«Ответьте только по одной причине
— если любите меня»

документ

Илья Ильф познакомился с Марией Тарасенко, своей будущей женой, после революции. Письма, которые сатирик отправлял возлюбленной, демонстрируют, как сильно он был привязан к ней.

В конвертах, в модной большевистской манере адресованных «Марусе гражданке Тарасенко», скрывались листки с трепетными, нежными признаниями.

Москва, февраль 28-й день (1923)

Милая моя девочка, разве Вы не знаете, что вся огромная Москва и вся ее тысяча площадей и башен — меньше Вас. Все это и все остальное — меньше Вас. Я выражаюсь неверно, по отношению к Вам, как я ни выражаюсь, мне все кажется неверным.

Лучшее — это приехать, придти к Вам, ничего не говорить, а долго поцеловать в губы, Ваши милые, прохладные и теплые губы.

Моя девочка, я не устану повторять и не устаю это делать — все об Вас, о горькой страсти, с какой я Вас люблю. Мне сейчас нельзя писать много. Против меня сидит какое-то барахло, которое много говорит и много мешает.

Почему Вы сидите дома и потом сидите ли Вы или лежите? Там, в Вашем письме, есть слово, которого я не понял. Эльхау. Что это значит? Я напишу Вам другое письмо, когда в моей комнате никого не будет.

Это я пишу потому, что только что прочел Ваше. Дорогой мой друг, у меня уже три Ваших письма, одно, которое я увез из Одессы, и два, полученных в Москве.

Мне очень мешают. Эти свиньи нисколько обо мне не думают.

Пишите мне на новый адрес — Чистые пруды — Мыльников пер, № 4, кв. 2б3.

Ваш Иля

***

Москва, март 29-й день (1923)

Маруся, я ждал ответа на мое письмо, но не получил его. Здесь весна в расцвете. Темно-серая, влажная и прочая. Это не важно. Почему Вы мне не пишете. Или Вы забыли мой адрес. Он прежний.

Я всегда с упорством пишу его на конверте. Я не помню, писал ли Вам что-либо о судьбе, которая меня постигла. На тот случай, если не писал — делаю это.

Литературная работа в газете «Гудок» дает мне столько денег, что их достаточно для хорошей жизни в лучшем из городов. Это не важно. Я начал работать. Это тоже не важно. Нет, это важно.

Когда я окончу тот рассказ, что пишу сейчас, то позволю себе послать его Вам, если получу от Вас разрешение.

Там написано о многом:

О коте, которого звали Франклин и глаза которого были набиты зелеными камнями, о комнате, которая ночью кажется полем сражения, о весне, об облавах, но больше всего о любви и больше всего о смерти.

До этого я написал их три.

Они называются

— Мак-Донах — приключения шотландца в Москве.

— Гранитная станция — это жизнь мальчика, который решил стрелять из драгоценнейшего в мире пулемета.

— 18−100 — это о моем бегстве из Одессы.

Я работаю и знаю, что буду работать. Это важно. Еще важно то, что Вы не пишете. Что же мне сказать, чтобы Вас разжалобить. Сказать Вам — Маруся, мальчик. Но я не знаю, как Вы это поймете.

Разница между Москвой и Одессой разительна. Я знаю, что Вам скучно. Я не скрою от Вас того, что много думаю о Вас.

Значит, Вы идете по Ришельевской, потом по Дерибасовской, потом по Преображенской, мимо лавчонки на углу. А папиросы какие — все те же? Как все это странно.

Так трудно было в Одессе. Разве не погибал я каждый раз и семь раз на неделю. А Вы остались? А я здесь, в изумительной Москве? Разве это было, чтобы я трогал Вашу большую милую голову? Зачем Вы мне не пишете?

Только раз, Вы пишете, Вам захотелось меня увидеть? Почему же мне хотелось этого больше?

Я долго ждал Вашего письма, но не получил его. Я не знаю, почему не получил. Должен был получить, но не получил. Может быть, оно пропало в дороге. Но вероятней, что Вы не писали.

Если это для Вас только любезность, которой нельзя не сделать, то не пишите мне больше.

А если бы это было иначе, то чем же я могу объяснить Ваше молчание.

Я говорю себе — Не может быть. А другим разом — Возможно и это. В Одессе тоже весна, в это время года, как и во все другие, люди забывчивы.

Если только из любезности — не пишите.

Если только из жалости — не пишите.

Вы не можете этого делать.

Я вчера видел картину «Интолеранс». Эту фильму я видел в Одессе в тот вечер, когда узнал, что люблю Вас. В ней 13 частей. Когда персидский царь мчался на колеснице, я вспоминал Вас.

Когда резались, осаждали города, разрушали башни, любили и ненавидели, я вспоминал Вас. Потому что я думал только о Вас там, в Одессе, когда глядел на эту же картину.

На углу Дерибасовской и Преображенской я расстался с Вами, чтобы идти на эту картину. Это был тот тревожный вечер, когда я первый раз дотронулся до Вашей руки. Можно ли так любить вообще, как я это делаю? Зачем я это делаю, если в Одессе весна, а мне не пишут?

Я не написал бы, если бы не был в кинематографе. Я не хотел писать. Но вот я пишу.

Ответьте только по одной причине — если любите меня.

Из-за других причин — не надо.

Иля

Опубликовано: Илья Ильф, или Письма о любви // Нева. 2004. № 10.