнок, запутавшийся в дилемме: «По-мужски это будет или нет?!». А я, помню, чувствовала себя тогда безнадёжно опытной и старой. Всему виною, наверняка, были папины порнокассеты, как и сам видеомагнитофон, (возможно, единственный в городе), являвшиеся в ту пору частью совсем несоветского образа жизни.
Я буквально силой заставила Юрку сделать то, что с первого просмотра не давало мне спать по ночам. И, честно говоря, не пожалела. Конечно, он через каждые две минуты останавливался, медлил, водил языком и руками совсем не там, где я хотела, но, всё-таки, это было супер. Я крутила свои соски, подобно героине «любимого» фильма, раскачивала бёдрами и, наверное, орала, что было мочи. По крайней мере, когда я в изнеможении съехала на дно пустой ванны, он, видя мою довольную физиономию, осипшим голосом предложил: «Хочешь ещё?». Я, разумеется, согласилась, попросив его отнести меня на руках в спальню родителей, что он быстро, пожалуй, даже слишком быстро, исполнил.
Исполнил он и то, что мне так понравилось, уже увереннее и наглее. Трижды, кажется…. Когда же я сжалилась, спустив с него брюки вместе с бельём, он мгновенно «умер», «иссяк», в общем, сами понимаете…. Я долго рассматривала на ладони капли его спермы, даже пробовала на вкус, так и не поняв, почему мама никогда не хотела делать этого с отцом. «Во всяком случае, прокисший кефир куда хуже….», - подумала я, удобно устроившись на широкой Юркиной груди и блаженно засыпая.

Так не могло продолжаться вечно, я прекрасно это понимала, всякий раз чудом оставаясь девственницей после наших с Юркой «занятий». Он просил, умолял, клянчил, и даже, наивный, требовал, но всё сводилось к простейшим манипуляциям с моей стороны, после которых он на время затихал. Нет, я не боялась его. Просто твёрдо знала: первым полноценным мужиком «внутри» должен быть не он. И замуж, поверьте, мне не хотелось….

Это позже, спустя два года, когда Юра без вести пропадёт в Афгане, я буду биться головой о стену, перережу в истерике вены, сойду с ума, а конфиденциально приглашённый врач поставит мудреный и бесполезный диагноз…. Я выживу и стану совсем другой…. Да, это будет позже, потом. А тогда….

Как-то под вечер отец попытался меня изнасиловать. Прямо на кухонном полу. Старый кретин, видать, совсем потерял голову, устав пялиться и ежедневно спрашивать, до сих пор ли я – девочка. Да, зря я не слушала мать, просившую в его присутствии ходить по дому «более скромно»…. Я исполосовала отца ножом. Больше, чем требовалось. Но меньше, чем хотелось.
Скандал тихо замяли, по-семейному. В больнице и милиции отец что-то наплёл о хулиганах, пристававших к нему с ножом поздно вечером. После выписки он даже ходил на какие-то опознания…. А я по молчаливому с ним уговору ничего не сказала матери, вернувшейся со стажировки из Испании. Просто каждую ночь теперь спала, закрывшись на щеколду, храня под подушкой тяжёлый биточный молоток.

Ощущение власти. Я почти потеряла его однажды, когда Юрка, доведя меня языком до оргазма, вдруг навалился всем телом, пытаясь войти вовнутрь. Помню, я закричала, со всей силы укусила его плечо, и хватка ослабла. «Ты – конченая дура!», - зло прошипел он, отодвигаясь, и по-бабьи заплакал.
В конце концов, мы перестали видеться. К тому времени я поступила в мединститут, а он пошёл на завод. Нет, Юрка не искал со мной встреч, не звонил, не караулил, обещая, что это больше не повторится. И тем сильнее я бесилась и ревновала, видя порой его в компании смазливых бабёнок постарше. Одну из них, с которой, поговаривали, у него было «серьёзно», я как-то вечером вычислила, толкнула сзади в глубокую лужу и с ходу стала бить узкими носками туфель, не давая опомниться, а после, всласть налюбовавшись творением ног своих, молча скрылась в подворотне.
Я уже готова была сдаться Юрке, как осаждённая крепость на милость победителя, но осаждали меня другие, не он. Высокие, толстые, чуткие, скользкие…. Я без разбору бегала на свидания со всеми, (ни с кем, кстати, при этом даже не целуясь), а Юрка, как потом выяснялось, всех методично бил. Бил сам, не нуждаясь в помощи приятелей, так ни разу со мной и не объяснившись. В общем, мы стоили друг друга….
А потом он ушёл в армию…. И пропал, как сотни других, без вести где-то в районе Кондагара… или Кандагара…. В общем, где-то там, - в Дыре;.

Каким он был, мой первый «полноценный» секс? Нормальным, не более того. Избранник?…. Комсомольский деятель, вовремя съехавший на ниву кооператорства; жалкое убожество с фальшивой улыбкой и развитой мускулатурой…. Я не хочу о нём вспоминать, как не хочу задумываться и над точным числом своих партнёров…. Много, слишком много, даже для нескольких жизней…. Их всех я выбирала сама; сама над ними издевалась, и, в конце концов, выбрасывала из жизни, как старые половые тряпки. Я сдержала данное себе в юности обещание: именно я их имела, именно я…. О, как же некоторые из них меня ненавидят! Ненавидят до сих пор, до жёлчи, до маразма…. Что ж, секс стал для меня, как для большинства мужчин, - физиологическим процессом, типа еды, питья, сна, с той лишь разницей, что в этой области я не потребляла дважды одно и то же. Пару раз я хотела, чтобы меня любили тем способом, что когда-то Юра, но, Господи, как же это было не так! Не так….
Да, я забыла сказать, что после моего «нервного срыва», (как осторожно выразились в деканате, давая академку), мать забрала меня к родственникам в Ленинград, где я понемногу отошла. К тому времени, отец, раздавленный перестройкой и алкоголем, стал напоминать загнанного в угол больного зверя, и даже терпеливая мать не смогла жить с ним рядом, Тем более я, сами понимаете.
Мы поселились в маленькой квартирке на Васильевском, и я продолжила учиться, с помощью былых отцовских связей переведясь из своего института в Санкт-Петербургский, (тогда, конечно, ленинградский). Прошли годы…. Мама – отличный зубной врач, и я, успешно получив свободный диплом и немного проработав в больнице, мечтала открыть с нею собственный частный кабинет. Уже готовились документы, уже было заказано необходимое оборудование, когда пришло сообщение о смерти отца. Решать было нечего, мы поехали.
Бумажная волокита; скромная церемония; пара бывших, как теперь принято говорить, партийных функционеров, едва держащихся на ногах от старости, и мы с мамой – у гроба на кладбище…. Обшарпанная затхлая квартира, откуда всё мало-мальски ценное было за бутылку отцом уже вынесено. Грязь и вонь….
Я вышла на улицу и села у подъезда.
«Нынче такая модная песня есть…. «Люби меня по-французски» называется», - услышала я из открытого окна на первом этаже хриплый, до боли знакомый голос. Я вскочила, как ужаленная, и через минуту буквально ломилась в дверь. Её отворила какая-то старушка, в чертах которой я с трудом угадала маму Юры. Сам Юра навстречу не вышел. Он просто не мог.
С тех пор, как с помощью Союза солдатских матерей его удалось отыскать и вырвать из душманского плена, (т.е. больше десяти лет назад!); после всего происшедшего, (я до сих пор панически боюсь расспрашивать, а Юра даже с матерью не делился афганскими воспоминаниями), он слёг, и как оказалось, навсегда…. Что было теперь в его жизни? Только это окно первого этажа, в которое он глядел часами, подтянувшись на старой железной кровати, ощущая спиной подложенные мамой подушки, древний черно-белый «Рекорд» в углу и сто раз перечитанные книги….
Наш первый разговор настолько же был труден вначале, как и страшен в конце. Мы пытались говорить обо всём, о школе, о моём отце, о Питере и тамошней работе, только не о болезни и Афганистане. Глядя на Юркины огромные сильные руки, мне хотелось лишь одного: целовать их и просить о прощении. За что? Неважно, за всё!….
Он, наверное, понял, что творилось в моей душе, и вдруг тихо со злостью сказал: «Не обольщайся, ЧП, я теперь – гладиатор!». И видя, что я не понимаю, так же зло пояснил, отвернувшись: «Тот, кто способен только гладить…. Импотент….».
И тогда меня прорвало. Я заревела, как никогда в жизни. Я встала на колени; я, наверное, несла такую чушь, Господи…. А он, растроганно оборвав меня на полукрике, дотянулся рукой до моих волос, и, проведя по ним подрагивающими пальцами, с грустной улыбкой сказал: «Ладно, ЧП, я буду любить тебя по-французски!»….


© Copyright: Александр Афанасьев, 2004