Не думаю, что когда-то она появилась, розовая в темноте. Люди обычны. Все дело в воплощениях, которые их неожиданно занимают. Контур, который сходится с человеком, и вот они уже неразделимое целое. Розовая капля на черной ветке вдруг оборачивается цветком. Скажем спасибо мужу и детям, лучшее из того, что с нею произошло. Кисть в руке, краска на холсте. Жизнь неожиданно перестает быть фотографией. Она макает кисть в розовое отверстие на горле, в боль и слезы, и мир перед ней под розовым натиском расступается, дверь перестает хлопать и растворяется, вот подходящее слово. Жесткие руки незнакомцев, с механическим стрекотом пролетающие мимо лица, замедляясь, обращаются в живые беззащитные крылья.

Не думаю, что когда-то она появилась, ей понравились мои глаза, и она сказала, что хочет рисовать меня. Мужа тогда в ее жизни уже не было, дети еще были, на заднем плане я еще слышала их голоса, двух мальчиков и девочки, но в квартире с ее картинами мы были одни. Да, мне надо что-то делать, говорила она, куда-то переезжать, квартира записана на мужа, чего мне не хватает, так это холстов и денег, вечная нехватка. Я всегда знала, что я художник, никакого сомнения, муж некоторое время был препятствием, пока еще любил меня, но мужчины, ты же знаешь, они забывают. Если им не напомнить, улыбнулась я. У меня всегда найдутся занятия поважней. На ее картине огромные окна от потолка до пола в обрамлении моих волос, внутри полумрак, а за окнами ярко, несколько ореховых деревьев, ты можешь сказать это по крупным листьям-лодочкам, парочка их льнет к оконному стеклу снаружи, фигуры детей вдалеке у темно-красной машины мужа.

Я тоже когда-то курила, говорит она, когда я сажусь к одному из окон с сигаретой, но бросила, у меня действительно мало времени, чтобы еще и... Наслаждаться? Нет, ну в этом смысле я курю до сих пор, посмотри, и она ведет сизую линию от окна к сигарете в моей руке, и ее левая рука замирает, не решаясь коснуться маленького силуэта курящей, я, смеясь, вкладываю незажженную сигарету ей между пальцев, да, говорит она, но пальцы начинают неметь, набросай сейчас, а нарисуешь потом, говорю я, здорово, что мы встретились, но никакого времени нет, у нас никогда не бывает времени, как-нибудь потом, хорошо?.. Розовые губы у нее на шее улыбаются, и я вижу голубое углубление от пальца рядом, ближе к гортани, это вышло случайно, затрещал фотоальбом, сменяя кадры хмурого пятнадцатилетнего подростка в слишком маленьком или слишком большом платье, я наверное собиралась рисовать в тот момент, когда горе неожиданно ударило снизу вверх и почему-то остановилось здесь, она ведет по горлу кисточкой, и теперь, я просто достаю его оттуда и пишу.

Рассказ подходит к концу, толком и не начавшись. Было в основном смешное. Например, ее новый парень, или девушка, которая его увела. Или пьяная ночь со мной и моим парнем. Мои руки у нее под бюстгальтером вдруг неожиданно проваливаются по локоть, а потом и по плечи, не встречая никакого сопротивления, и остаток вечера я провожу в объятиях хохочущей Венеры Милосской. Ее новые молодые люди, ее новая квартира, где яблоку негде упасть от нераспроданных картин, ее новая работа, и работы, и выставки, и пленэры, на которых я ни разу не была. Каждый раз, когда горе, а это любой человек, чего и скрывать, подкатывает к горлу, я чувствую касание кисточки к коже на шее, я знаю, что делать.