— Ты включил? Я всего лишь голос в твоей голове. Слова и паузы между словами, мягко и монотонно, есть на что опереться в темноте. Хотя о чём это я, сейчас яркий солнечный холодный ветреный день, и слова, должно быть, еле долетают до тебя... Но, однако же, место, из которого я диктую, очень тихое и спокойное. Ветер еле долетает с поверхности. Маленькая комнатка.

— Мои друзья тоже здесь. И колокольчик. Тянется маленькая ручка, их обычно не замечают, как на уроке в классе. Тот, кто хочет высказаться, кому сил нет больше терпеть, он понимает, что за любое слово его могут убить Большие, но он не может не воспользоваться, понимаешь, и он тянет за верёвку, потом — сильнее, повисает на ней всем своим маленьким весом.

— Я тогда на двух ногах ходил, все мы. Мы перемещались высоко над поверхностью, вставляя в землю такие длинные палки, они ещё пополам сгибались. Удивительное дело, но мы нисколько не боялись упасть — от ветра там, или оттого, что одна нога о другую споткнётся. Удивительно, я же говорю. Я уходил каждое утро, ну это когда моя часть планеты к солнцу поворачивалась, из дома, ну это место такое, вот как у меня в груди бьётся, вот такое же, гонит всё и всех по кругу, такое же, только большое, — и в нём можно было жить, и каждый в таком жил. Внутри. Я из него выходил, это практически мгновенно происходило, но и как бы оставался.

— И там со мной ещё люди жили, как вот сейчас мы. И все могли выходить. Мы запирали такую крышку или заслонку, ну, чтобы к нам туда никто не попал, пока нас нет внутри, не забрал что-нибудь наше себе. Потом ещё были лестницы, да, можно было становиться выше или ниже, когда хочешь, можно было стать очень, очень высоким. Никого внутрь не пускать, даже если постучат. И вообще уйти — и тогда тебя там не было. И тогда нужно было ждать, была такие штука специальная, чтобы ждать, часы. Можно было очень долго ждать — а человек мог вообще никогда не вернуться. Это называлось "уйти из дома".

— Ещё были окна...

— О, Господи, да, такие... стеклянные глаза. Которые никогда не закрывались.

— И все выходили из своих сердец, запирали их, спускались по лестницам многие ноги, бежали очень быстро, и смотрели на часы, и опаздывали. Потому что было поздно. И снова надо было ждать очень долго.

— И злиться. Зло быстрое-быстрое, надо сделать больно прямо сейчас, и ещё быстрее, чётко, по расписанию, зло готово и ждёт. Напряжено. Готово.

— Однако у зла нет на тебя времени. У него никогда не бывает времени, а ведь дел так много. А ты опять где-нибудь остановился, в каком-нибудь ужасном красивом месте, где-нибудь у перекрёстка, например, и дорогу переходить не хочешь. Дышишь вообще. Смотришь, посмотреть ведь всегда есть на что. На светофоре зелёный человечек бежит, серый покойничек лежит, голубой ангелочек летит, красный ждёт и уже закипает, а золотой сейчас по шее получит, — только, жаль, времени нет.