А затем, чтобы убив человека потом не рассказывать (к примеру, из столетия в столетие) о честном поединке и проявленном героизме.

Вот, кстати, пример документа где всё описано и запротоколировано, произошло при свидетелях, только, вот беда, оружие единообразное (на чём настаивает любой дуэльный кодекс) взять забыли.



Первая книга царств, гл. 17.

"3 И стали филистимляне на горе с одной стороны, и израильтяне на горе с
другой стороны, а между ними была долина.
4 И выступил из стана филистимского единоборец, по имени Голиаф, из Гефа: ростом он - шести локтей и пяди.
5 Медный шлем на голове его; и одет он был в чешуйчатую броню, и вес брони
его - пять тысяч сиклей меди.
6 Медные наколенники на ногах его, и медный щит за плечами его.
7 И древко копья его, как навой у ткачей; а самое копье его в шестьсот сиклей железа..."

В отличие от Голиафа юный Давид вышел на поединок подготовленным куда лучше. Именно к поединку, а не к войне:
"40 И взял посох свой в руку свою, и выбрал себе пять гладких камней из ручья и положил их в пастушескую сумку, которая была с ним; и с сумкою и с пращою в руке своей выступил..."

то есть почти без одежды, неся на одном плече холщовую сумку с камнями, а на другом пращу.
Надо полагать, что Голиаф был воин бывалый, и увидав противника, понял, что надежды выйти из боя живым у него практически нет. Катастрофически уступая Давиду в подвижности, расчитывать на медный или бронзовый доспех он не мог - снаряд из пращи наносит не проникающее, а ударно-раздорбляющее ранение, от которого доспехи начали защищать веке эдак в XIII. Служившие полутысячелетием позже в армии Рима пращники с Родоса или с Балеарских островов двумя-тремя "желудями" (свинцовыми снарядиками для метания из пращи формой и резмером напоминавшие желудь) убивали быка с расстояния 100-150 шагов. Камни у Давида были не свинцовые, но и двумя-тремя его никто не ограничивал, и растояние он мог выбирать сам, метая камни метров с 15, лишь бы быть уверенным что уставший от 40-дневного хождения под ближневосточным солнцем в металлическом доспехе противник (а крестоносцы в тех местах нередко от жары в доспехах теряли сознание) не сможет сократить дистанцию до расстояния, позволяющего пустить в ход копьё.

Метнув копье и, следовательно, потеряв его на некоторое время, Голиаф вообще мог действовать только мечом, то есть в ближнем бою. Но и с копьем в руке он не добрался бы до Давида, который был метал из пращи камни на большее расстояние, чем бросок тяжелого копья. Не имея доспехов, Давид спокойно держался поодаль от Голиафа.

Более того, дело происходило в полупустыне, где каждая минута боя, проведенного в раскаленных солнцем доспехах, подрывала силы гиганта: ведь Голиаф выходил перед строем филистимлян и вызывал поединщика уже сорок дней подряд, но никто не решался вступить с ним в схватку. Давид же только недавно прибыл в расположение войска израильтян, не был измучен несением службы, был более свежим.
Не следует обольщаться и насчет доспеха: медные шлемы были достаточно мягкими, пластинчатый панцирь более или менее надёжно отражал лишь скользящий удар (см. "Илиаду", к примеру, если нет желания смотреть археологические находки). Бронзовые пластины отличались хрупкостью, удерживая попадание стрелы того времени, от удара камня могли расколоться. Давид знал это - не приближаясь к малоподвижному в броне гиганту, чтобы тот не достал его копьем, юноша мог осыпать его градом камней. Благо по исчерпании "боезапаса" в 5 кругляшей он мог пополнять его, подбирая новые прямо под ногами.

Для Голиафа отступление было равносильно поражению и пожизненному ( а хорошо если только ему, а не всему роду "вплоть до пятого колена") осмеянию, и, будучи воином, он не сделал единственное, что могло его спасти (и спасало в бою, но не в поединке) - отступить под защиту своих пращников и лучников, а пошёл навстречу своей смерти. Дальнейшее известно. Один из камней угодил ему в лоб, промяв шлем. Давид подскочил к оглушенному гиганту, выхватил его меч и перерубил незащищенную доспехами шею, сняв голову с плеч.

Ну а пропагандистская машина победителей нашла подходящее объяснение:
"37 ...Господь, который избавлял меня от льва и медведя, избавит меня и от руки этого Филистимнянина", поскольку историю (в отличие от дуэльных протоколов) пишут, разумеется, победители.