Максимов Василий Максимович
(1844-1911)

Брали с собой в дорогу замороженные щи, а на станциях, где кормили лошадей или ночевали, обрубали часть замороженной массы и разогревали в крестьянской печи.

Старушка из степи (Бибикова Екатерина Ивановна (1817-1900). Черты старого быта. Приживалки и приживальщики // Русский архив. Историко-литературный сборник. — М.,1883. Выпуск 3. С. 72

Тогда не видать было бархатных ковров, причудливой мебели, возобновляемой при каждой перемене моды, ни воздушных звонков, ни электрического освещения . Не тратились целые состояния на платья от Pulchérie и Ворта.

Парчовые роброны наших прабабушек переходили из рода в род вместе с их кружевами, жемчугом, бриллиантами и полновесной серебряной посудой. Являлись на ассамблеи в одних и тех же платьях и не боялись, что, надев платье два раза сряду, услышат из уст знатной особы убийствѳнные для светской женщины слова: «Votre toillette n'est plus fraiche!»

Вместо электрического или газового освещения, у нас в детских горели сальные свечи, с которых нагоревший фитиль мы снимали щипцами; учились мы при этих сальных свечах лучше и выходили грамотнее теперешних светских женщин. Не говорю об исключениях.

Мои родители получали ежѳгодного дохода около двадцати тысяч рублей ассигнациями. Жили они достаточными людьми, т. е. мы, дети, и все служащие при доме были сыты, одеты, обуты прилично, по времени года тепло или легко, ни в чем не нуждались; тем же довольством пользовались и семьи нашей прислуги.

Родные мои не копили капиталов; но у них никогда, до самой их кончины, не было ни гроша долга. Они помогали всем тем, кто у них просил взаймы денег и не брали, конечно, никогда за эти ссуженные деньги никаких процентов.

Никогда не слыхала я от них того, что везде слышу теперь, даже от самых богатых людей, т. е. жалоб на недостаток денег; никогда не завидовали они тем, кто был богаче их, и из тщеславия не тянулись ни за кем.

Пиров и званых парадных обедов родные мои не давали, а приедет кто откушать — милости просим! Матушка, проведшая молодость в высшем светском кругу, вышедши замуж и сделавшись матерью, бросила все знакомства, никуда никогда не ездила в гости, кроме ближайших родных в городе, а в деревне за десяток визитов платила соседям — одним утренним визитом.

Одевалась она, красивая женщина, очень просто, хотя со вкусом; нас, детей, также не приучала к нарядам и роскоши.

По зимам жили мы в Москве, квартиру нанимали всегда просторную, теплую, но меблировка ее была самая простая и скромная. На учителей же наших не жалели издержек.

С самого начала брали лучших, что тогда значило самых дорогих, дабы первое основание всякой науки или искусства клалось прочное, и в последствии ломки никакой бы не требовалось. Обучались мы, кроме родного языка, чѳтырем живым иностранным, а я со старшим братом и Латинскому, музыке и рисованью.

Лето и раннюю осень проводили мы в деревне; в Октябре или начале Ноября переселялись в Москву, куда ездили в своих экипажах и на своих лошадях.

Путѳшествие наше из степной деревни в Москву продолжалось от 5-ти до 6-ти суток; но мы, дети, этим не скучали, находя развлечение в каждой безделице.

Если ехали зимой, по санному пути, брали с собой повара, который, заранее, дома, заготовлял всякую дорожную съестную провизию, а главное — замороженные щи, в которых обыкновенно варилась кислая капуста, клалась говядина, баранина, гуси, утки, индейки, куры; потом все это вместе замораживалось, а на станциях, т. е. в деревнях, где кормили лошадей днем или где ночевали, обрубали часть замороженной массы, разогревали в крестьянской печи: каждый из нас выбирал себе из щей кусок мяса по вкусу.

И как вкусны были эти щи! Пекли дома, на дорогу, пироги, разные пирожки, приготовляли разную жареную птицу, вяленых зайцев, поросят и проч., которых также разогревали на стоянках. Мы, дети, всем этим лакомились, а чтобы коротать время, брали с собой книг, для меньших — карты, чтоб играть в дурачки или мельники; тут же на станции, делали из соломы бирюльки.

Мы, девочки, брали с собою какую-нибудь работу, вышиванье. Но, ввалившись в курную избу на обеденный постой или на ночлег, первою нашей заботой было устройство, по возможности, покойного, на скамейке, ложа для матери, которая была слабого здоровья, а там для нашей гувернантки; сами помещались, как Бог даст, на полу, на соломе, прикрытой коврами или на лавке.

Лет десяти я, не раздеваясь, проспала богатырским сном всю ночь, на голом полу, а под головой была свернутая в комок моя суконная кофточка.

В Москву привозили на зиму из степной деревни разную провизию для нас, для прислуги и на корм лошадям, которых в городе держали шесть. Возили, на время нашего прожития в столице, из степной деревни: овес, муку ржаную, крупу гречневую, масло коровье, птицу битую замороженную; из подмосковной: дрова, сено, сушѳных грибов и разную мебель, как-то кровати, тюфяки и проч.

Вся эта мебель, при отъезде нашѳм в деревню, увозилась обратно в подмосковную на крестьянских подмосковных подводах, или, если мы уезжали в Марте, последним зимним путем, то отправлялась частью в степную деревню с обратными степными подводами, привозившими хлеб на Болото.

Помню, как прибыли раз сто подвод, порожними, поднимать наш домашний скарб. Этими подводами пользовалась наша прислуга для отправки своих вещей, а иногда и кой-какого бакалейного товара, который в деревне сбывали с барышом и тем составляли себе небольшие капиталы.

С этим же степным обозом отправлялась в деревню провизия, закупленная в городе на все летнѳе время, как-то: чай, сахар, кофе, свечи и разная мелочь, потому что в нашем уездном городке кроме дегтя и мыла ничего купить было нельзя. И почта-то приходила туда только один раз в неделю!

При подобном образе жизни, в городе приходилось покупать для стола только говядину, кой-какую мелочь, да чай, сахар, кофе, свечи. Расходы по дому не могли сравняться с теми, которые в 1883 году неизбежны по возрастающей с каждым годом дороговизне всех продуктов.

С двенадцати лет, мне, как старшей из детей, поручено было заказывать повару обед и вести счет расхода по съестной части; поэтому мне осталось в памяти, что в конце 20-х годов говядина бульонная и край покупались от 5 до 7 копеек ассигнациями, а самый лучший филе—по десяти коп. ассигн.

Обед у нас всегда был сытный и отлично изготовленный искусным поваром: отѳц не терпел плохого кушанья, но обед стоил дешево. Пряности и изысканные блюда, ради здоровья детей, изгнаны были из нашего стола.

И так, при отсутствии роскоши, нам жилось привольно.



.