Летом 1968 года один из двух Студенческих строительных отрядов (ССО) МГИМО МИД СССР по зову партии и искреннему велению сердца направился в Хакассию для строительства гидромелиоративной системы.
Расположились мы в окрестностях посёлка Кирба.
Снимки, конечно, скудные - но когда было их делать? Работали как звери, в свободное время спорили беспредельно, пили помаленьку и девчонок охмуряли

Передовой десант хакасского ССО МГИМО в Красноярске. В нём были, как теперь говорят, "элитные" мальчики, вряд ли такие же сейчас предпринимают похожие миссии.
Крайний справа - свободный философ и наш идеолог Мифандий.
Задачей десанта было отстроить лагерь к прибытию основного отряда

Здесь будет наша гидромелиоративная система.
Располагалась она на сотнях квадратных километров, возили нас на объекты автобусом на десятки км.
Степь - выжженная, бескрайняя и совершенно плоская.
Когда девочки из лагеря со скуки или чтоб поневеститься выбирались нас навестить, а тут парней прихватывало, отбегали на вёрсты и там справляли нужду по стыдливому примеру степняков

Это не фотомонтаж, такая случайная накладка получилась: мы с Тимохой тащим кровати в женский вагончик.
Тимошкин потом стал крупным консульским начальником - алё, шнурок, ты ещё к счастью жив?

Будущие посол и замминистра иностранных дел проверяют томагавками на прочность только что отстроенный сортир для девочек - посетительниц в нём пока ещё нет

Все пока узнаваемы

Лагерь студентов-строителей перед утренней побудкой.
Там, где навес, - столовая и даже бильярдная, дипломатический клуб в общем.
Я как старослужащий спал уже не в палатке, а в вагончике (в том, что слева) и на нижней койке. Но к параше мы никого не направляли.
Рядом было озерцо с гордым названием Чолпан. Напевал ужасно самодельное: "Чолпан, поведай мне, как моя ... там в Москве"

Дежурный по лагерю - такая она вот Хакассия и её Небо.
Ночному дежурному можно было на следующий день не работать, поэтому я частенько вместе с друзьями-совами разминался для бодрости гидролизным спиртом с апельсиновым джусом.
Как-то раз вместо традиционной колокольной побудки исполнили "Лучший город Земли". Вы помните: "Хотя бы раз посмотри, как танцуют девчата на ладонях твоих голубых площадей"?
Неблагодарные закидали лопатами, другим инвентарём, тапками, использованной косметикой и прокладками и даже ветхой, но тяжёлой мебелью

Бойцы-зека хакасского Стройканала
Насчёт зека - шутка. Работали самоотверженно. Кое-где на "узлах" каналов родники били, поэтому до за затвердения бетона стояли по пояс в студёной воде так, что это самое начинало чУдно и хрустально звенеть.
Дети потом всё равно у всех родились - кто их хотел, конечно

Пошёл наш первый бетон.
Чёрные аки Барака Обамы папа. Мы ещё сами и ж/б-конструкции делали и на стропальщиков учились - по-быстрому: как-то раз выскочил я из-под плиты за миг до того, как она с крана сорвалась, а то раздавила бы как букашку

На фото слева направо: Славик Шум, Мифандий, Лё Ша Бемоль и я.
Дипломаты будущие - головы золотые, задницы свинцовые, языки острые, руки рабочие, шкуры дублёные

Бойцы ССО-1968 МГИМО МИД СССР и самые знатные хакасы кореец Петя Пак и казах Боб Дюрекенов (оба при параде, у Боба эмблема видна) - вперёд, Хакассия!
На заднем плане местные жители собираются на национальный праздник

Рыцарь Н.И.Т.

ССО-1967 - Шушенское - текст последует















Клеимся

После сдачи в июле 1966 года вступительных экзаменов в МГИМО нам всем предложили поработать на стройках коммунизма в Москве. Столица тогда тоже росла как на дрожжах.
Я выбрал Останкинский ТЦ, потому что жил недалеко - на улице Фонвизина, что на Бутырском хуторе (так этот дом выглядит сейчас).
Оттрубить надо было 30 смен, но я решил вместить их в 10 дней, потому что намаялся в тот год чертовски: работа на заводе и учёба в вечерней школе, целая куча экзаменов на аттестат зрелости.
И - несмотря на золотую медаль - два (вместо обычного одного) экзамена в МГИМО: 1966 год был годом двойного выпуска одиннадцатиклассников и десятиклассников.
Наробраз и тогда над детьми экспериментировал-изгалялся ... как вспомнишь, так вздрогнешь. Ну, до чего же хорошо стариком-то быть.
Короче, отработал я эти смены - что они нам, фабричным! - но однажды спросонья на "люльке" с раствором - во-о-н там, на этажах - завис колбасой, еле товарищи-стропальщики подтянули.
А так всё было путём, только за снимки эти менты и вохровцы гоняли: что строящаяся башня, что телецентр были закрытыми объектами, фотографировать низзя

И было мне тогда осьмнадцать лет

В старших классах дневной школы английский язык нам преподавала Мира Абрамовна - высокая с мощным бюстом жгучая брюнетка. Хотя у неё были два сына-наши ровесники, мы, мальчики, тайно вздыхали по ней,
а "англичанка" вела себя так, словно была одной из наших подруг-одноклассниц: сердилась-смеялась,
а когда ходила с нами в походы могла отпустить такое в адрес неумех в деле установки палаток и разжигания костра, что для советских времен было совсем непривычно.
Как-то после занятий я, тогда уже вознамерившийся поступить в МГИМО, попросил Миру Абрамовну позаниматься со мной дополнительно, за деньги. "Видишь-ли, Саша, - ответила она, - это неэтично: я же всё-таки твоя учительница. Но я обязательно передам твою просьбу моей учительнице, настоящей американке - Рейчел, Рахили Иосифовне Кофф-Лайф".
"Вот Вашим ребятам не нужен репетитор, чтобы поступить в МГИМО", - позавидовал я, кивнув на пришедших встретить маму двух рослых красавцев. - "А их туда не примут" - "Почему?" - "Но мы же евреи" - "Ну у что?" - "Как же ты, Саша, этого не понимаешь?"
Дома до меня что-то до самого дошло, что-то объяснили.
Тогда я, ни о каком "деле врачей" ещё не ведавший, впервые понял разницу между словом и делом государевым и впервые ощутил жгучий стыд за свою великую державу.
О, мои еврейские учителя! В 7-м классе мне приспичило воспользоваться расчёской на уроке литературы блестящего русиста Михаила Ефимовича Цейтлина. "Самохоткин, перестаньте чесаться, - довольно резко сказал он. - Вы и так красивы как Аполлон". "А Вы умны как Соломон", - достаточно громко пробурчал я - просто так в рифму.
Учитель как-то странно посмотрел на меня сквозь толстенные линзы очков и промолчал.
Столько лет прошло ... простите меня, Михаил Ефимович.
В 1964-1966 года в "шарманке" (ШРМ, школе рабочей молодёжи), что у Савёловского вокзала, математику нам преподавала Галина Самойловна Реминник. "Что Вы всё время ходите в платке завязанная? - попрекнула она как-то на уроке одну из своих взрослых учениц. - Были бы в даже в шляпке, и никаких замечаний".
Девочка была очень стеснительная, покраснела, и я за неё вступился несколько бессвязно: "А мне очень нравится. Галина Самойловна, это наш народный платок - ну что в нём плохого?" Учитальница на секунду смутилась: "Девочки, вы слышали? Если хотите понравиться будущему дипломату, приходите в платочках - я больше не возражаю".
С выражением крайней решимости на грачином лице и с воистину еврейским фанатизмом вбивала Галина Самойловна алгебру, геометрию и тригонометрию в наши ослабшие после рабочих смен головы: "Без этого вы в институт не поступите".
Вбивала на уроках и сверхурочно - мы приходили домой, пошатываясь, в час-два ночи, чтобы заступить утром на смену в половину восьмого. И ведь поступили же в ВУЗы - все, кто этого хотел.
Светлая Вам память, наша маленькая Пассионария.
В книге моих коллег-журналистов Марии и Аркадия Дубновых "Танки в Праге, Джоконда в Москве. Азарт и стыд семидесятых" упоминается ещё один мой учитель в ШРМ - преподаватель русского языка и литературы Феликс Абрамович Нодель.
"Я вёл кружок, где ребята говорили о литературе, что хотели. Я всегда считал, что о литературе можно говорить всё, что думаешь. Базаров - предшественник ленинцев? Хорошо! Но если он кому не нравится, то - ради Бога. Если кому не нравится Пушкин, а нравится то, что о нём написал Писарев, - тоже ради Бога", - вспоминает мой учитель в этой книге, прочитайте её обязательно.
А я напомню Феликсу Абрамовичу - проскользнул у него намёк, что трудно и неблагодарно было в ШРМ с таким "контингентом", - как он буквально заманил к нам в "шарманку" великого мастера слова, чтеца и декламатора, заслуженного артиста Эммануила Каминку. Из всех туалетов извлекал Феликс Абрамович великовозрастных двоечников, пивших там портвейн, и гнал в актовый зал.
Эммануилу Исааковичу было тогда 62-63 года, уже через пять-десять минут все слушали его буквально не дыша.
А когда он часа через два перешёл к литературным пародиям аудитория заходилась от хохота. После девочек на некоторых сидениях даже лужицы остались.
"Давай, Каминка! - кричали двоечника с задних стульев. - Режь, Каминка!!!"
Здоровья Вам, Феликс Абрамович. Земной поклон вам, мои еврейские учителя

Фото с сайта www.photohost.ru

Знакомство состоялось на сдаче экзамена по истории международных отношений на Дальнем Востоке. Капица опоздал на час, а, войдя в аудиторию, одарил нас лучезарной улыбкой и спросил: «Кому троечку?». Тут же поднялся весёлый монголист-опофигист Олежек Выборнов, ему выписали «удовл.» и он, посвистывая, удалился.
«Больше никого нет? – удивился МихСтеп – Тогда кто у нас хорошисты?» Таких, однако, тоже не нашлось. «Все, значит, на «отлично» знаете. Ну что ж, давайте зачётки», – экзаменатор подписал парочку-троечку и вдруг остановился: «Ба, фамилия-то у Вас какая – Китаев! Ответьте мне на такой вопрос: как готовился советско-китайский договор 1950 года?»
Мой полный тёзка Александр Львович Китаев был гением академгруппы: отвечал так, будто во всех переговорах лично участвовал, а сообщение своё завершил словами: «Сталину и Мао Цзэдуну, по имеющимся сведениям, беседы переводил молодой сотрудник МИД СССР Михаил Капица».
После того, как все мы «отличились», МихСтеп рассказал самоновейший анекдот про «Цзян Цин, которая страшней Третьей мировой войны, её хуйвейбинов», снова лучезарно улыбнулся и исчез

Как-то в здании на Метростроевской - а оно тогда и было МГИМО МИД СССР - начальник курса - а, точнее, всего факультета "Международные отношения" - Николай Иванович Виноградов, всегда ходивший в солдатской гимнастёрке, решил разогнать "сексодром". Находился он на площадке третьего этажа - там курили, болтали, флиртовали студентки и студенты. Добрейший Николай Иванович всех отправил курить в туалеты. Вскоре в туалете на втором этаже (на этом этаже находился ректорат и деканат факультета "МО") появилось совершенно официального вида объявление: "Просьба не бросать окурки в унитазы. Там они размокают, и их трудно раскуривать". И подпись - "Ректорат".
К другим мы были более снисходительны, придумав такой анекдот: "Чем студент МГИМО отличается от студента (находившегося по соседству) Инъяза? Инъязовец иссиня выбрит и слегка пьян, а мгимошник всегда - иссиня пьян и слегка выбрит".
Николай Иванович Виноградов умер вскоре после того, как наш курс вышел на широкую дорогу жизни. На похороны пришли почти все. Когда мы стали обладателями заветных "корочек", он нас (мужиков, конечно) напутствовал: "Ну что - получили свои дипломы? А теперь пиздуйте до самой пенсии". Ржали мы жеребцами, потому что тогда и представить не могли, как же она близко

Когда я в 1966-м пришёл в МГИМО МИД СССР на Метростроевской, 54, там было ещё много довольно молодых участников Великой Отечественной. В их числе два доцента-экономиста: один без ноги, с протезом, другой - бывший танкист с чёрной повязкой на выжженной глазнице.
Учили они нас политэкономии социализма. Наука - муторная, автор её, как теперь говорят, написал, сам чего не понял. Принимают доценты у нас экзамен, мы потеем над билетами, часа через два самые отчаянные выходят отвечать. Вскоре преподы притомились и проголодались.
"Пойду в столовку перекушу, - говорит один, - а ты присматривай, чтоб не шпаргалили" - "Ладно, - отвечает одноглазый, - только, чтоб одна нога там, а другая здесь". Тот, что с протезом, товарища в секунду внимательно оглядел и говорит: "Хорошо, но ты смотри в оба"

В Москве мы с Мериновым виделись нечасто. У дипломатов ведь жизнь такая: пока одни по пять-шесть лет в загранке, другие в «отстойнике» – центральном аппарате. Так что даже однокашники по МГИМО иногда встречаются, уже выйдя на пенсию.
Сергей Алексеевич запивал всё чаще, но терпело даже жёсткое мидовское начальство – лучшего специалиста по франкофонской Африке и южнее было не найти. Из одного из своих «виражей» Дед не вышел – сердце не выдержало. Ему не было и сорока. Безмерно любившая хозяина Мари-Маруська пережила его ненадолго.
Фотографий Деда у меня на сохранилось - может быть, два его сына, прочитав этот материал, мне их дадут