* * *
Пора, мой друг, пора! [покоя] сердце просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоём
Предполагаем жить, и глядь — как раз — умрём.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля —
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.
1834
Это одно из прекраснейших восьмистиший русской поэзии впервые напечатано спустя полвека после смерти Александра Сергеевича Пушкина в статье Петра Ивановича Бартенева «Одно из последних неизданных стихотворений А. С. Пушкина» — «Русский Архив» 1886, кн. III, № 9, стр. 126.
Дело в том, что стихотворение было обнаружено в рукописи поэта с многочисленными вариантами и поправками чуть ли в каждой строке. Окончательный вид оно обрело только в 1922 году в транскрипции Модеста Людвиговича Гофмана опубликованной в книге «Неизданный Пушкин. Собрание А. Ф. Онегина», 1922, стр. 136—137; факсимиле — там же, стр. 136/137.
Оказалось, что это только начало более развёрнутого неосуществлённого стихотворения, и Пушкин далее набросал план его продолжения:
«Юность не имеет нужды в at home <в доме (англ.)>, зрелый возраст ужасается своего уединения.
Блажен, кто находит подругу — тогда удались он домой. О скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню — поля, сад, крестьяне, книги; труды поэтические — семья, любовь etc. — религия, обитель смерть».
Но стихотворение кажется вполне законченным в том виде, в котором оно есть — и по мысли и по форме, и не требует продолжения. Вероятно, поэт это почувcтвовал и не стал продолжать.
Восьмистишие, как нетрудно заметить, оказалось едва ли не самым популярным форматом пушкинской поэзии — из приблизительно 1000 поэтических его произведений примерно 111 (если исключить более полсотни превосходных октав «Домика в Коломне») написаны в форме восьмистишия, и, разумеется, большинство из них — шедевры.
