Ура-ура!
Вчера разбирали старый книжный шкаф, да я наткнулась на любимый "Пикник на обочине"! Как здорово, обожаю этот рассказ, да и фильм Тарковского тоже..
(Вот они, приятности ремонта)



"Пусть исполнится то, что задумано. Пусть они поверят. И пусть посмеются над своими страстями, ведь то, что они называют страстью, на самом деле не душевная энергия, а лишь трения между душой и внешним миром. А главное, пусть поверят в себя, и станут беспомощными,как дети. Потому что слабость велика, а сила ничтожна. Когда человек родится, он слаб и гибок, когда умирает, он крепок и черств. Когда дерево растет, оно нежно и гибко, а когда оно сухо и жестко, оно умирает. Черствость и сила – спутники смерти. Гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому что отвердело, то не победит."

"Если бы вы только знали, как я устал. Одному Богу известно. А еще называют себя интеллигентами- эти Писатель и Ученый! Они же не верят ни во что! У них же орган этот, которым верят, атрофировался- за ненадобностью!..
Господи, что за люди... Ты же видела, у них глаза пустые... Они ведь каждую минуту думают о том, чтоб не продешевить, чтобы продать себя подороже, чтобы им все оплатили- каждое душевное движение! Они знают, что не зря родились, что они призваны... Они ведь живут только раз... Разве такие могут во что-нибудь верить?
Никто не верит... Не только эти двое... Никто... Кого же мне водить туда? Самое страшное, что не нужно это никому, и что никому не нужна эта Комната, и все мои усилия ни к чему! Не пойду я туда больше ни с кем...
- Ну хочешь, я пойду с тобой? Туда, хочешь?
- Нет...это нельзя.
- Почему?
- А вдруг у тебя тоже... ничего не выйдет..."

(К/ф "Сталкер", реж. А. Тарковский)

"Он допил остатки коньяка и изо всех сил ахнул пустую флягу о землю. Фляга подскочила, сверкнув на солнце, и укатилась куда-то – он сразу же забыл о ней. Теперь он сидел, закрыв глаза руками, и пытался уже не понять, не придумать, а хотя бы увидеть что-нибудь, как оно должно быть, но он опять видел только рыла, рыла, рыла… зелененькие, бутылки, кучи тряпья, которые когда-то были людьми, столбики цифр… Он знал, что все это надо уничтожить, и он желал это уничтожить, но он догадывался, что если все это будет уничтожено, то не останется ничего – только ровная голая земля. От бессилия и отчаяния ему снова захотелось прислониться спиной и откинуть голову – он поднялся, машинально отряхнул штаны от пыли и начал спускаться в карьер.

Жарило солнце, перед глазами плавали красные пятна, дрожал воздух на дне карьера, и в этом дрожании казалось, будто шар приплясывает на месте, как буй на волнах. Он прошел мимо ковша, суеверно поднимая ноги повыше и следя, чтобы не наступить на черные кляксы, а потом, увязая в рыхлости, потащился наискосок через весь карьер к пляшущему и подмигивающему шару. Он был покрыт потом, задыхался от жары, и в то же время морозный озноб пробирал его, он трясся крупной дрожью, как с похмелья, а на зубах скрипела пресная меловая пыль. И он уже больше не пытался думать. Он только твердил про себя с отчаянием, как молитву: «Я животное, ты же видишь, я животное. У меня нет слов, меня не научили словам, я не умею думать, эти гады не дали мне научиться думать. Но если ты на самом деле такой… всемогущий, всесильный, всепонимающий… разберись! Загляни в мою душу, я знаю – там есть все, что тебе надо. Должно быть. Душу-то ведь я никогда и никому не продавал! Она моя, человеческая! Вытяни из меня сам, чего же я хочу, – ведь не может же быть, чтобы я хотел плохого!… Будь оно все проклято, ведь я ничего не могу придумать, кроме этих его слов – СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЕТ ОБИЖЕННЫЙ!»"
(А. и Б. Стругацкие, "Пикник на обочине")