Алексей Петрович Маресьев - лётчик-ас, Герой Советского Союза. Во время Великой Отечественной войны ему ампутировали отмороженные ноги. Несмотря на инвалидность, он продолжил летать с протезами. Совершил 86 боевых вылетов, сбил 11 самолётов врага: 4 до ранения и 7 - после ранения. Маресьев - прототип героя знаменитого произведения Б. Полевого «Повесть о настоящем человеке».

«Несчастная страна, у которой нет героев» П.Буаст.

«Несчастная страна, которая нуждается в героях» Б.Брехт.

Заочный спор французского литератора и немецкого драматурга к русским людям не имеет никакого отношения. Наш народ, как социум, испокон веков исповедовал совсем иные парадигмы. Они спрессованы в известной песенной строке Лебедева-Кумача: «Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой». И пример Маресьева – возможно, самое красноречивое доказательство того, что героизм у русских людей гнездится даже не в их ментальности, а в их генетике.

Он родился в многодетной семье, и как большинство поскрёбышей, был на диво слаб здоровьем. Алёшка так катастрофически часто болел малярией, что, по собственному выражению, скорее смахивал на китайского заморыша, нежели на нормального камышинского волжанина. Имел проблемы с суставами. Боли временами так донимали, что братья по очереди приносили его из школы домой. Вдобавок ко всему страдал регулярными мигренями. Поэтому, когда однажды заикнулся о том, что, повзрослев, станет лётчиком, Лёшку не просто высмеяли – поколотили за наглую глупость. Пройдут годы и он скажет: «Трое братьев было у меня. Так вот они все - умные, а я, младший, в летчики пошёл!»

Мать воспитывала сыновей одна. Вернувшийся с Первой мировой отец скоропостижно скончался от тяжких фронтовых ран. Собственно, малец отца-то и не помнил.

А мама трудилась уборщицей на деревообрабатывающем заводе. Скудный её доход, зато волевой, почти стальной характер, понуждал мальчиков к спартанской жизни, к труду каждодневному и тяжёлому, к экономии в большом и малом, к честности и порядочности. Пройдут годы, и, похоронив свою мать, Маресьев признается: «Всем я ей обязан. Она не просто жизнь мне дала, она научила меня бороться за эту жизнь во что бы то ни стало. До конца бороться».

Благодаря матери, можно сказать, он и лётчиком стал. А дело было так. После школы райком комсомола решил направить Маресьева строить Комсомольск-на-Амуре. Он возьми да и заартачься: чего это без меня меня женить кому-то вздумалось. Ах так, возмутились функционеры в райкоме, тогда билет – на стол! Алексей и швырнул, куда указали, краснокожую книжицу. И тогда глубоко идейная мать заявила: знать больше не знает такого сына. Пристыженный Лёшка пошёл в райком, извинился за глупую выходку и поехал на Всесоюзную стройку. Там и сбылось предсказание женщины-врача, заметившей на медкомиссии: «Ты, конечно, волен не ехать в такую даль. Только знай: одной ногой ступишь на ту землю, и все твои болячки как рукой снимет». Он тогда про себя смекнул: «А что, если хвори в самом деле исчезнут, ведь и в лётчики можно податься». Так оно и случилось. С тех пор, когда у Алексея Петровича интересовались: верит ли он в судьбу, всегда отвечал, что больше климату доверяет. Который и дал ему возможность в небо подняться. Случилось это в местном аэроклубе.

В 1937 году Маресьева призвали в армию и отправили служить в 12-й авиапогранотряд на острове Сахалин. Проявил он там себя очень достойно и дельно, за что и был зачислен в Читинскую школу военных пилотов.

К слову, без малейших претензий к состоянию здоровья. Вот и не верь после этого в благотворное влияние на людей Дальневосточного края нашенского. Через год школу перевели в Батайск и она преобразовалась в авиационное училище имени С.М. Кирова. Как Алексей постигал лётную науку, свидетельствует хотя бы тот факт, что после окончания училища его, младшего лейтенанта, оставили в качестве инструктора. В этой должности и встретил войну. Написал несколько рапортов с просьбой отправить на фронт. В августе 1941 года был зачислен в 296-й истребительный авиаполк Юго-Западного фронта. Первый боевой вылет совершил 23 августа под Кривым Рогом. На следующий год полк перебросили на Северо-Западный фронт. К тому моменту Маресьев уже сбил 4 немецких самолёта. А 4 апреля 1942 года в районе так называемого «Демянского котла» во время операции по прикрытию бомбардировщиков его самого немец подбил. Тяжело раненный Алексей вынужден был сесть на территории, занятой врагом. Восемнадцать суток на покалеченных ногах, ползком он пробирался к линии фронта, питаясь корой деревьев, шишками и прошлогодними ягодами. Впрочем, об этом советую всё-таки почитать в уже упоминаемой знаменитой «Повести о настоящем человеке».

Лучше Полевого всё равно не передать ни трагедии случившейся с боевым лётчиком, ни того беспримерного героизма, с которым он сражался сначала за жизнь, а потом и за своё место в ней. И вышел в итоге победителем.

Но тут важно и другое: как сам Маресьев относился к тому, что о нём было написано. А реагировал он на повесть, как и подобает по-настоящему мудрому и крепкому человеку. А именно – никак не позиционировал себя с литературным героем. Он всегда знал и прекрасно понимал: в той Великой и священной войне героизм был массовым явлением, чуть ли не нормой. И его, Маресьева, личный подвиг не раз повторялся фронтовиками: после тяжёлых ранений, приведших к частичной ампутации одной или обеих ног вновь сумели подняться в воздух ещё, по меньшей мере, восемь человек. Это лётчики-истребители майор Л. Белоусов, майор А. Белецкий, гвардии полковник А. Грисенко, гвардии капитан З. Сорокин, старший лейтенант И. Киселёв, гвардии капитан Г. Кузьмин, гвардии подполковник И. Любимов. Пилот, старший лейтенант И. Маликов, представлял бомбардировочную авиацию. Кузьмин, вернувшись в строй после ранения весной 1942 года, летая без ног, сбил 15 вражеских самолётов. В одном из боёв погиб. Остальные пилоты благополучно пережили войну. Почти все они стали Героями Советского Союза.

Прежде всего, поэтому Алексея Петровича никогда не распирала гордость от того, что именно он сподобился столь неслыханной литературной чести и славы. И, может быть, ярче всего это великое душевное благородство настоящего советского человека проявилось после того, как повесть Полевого была в 1948 году перенесена на экран режиссёром Александром Столпером с участием самых известных артистов: П. Кадочникова, Н. Охлопкова, А. Дикого, В. Меркурьева, В. Хохрякова, Т. Макаровой, Л. Целиковской, Б. Бабочкина, Л. Соколовой, С. Бондарчука, И. Рыжова, М. Глузского. Вот такое замечательное, созвездие лучших советских актёров создаёт фильм о большом и важном куске твоей личной биографии. Тут, знаете ли, поневоле головка у любого закружится...

А Маресьев отреагировал на выход фильма в высшей степени спокойно и сдержанно.

Мне о том артист Кадочников, с которым я имел честь дружить долгие годы, рассказывал. Между прочим, в холле его питерской квартиры стояла скульптура в полный человеческий рост, изображающая артиста в роли лётчика Мересьева. Более того, сам Павел Петрович полагал эту киноработу самым серьёзным собственным творческим достижением. И вспоминал: «Чего там скромничать, меня за кино, в основном хвалят. Но такого замечательного комплимента, как Лёша Маресьев мне никто не отпускал. А он сказал, посмотрев фильм: «Петрович, ты не меня сыграл. Ну что во мне может быть такого примечательного? А сыграл ты думы и чаяния всех боевых лётчиков той великой войны. Поэтому от всех них тебе великое спасибо». Не было у меня, поверь, лучшей рецензии на мою работу».

Жизнь таких великих людей, как мой герой, со временем неминуемо обрастает легендами – по-иному быть не может. В связи с этим никак нельзя здесь не вспомнить и о том, что по «Повести о настоящем человеке» гениальный русский композитор Прокофьев написал одноимённую оперу, вслед фильму. И вот вам первая легенда, из которой следует, что Сергей Сергеевич взялся якобы за работу исключительно из-за понуждения советским агитполитпропом и потому-де написал столь бездарную вещь, которую даже сама система вынуждена была признать откровенной неудачей и запретить. Правда тут лишь в том, что Прокофьева в числе других ведущих композиторов обвиняли в антинародности, причисляли к «формалистам» и «модернистам», а опера увидела сцену лишь единожды. Касательно досужих утверждений о вынужденном подобострастии композитора к властям предержащим, то вот его собственное признание: «Советскому человеку, его беспредельному мужеству посвящаю я свою новую оперу на сюжет глубоко взволновавшей меня «Повести о настоящем человеке» Б. Полевого. Эта повесть – наиболее сильное моё литературное впечатление за последнее время. С. Прокофьев, октябрь 1947 г.». Такие признания у таких нестандартных творцов из-под палки не выбьешь.

Вторая легенда гласит, что якобы Маресьев, побывав на опере, сказал: «Лучше пусть мне ещё раз отрежут ноги, чем смотреть и слушать такое». И здесь позволю себе отступление, на которое в иной ситуации вряд ли бы и решился. Когда я был спецкором ТАСС, со мной бок о бок трудился непревзойдённый журналист-протоколист, суперкоммуникабельный человек Олег Московский, которого я, по молодости, называл «Папой». Он был зятем маршала Москаленко и всеобщим любимцем высшей военной номенклатуры СССР. «Папа» и познакомил меня с Маресьевым. Они давно дружили семьями. Мы встретились в комнате приёмов Советского комитета ветеранов войны (СКВВ), что на Гоголевском бульваре. Выпили по рюмке коньячку и я, ничтоже сумняшеся, решил, что можно, так сказать, и разрядить обстановку. А надо заметить, что с ранней юности собираю всякие народные байки. Вот и начал с анекдота о Маресьеве и опере. И по меняющемуся выражению лица Маресьева понял всю неотразимую императивность пословицы: язык мой – враг мой. «Папа» Олег, конечно, быстро смикшировал неловкость, но какая-то натянутость всё равно потом витала в продолжение нашего общения. Лишь провожая двух корреспондентов ТАСС, Алексей Петрович и расставил все точки над «i»: «Кстати, насчёт оперы,- заметил.- Видел и слушал я её всего раз в жизни. Но поскольку басового ключа от скрипичного не отличаю, то вы же понимаете, что никакого права у меня на оценку нет. Могу лишь добавить: ребята очень старались и у них, кажется, получилось. Был я после премьеры за кулисами. С Женей Кибкало, который исполнял главную партию, мы до сих пор в замечательных отношениях. Всё остальное – выдумки, которые годами преследуют меня, как Вячеслава Тихонова анекдоты о Штирлице. Так что не обижайтесь…».

Готовя сейчас, спустя более трёх десятилетий с момента встречи с Маресьевым эти заметки, я полез в спецлитературу и вот что узнал. Оказывается, опера «Повесть о настоящем человеке» никогда не ставилась целиком. Первый раз она прошла в Ленинградском театре оперы и балета в 1948-м и была запрещена. Вторую постановку осуществил Г.П. Ансимов в Большом театре через 12 лет. В 1985 году Большой театр предпринял ещё одну попытку реанимировать многострадальную партитуру. Инициативу режиссера Георгия Ансимова поддержал выдающийся композитор современности Альфред Шнитке. Он предложил совместить оперу с прокофьевскои кантатой «Александр Невский». А 20 лет спустя главный режиссер московской «Геликон-Оперы» Дмитрий Бертман, который 18-летним юношей ассистировал Ансимову (своему учителю) в той постановке «Повести...» на сцене Большого, решил в 2005 году извлечь оперу Прокофьева из небытия и создать свой спектакль, посвятив его 60-летию Победы. «Этим спектаклем,- сказал Бертман,- мы благодарим наших отцов и дедов, которые смогли отстоять на карте мира Россию, обладая редким для нас качеством – патриотизмом».

Ещё одна легенда о Маресьеве гласит: когда корреспондент «Правды» Полевой написал в газету очерк, то его, якобы, прочитал Сталин и распорядился присвоить этому мужественному пилоту звание Героя Советского Союза. В реальной жизни всё случилось совсем по-иному.

20 июля 1943 года Алексей Маресьев во время тяжелейшего воздушного сражения с превосходящими силами противника спас жизни советских лётчиков, сбив сразу два вражеских истребителя Fw-190, прикрывавших бомбардировщики Ju-87.

Боевая слава о Маресьеве разнеслась по всей 15-й Воздушной армии и даже по всему фронту. Тогда же в полк прибыл только что получивший первое в стране звание маршала авиации командующий ВВС А. Новиков. Он распорядился собрать всех комэсков. Общался с каждым в отдельности. Дошла очередь до Александра Числова. «Сколько ходишь в капитанах?» - «Полтора года, товарищ маршал» - «А сколько самолётов сбил?» - «Пятнадцать» - «Запиши,- приказал адъютанту,- майора Числова представить к званию Героя» - «Товарищ маршал, разрешите доложить: у меня в эскадрильи воюет замечательный парень, очень хороший лётчик только он - без ног…» - «Как это без ног? Ко мне его немедля!».

Они беседовали с глазу на глаз почти час. Есть фотография с той памятной для Алексея Петровича встречи с маршалом авиации, впоследствии ставшим первым в стране Главным маршалом авиации. К слову, это - самый первый снимок, попавший в СМИ, где запечатлён Маресьев. Пройдут годы, изображений мужественного безногого советского лётчика появится в мире столько, что ни одному «Гуглу» не под силу ныне их учесть. И вообще слава его станет всепланетарной. Только она никак не повлияет на самого Алексея Петровича, не отразится на его взглядах, поступках и мыслях. Скажу больше, складывалось даже такое впечатление, что он лично тяготился невероятным бременем своей славы. Не любил вспоминать о тех восемнадцати днях своих лесных скитаний. Ни разу не съездил в края, где был подбит. Никогда, нигде и никому не высказал горечи и досады о своих ногах, зато всегда сожалел о том, что протезы не позволили ему управлять реактивным самолётом. То есть, ноги и реактивная авиация были для него равноценной потерей. Только если о ногах своих Маресьев не говорил никогда, то о самолётах – всегда, как о первой и единственной любви в жизни. У себя дома он хранил лишь две фотографии: ту, о которой только что рассказано, и сделанную в юности.

Четырнадцатилетний Лёшка сидит на лошади, а по его ногам, именно в том месте, где их отрежет впоследствии профессор Теребинский, проходит белая полоса засветки.

Материалист до мозга костей, Алексей Петрович ни в какую мистику, конечно, не верил, но в памяти держал эти две жизненные зарубки.

Через месяц после приезда маршала Новикова, старший лейтенант А. П. Маресьев был удостоен звания Героя Советского Союза с вручением Золотой Звезды № 1102. И лишь тогда в полк зачастили военные корреспонденты, среди которых оказался и будущий автор «Повести о настоящем человеке». Естественно, Сталин знал все подробности биографии лётчика-героя. На какое-то время действительно распорядился не пропагандировать его подвиг, чтобы враги не злорадствовали. У русских, дескать, уже некому воевать - безногих лётчиков в бой бросают. Нам сейчас подобные предостережения кажутся наивными. А по тем суровым временам, как знать, что было вредно, а что полезно в таком невиданном сражении добра и зла. Зато после войны вождь по заслугам оценил и саму повесть, и фильм, не говоря уже о герое. Писатель Полевой, режиссёр Столпер, актёры Кадочников, Дикий, Меркурьев, Свердлин и Хохряков были удостоены Сталинской премии. По личному распоряжению Иосифа Виссарионовича майора Маресьева, кстати, вопреки его желанию, отозвали с фронта и назначили инспектором управления вузов ВВС. Лётчику хотелось воевать, а вождь позаботился о том, чтобы война не перемолола своими жерновами такого героя, чтобы его невиданное мужество ещё послужило советскому народу. Это тоже был государственный прагматизм, и кто сейчас упрекнёт Сталина за такой «волюнтаризм»?

Людская молва по-всякому препарирует и отношения автора «Повести…» с её героем. Наиболее распространённая версия: Маресьев и Полевой ревновали к славе друг друга и на этой почве чуть ли не враждовали. Что тут скажешь? Маресьев всегда с пиететом относился к Борису Полевому, с уважительным пониманием к его художественному произведению, даже к тому, что писатель изменил его фамилию на Мересьева. Говорил: «И правильно сделал Борис Николаевич. А то вдруг бы я оказался пьяницей или начал хулиганить. Тогда бы книжку запретили». Никаких раздражений никогда не выказывал Алексей Петрович и по части так называемой «любовной линии» повести. Хотя не раз повторял, что ничего подобного даже близко быть не могло: «Я на сквозняке стоять не мог от упадка сил. Какая там любовь». Разумеется, и никакого такого «выбора между девушками», хорошо прописанного в повести, не могло быть по определению. Жену Галину Викторовну Третьякову он встретил, уже работая в Главном штабе ВВС. На похоронах Полевого Маресьев не присутствовал – находился в зарубежной командировке. Но первое, что сделал, вернувшись из-за границы, поехал на Новодевичье кладбище, участок №9, и там возложил венок на его могилу. Так что, если дружбы закадычной между лётчиком и писателем и не было, но чтобы враждовали – вздор полнейший!

…Осенью 1977-го мы, слушатели ВПА имени Ленина, пригласили на встречу писателя Полевого. Однокашник В. Андрусов записал на магнитофон 500 метров его воспоминаний, литературных рассуждений и ценных для нас, военных журналистов, советов. Что примечательно: Борис Николаевич лишь единожды вскользь упомянул о том, что «Повесть о настоящем человеке» родилась из его записей во время битвы на Курской дуге. Всё. Более ни разу за полуторачасовое выступление не коснулся ни самого произведения, ни его героя. Полевой был мудрым и потому ценимым системой человеком. Его десять раз награждали высшими орденами Советского Союза, двумя Государственными премиями, Международной премией Мира, наконец, он стал и Героем Социалистического Труда. Разумеется, это – признание заслуг общественного деятеля и литератора, которым не многие коллеги Полевого могли похвастаться. Только ведь та его слава не могла идти ни в какое сравнение со славой Маресьева. И Полевой это отлично понимал. Однако у него была другая ревность – творческая. Ему казалось, что прочие его литературные вещи - «Я - «Берёза», «На диком береге», «Доктор Вера», «Мы – советские люди», «Золото», четыре книги военных мемуаров - ничуть не уступают, а то и превосходят «Повесть о настоящем человеке».

Писателю очень не хотелось оставаться в памяти читателей автором всего лишь одного произведения о безногом лётчике. Но случилось именно так.

Кто сейчас вспомнит перечисленные выше романы? А «Повести о настоящем человеке» жить в веках именно потому, что в ней очень реалистично отражено высшее проявление человеческого духа.

Боевой подвиг отдельной личности явился неким олицетворением всего советского народа. Именно так он и воспринимался во время самой войны и все послевоенные годы.

Советским людям было чрезвычайно важно осознавать, что человек из легенды живёт среди них и при этом ничем особым от них не отличается. Алексей Петрович в этом смысле просто удивительно отвечал именно таким народным чаяниям. Он был в высшей степени порядочным, справедливым и кристально честным человеком. Сразу после войны Маресьеву предложили на выбор: учеба в Академии Генерального штаба, где готовили генералов, или Высшая партийная школа. «Кому нужны в мирное время безногие генералы»,- сказал Алексей Петрович и подался в ВПШ. А там предстояло штудировать политэкономию, марксистско-ленинскую философию, психологию и другие заковыристые предметы, о которых он толком раньше и не слыхивал. Образование имел известно какое: семилетка, ФЗО (фабрично-заводское обучение) и авиашкола. Поэтому бывший боевой лётчик засел за учебники с такой лютостью, словно от того, как он с ними справится, зависела вся его последующая жизнь. Итог: по выпуску из ВПШ получает не только красный диплом, но и защищает кандидатскую по истории. Через пару лет Воениздат предложит Маресьеву написать книгу воспоминаний, дал в помощь квалифицированного лизаписчика. Алексей Петрович с негодованием отверг литературную поддержку: «Сам напишу. Хватит с меня ножных протезов, чтобы ещё плодить бумажные!».

Сын Виктор рассказывал: «Отец сам всегда ухаживал за теми протезами. Как встал на них ещё в войну, так и пользовался только одной отечественной моделью. Четырнадцать пар за всю жизнь износил. Папа был аккуратным и тщательно следил за своими механическими ногами. И знаешь, ходил на них бодренько так. Особенно в молодости. Кто его не знал, никогда бы не заподозрил, что человек на протезах. Единственное, что батю выдавало, так это ступни. У нас они подвижные, а у него - нет. Поэтому даже мне трудно понять, как он мастерски водил машину. Ему хотели сделать ручное управление – категорически отказался. Только потом, уже на его восьмом десятке я наблюдал: если сядет в глубокое кресло, то с трудом потом, раскачиваясь, вставал. Никогда не курил. Выпивал только по большим праздникам не более двухсот граммов водки. Всегда делал физзарядку. Даже в 85 выглядел на 10 лет моложе. Но когда ему об этом говорили, сокрушался: «Мне, конечно, приятно слышать, что выгляжу хорошо. А печенка, селезенка, лёгкие, сердце? Им-то ведь тоже уже 85».

Маресьев на самом деле был до щепетильности скромным и невероятно совестливым человеком. Никакого особого отношения к себе не терпел.

Наоборот всячески подчеркивал, что он такой же как все. Всегда и во всём. Когда родился Виктор, сын-первенец, Маресьеву дали квартиру на Пушкинской площади. По временам послевоенным очень приличное жильё из трёх комнат. В том доме обитали поэты Сурков, Исаковский, председатель Моссовета Бобровников, генеральный прокурор Советского Союза Сафонов, жена Василия Сталина (дочь маршала Тимошенко), актриса Валентина Серова. Но грянула так называемая перестройка, и, оказалось, что соседство с известной столичной площадью много хуже привокзальной жизни. Алексея Петровича раздражали сплошные митинги под окнами.

Особенно негодовал, когда у него «под носом» построили «Макдоналдс». Обычно выдержанный человек, он ругался, наблюдая за бесконечной очередью к заокеанским фастфудам. «Если это – перестройка, - говорил, - то за ней обязательно последует перестрелка».

Со временем многие знаменитости из дома съехали – подальше от «перестроечных благ». Маресьеву тоже предлагали знакомые, а жена и сын просто настаивали перебраться в более удобный район. Ведь с ними жила мама Маресьева Екатерина Никитична, а комнаты были узкие, неудобные. Потом родился Алексей, с детских лет страдавший эпилепсией. Таким образом, у Алексея Петровича были, что называется, железные юридические основания на улучшение жилищных условий. Отказывался. На том простом основании, что негоже ему привередничать в столь деликатном вопросе, как жильё. «Витька, многие люди много хуже нашего живут и ничего, не возмущаются. А ты хочешь, чтобы в меня потом тыкали пальцем: Маресьев с жиру бесится».

Спал всегда на твёрдой тахте. Опять же сын и жена многажды предлагали ему приобрести хорошую кровать – ни в какую. «Витька, запомни: мужик всегда должен отдыхать на жёстком ложе и презирать любые собственные слабости». Однажды выступал на центральном телевидении вместе с Юрием Гагариным. Вечером того же дня долго не мог уснуть. На расспросы сына ответил вопросом: «Как думаешь, Витя, наверное, зря я Юре «тыкал»? Всё же – первый космонавт мира. А с другой стороны, мы же с ним - кореша. Да и старше я Юрки на восемнадцать лет». Они часто выезжали вдвоём на рыбалку. Маресьев помог Гагарину приобрести катер. А вот себе купить постеснялся…

Как и постеснялся, когда грянула «павловская реформа» и все накопления Героя Советского Союза, которые годами откладывал с зарплаты для сына-инвалида на случай своей смерти, превратились в пшик. Очень досадовал по этому поводу. Но ходить по инстанциям и «качать права», как ему советовали, наотрез отказался.

Так называемую перестройку, а затем и развал Советского Союза Маресьев принял почти что в штыки. Помню, в феврале 1989 года было принято решение о прекращении войны в Афганистане и выводе советских войск, и наш сильно полевевший на перестроечной волне заведующий Военно-политической редакцией ТАСС распорядился, чтобы Олег Московский «попросил своего друга Маресьева прокомментировать для зарубежных СМИ это «историческое событие». Олег Александрович ответил: Маресьев не станет этого делать. Тогда заведующий сам позвонил Алексею Петровичу и получил сокрушительный «отлуп». Потом удивлялся: такой вроде бы покладистый мужик, а тут чуть ли не матом меня послал.

«Беловежский сговор» Алексей Петрович вообще воспринял, как личную трагедию. Да и новая власть его особо не баловала вниманием.

Хотя он тогда был уже ответственным секретарём Советского, затем Российского комитета ветеранов войны (ныне – Общероссийская общественная организация ветеранов войны и военной службы). Все пишущие о Маресьеве довольствовались расхожими сведениями: упал, долго полз, отморозил ноги, их отрезали, но он всё равно потом летал. А о том, чем герой занимался в мирное время, писалось всегда вскользь или под сурдинку. Ну что интересного может быть в ветеранской организации? Меж тем, Алексей Петрович Маресьев на своём уникальном посту, без преувеличения, совершил второй, на сей раз гражданский подвиг.

Он не просто стоял у истоков самой мощной советской ветеранской организации – лично её создавал с нуля. То есть, буквально собственноручно составлял все уставные документы: Устав, положения о Президиуме, о секциях, о редакционном совете; согласовывал документы с юристами и властными структурами; добивался помещения, транспорта; разрабатывал и утверждал штатное расписание в центре и на местах; пробивал финансирование. Какая это была муторная и тягомотная работа, можно сравнить, разве что, с тем, как в стихах написать годовой финансовый отчёт. Господи, сколько же порогов госчиновников оббил Маресьев на своих протезах, сколько нервов потратил, сражаясь с бездушными бюрократами!

В первые годы после войны льготы получали только Герои Советского Союза и инвалиды. Масштабное расширение объёма льгот и круга лиц, которым они предоставлялись, началось лишь с приходом к власти Л.И. Брежнева. И здесь личный вклад Маресьева переоценить невозможно. Алексей Петрович был в дружеских отношениях с Леонидом Ильичом. Их человеческая дружба существенно сказывалась на материальном положении участников минувшей войны. Именно в те года для них были установлены отдельные очереди на получение жилья, автомобилей, некоторых продуктов и дефицитных товаров. Государству такая забота была не слишком обременительной, зато на самоощущение ветеранов она влияла весьма позитивно.

…Накануне Дня Победы 1967 года проходила церемония открытия мемориала Вечного огня у Могилы Неизвестного солдата. Зажжённый от огня на Марсовом поле, факел был доставлен в столицу. У Александровского сада огонь принял Алексей Маресьев и в сопровождении двух знамённых строевым шагом направился к Генеральному секретарю Брежневу. Тот и зажёг Вечный огонь. Когда в перестроечные годы Алексея Петровича некоторые «либералисты» пытались уязвить этим, якобы подобострастным, поступком он всегда спокойно парировал:

«Факел я вручал не Генсеку, а такому же, как сам фронтовику, который всегда очень душевно и заботливо относился к тем, кто воевал. А вот Горбачёв и Ельцин ни разу у меня не поинтересовались, как живут, вернее, как доживают свою жизнь ветераны».

Почти 45 лет Алексей Петрович Маресьев исполнял сложные и многотрудные обязанности секретаря главной ветеранской организации страны.

За это время Председателями СКВВ побывали: маршалы Совестского Союза А. Василевский, К. Мерецков, С. Тимошенко, маршалы авиации А. Силантьев, Н. Скоморохов, генералы армии П. Батов, В. Говоров, генерал-полковник А. Желтов. И все они, как и его боевые товарищи, не переставали удивляться выдающимся деловым и личным качествам великого Героя, Настоящего человека.

ссылка