К слову

Вот так и живем: Без Бога никак, а с Ним неудобно...

 Неясная питерская тоска, определяемая чужаками как странность местной природы, изгоняет аборигенов из домов, в морось, слякоть, темноту, грязь, сырость, туман, непогоду. Больше всего тянет питерца на улицы родного города, когда неуютность его чувствуется более всего - рваный свет мечется из фонарей, злой ветер пронизывает насквозь, до костей, холодные капли скользят за шиворот, и впору завыть, завыть от тоски и безысходности. Эта унылая достоевщина - видна со стороны невооруженным глазом, но невкусившему ее непонятна. Питерец - это мрачный мазохист, который испытывает высшее наслаждение, катарсис в момент наибольшего напряжения негатива в себе, и эту тьму концентрирует в нем город. Нельзя сказать, что нужно родиться здесь, чтобы стать своим. На берегах каналов в непогоду можно одинаково встретить как местных, так и негров, и корейцев, которые здесь поселились на какое-то время. Они шляются по улицам, с усталым отрешенным видом, зарывшись в пальто, мерзлые руки - в карманы, плечи приподняты, локти для сугревы прижату к телу. Цель их шатания понятна им одним и только лишь обладающий даром поэтического слова может невнятно пытаться объяснить ее. Впрочем, зачем?
 Время не излечивает питерца. Оно приучает его сдерживать неясный порыв, зовущий его из тепла и уюта, из семьи и благополучия, куда-то туда, в темень, холод, дождь. Однако, порыв этот зудит в нем до конца жизни, как несносный комар, и по глазам видно, насколько далеко зашла болезнь. Эту тоску, эту болезнь питерец не променяет ни на что. Это - как любовь. С ней больно, а без нее никак.
  И символом этой любви, этой тоски стал не Достоевский, нет. Стала женщина, которая однажды, не взяв с собой никаких вещей, ничего, кроме молитвы и мнимого безумия, назвала себя именем умершего мужа, ушла, оставив детей на попечение родных, ушла на

 Трудно себе представить более героическую профессию, чем моряк-подводник. Жить по полгода под толщей воды. Быть со стихией один на один. Гена был одним из них. Почти всю свою жизнь он плавал на подлодках. Так же, как и его отец - адмирал Владимир Цветко, который пережил своего сына. Увы, три года назад, 5 февраля, Гена умер.
 Он был совсем не похож на бравого капитана, командира атомного крейсера. Слишком доброе, слишком круглое лицо, чересчур мягкий интеллигентный голос. В среде мурманских моряков его любили. Когда он вышел в отставку, в городе подводников Скалистом (Гаджиево) его избрали мэром. Он занимался горой хозяйственных дел, жильем, которого всегда не хватало у военных, помогал выжить семьям моряков - у мэра много дел. А еще он не забывал о культуре. Понимал, что родному городку нужно выживать не только физически, но и духовно. Одно из его начинаний - это Альманах города Скалистого (Гаджиево), где свои же, моряки, публиковали прозу, поэзию, фотографии севера, рисунки. Сам Гена тоже всегда был творцом - всегда, еще со школьных лет, писал стихи. Не слишком профессиональные, но когда уж было ему оттачивать поэтическое мастерство? Такие вот дела.

 Когда мы виделись в последний раз, он уже не был мэром, перебрался наконец в Питер, стал секретарем Ассоциации подводников. Он рассказывал о бедственном положении мурманского подводного флота. Говорил, насколько катастрофически мы стали отставать от запада. О том, что раньше страна делала по 7-8 лодок в год, а сейчас и готовые еще служить пускают на металлолом... Дизельные лодки, которых для себя Россия сделала 2 штуки, для Китая выпустила аж 6. Уничтожается на американские деньги уникальное оборудование. Это не военная тайна. Это боль моряков-подводников . Так вот и живем... Фильмы снимаем, а реальность проходит мимо.

На градуснике +9, а за окном - снегопад!!!

932487е4fjed5

fkjfgg0n5 dsklgion-645djg ...---... f0dn9r8bbvc aaaa0c8r5jhbv qqqds43qwcyhg

Лешка с Кэпом починили дубовую дверь 19 века, которую умудрилась на днях сломать и сорвать с петель кошка по имени Зевс. Дверь повесили на место. Слава Богу, держится. Но открывается теперь слишком легко - одним толчком слабой кошачьей лапки. Это неинтересно. Зевс выходит в коридор и орёт. Контрасекс ей не помогает. Ей нужно трудную жизнь - прилагать куда-то свои недюжинные силы, сбрасывать накопившийся адреналин - а некуда. Выходит в коридор, короче, и орет. Весь дом просыпается. Дабы страдало поменьше народу, я забрала Зевса к себе, а дверь привязала шпагатом к ножке стола, на котором стоит компьютер. Зевс в восторге - дверь опять открывается с великим трудом. А я в беспокойстве - за дверь, стол, монитор, компьютер и кошку - вдруг дверь на этот раз рухнет ей на голову???

К слову

Всемирный день свободы печати. Чо хочу - думаю, чо хочу - печатаю. Моя свобода пересекается еще с чьей-то свободой, а та - еще с чьей-то - прямо всемирная сеть свобод, и все они свободно друг дружку тузят. Свобода любить и свобода ненавидеть. Свобода жалеть и свобода мучить. Свобода помогать и свобода мешать. Все они объединились в одну, понимаешь ли, свободу печати. И почему-то не хватает так часто только одного - того самого главного и самого строгого цензора - внутреннего.

Тело человеческое - тюрьма для души. Если б из тюрьмы можно было возвести сад...