Мы наконец добрались до дома, и как раз вовремя: с неба брызнули
первые капли, еще редкие, но крупные. По всему, главный свой удар буря
нацелила именно на остров. Джун толкнула створку ворот и повела меня по
садовой дорожке. Вынула ключ, отперла парадную дверь. В прихожей горел
свет. Правда, нить лампочки то и дело тускнела, не в силах противостоять
электрическим вихрям в вышине. Джун изогнулась, с какой-то робостью
чмокнула меня в щеку.
  - Подождите тут. Она, наверно, уснула. Я мигом.
  Взбежала по лестнице, скрылась в боковом коридоре. Я расслышал стук,
негромкий зов: "Жюли!" Звук открываемой и закрываемой двери. Тишина. Гром
и молния за окном; в стекла ударил дождь, теперь уже проливной; по ногам
потянуло холодом. Прошло две минуты. Незримая дверь наверху отворилась.
  Жюли вышла на площадку первой - босая, в черном кимоно поверх белой
ночной сорочки. Застыла у перил, горестно глядя на меня; сбежала по
лестнице.
  - Ах, Николас.
  Упала мне на грудь. Мы даже не поцеловались. Джун улыбнулась мне с
верхней ступеньки. Жюли отстранилась на расстояние вытянутых рук, пытливо
посмотрела в лице.
  - Как ты мог молчать?
  - Сам не знаю.
  Вновь приникла, словно утрата постигла не меня, а ее. Я потрепал ее
по спине. Джун послала мне воздушный поцелуй - сестринское благословение -
и удалилась.
  - Джун все тебе рассказала?
  - Да.
  - Все-все?
  - Все, я думаю, не успела.
  Крепче прижалась ко мне.
  - Какое счастье, что это позади.
  - Проси прощения за воскресное, - шутливо сказал я, но вид у нее
сделался и впрямь виноватый.
  - До чего ж противно было, - протянула умоляюще.
  - Николас, я им едва не испортила все. Честное слово. Чуть не умерла,
все думала: вот сейчас, сейчас...
  - Что-то я не заметил, чтоб ты помирала.
  - Держалась только тем, что терпеть совсем чуть-чуть оставалось.
  - Оказывается, ты здесь в первый раз, как и я?
  - Ив последний. По новой я не снесу. Особенно теперь... - И опять
глаза молят о снисхождении и сочувствии. - Джун такой туман вокруг
тутошних дел развела. Должна ж я была поглядеть!
  - Все хорошо, что хорошо кончается.
  Снова прижалась ко мне.
  - В главном я не врала.
  - Смотря что считать главным.
  Нашарила мою ладонь, слегка ущипнула: не шути так. Перешла на шепот:
  - Не идти же тебе назад в школу по такой погоде. - И, после паузы: -
А мне одной страшно: гремит, сверкает.
  - Откровенность за откровенность. Мне одному тоже страшно.
  Тут мы смолкли, но разговор наш продолжался; затем Жюли взяла меня за
руку и потянула наверх. Мы очутились у комнаты, где я устраивал обыск три
дня назад. У порога она замешкалась, стушевалась, смеясь над собственной
нерешительностью, но и гордясь ею.
  - Повтори, что я сказала в воскресенье.
  - С тех пор, как с тобой познакомился, я и думать забыл, как было с
другими.
  Потупилась.
  - Дальше чары бессильны.
  - Я всегда знал, что мы с тобой не кто-нибудь, а Миранда и Фердинанд.
  Ее губы тронула усмешка, точно эту параллель она совсем упустила из
виду; окинула меня внимательным взглядом, как если бы собиралась ответить,
но потом передумала. Отворила дверь; мы вошли. У кровати горит лампа,
ставни закрыты. Постель не прибрана: верхняя простыня и покры-
вало с народным орнаментом откинуты прочь, подушка измята; на столике
раскрыт стихотворный сборник с длинными, четкими лесенками строк; раковина
морского ушка приспособлена под пепельницу. Мы немного растерялись - так
часто бывает, когда настает давным-давно предвкушаемый тобою миг. Волосы
Жюли рассыпались по плечам, белая сорочка доходила почти до щиколоток. Она
озиралась вокруг так, словно видела знакомые вещи вчуже, моими глазами,
словно боялась, что патриархальная простота обстановки оттолкнет меня;
даже передернулась стыдливо. Я улыбнулся, но скованность овладела и мною:
субстанция наших отношений переродилась, отторгла уловки, уклончивость,
фальшь - все, что Жюли сейчас назвала чарами. Дико, но в какой-то миг я
ощутил непостижимую тоску по утраченному раю обмана; мы вкусили от древа,
мы отлучены.
  Но благосклонная стихия спешила к нам на помощь. За окном сверкнула
молния. Лампа мигнула, погасла. Кромешная тьма накрыла нас с головой.
Сверху мгновенно ударил оглушительный громовый раскат. Отголоски еще не
смолкли в холмах за деревней, а Жюли уже билась в моих объятиях, мы уже
жадно пили поцелуи друг друга. Еще молния, еще удар, громче и ближе
прежнего. Она вздрогнула, прильнула ко мне, как маленькая. Я поцеловал ее
макушку, погладил по спине, шепнул:
  - Давай я тебя раздену, уложу, укрою.
  - Подержи меня немножко на коленках. А то мурашки по коже.
  Потащила сквозь тьму к стулу у изголовья кровати. Я сел, она
забралась мне на колени, и мы опять поцеловались. Жюли примостилась
поудобней, нащупала мою левую ладонь и переплела пальцы с моими.
  - Расскажи про свою подружку. Как все было взаправду. Я повторил все,
о чем только что поведал ее сестре.
  - Я не собирался ехать к ней на свидание. Но Морис уж больно меня
достал. Да и ты тоже. Я должен был хоть как-то развеяться.
  - Ты говорил с ней обо мне?
  - Сказал только, что на острове встретил другую.
  - Расстроилась она?
  - В том-то и загвоздка. Если б расстроилась. Если б хоть на миг
ослабила контроль.
  Ласковое пожатие.
  - Ты не захотел ее, нет?
  - Мне стало жаль ее. Но внешне она не слишком убивалась.
  - Это не ответ.
  Я усмехнулся во тьму: состраданье всегда не в ладах с женским
любопытством.
  - Проклинал себя, что теряю с ней время, пока ты далеко.
  - Бедненькая. Представляю теперь, каково ей пришлось.
  - Она не ты. Ей все было до фонаря. И в первую очередь все, что имело
отношение к мужикам.
  - Но ты-то ведь не был ей до фонаря. Раз она это сделала.
  Я отмел это возражение.
  - По-моему, я ей просто под руку подвернулся, Жюли.
  У нее все шло наперекосяк, а я сыграл роль козла отпущения. Как
говорится, последняя капля.
  - Чем же вы в Афинах занимались?
  - Город осматривали. Сходили в ресторан. Потолковали по душам.
Наклюкались. Нет, правда, все было в рамках. Со стороны.
  Нежно впилась ногтями в тыльную сторону моей ладони.
  - Признайся, вы переспали.
  - А если б и переспали, ты бы обиделась?
  Я почувствовал, что она мотает головой.
  - Нет. Я того и заслуживала. Я бы все поняла. - Поднесла мою руку к
губам, поцеловала. - Скажи: да или нет?
  - Почему это тебя так волнует?
  - Потому что я тебя почти не знаю.
  Я глубоко вздохнул.
  - Может, и надо было переспать. Глядишь, в живых бы осталась.
  Притихла, чмокнула меня в щеку.
  - Просто хотела выяснить, с кем собираюсь провести ночь: с
толстокожим носорогом или с падшим ангелом.
  - Есть только один способ узнать это наверняка.
  - Думаешь?
  Опять мимолетный поцелуй; она осторожно высвободилась и скользнула
куда-то вдоль края кровати. В комнате было слишком темно, чтоб различить,
куда именно. Но вот в щелях ставен полыхнул небесный огонь. В его
скоротечном сиянии я увидел, что Жюли у кассоне, стягивает сорочку через
голову. Послышался шорох - она ощупью пробиралась назад; хряпанье грома,
ее испуганный выдох. Я вытянул руку, перехватил ладонь Жюли и водворил,
нагую, обратно на колени.
  Изнанка губ под моими губами, рельеф тела под пальцами: грудь, утлый
живот, шерстяной клинышек, бедра. Десять бы рук, а не две... покорись же,
сдайся, раскройся передо мною. Вывернулась, привстала, перебросила ногу,
сжала пятками мои икры и принялась расстегивать пуговицы рубашки. При
свете сполоха я рассмотрел ее лицо - серьезное, сосредоточенное, как у
ребенка, раздевающего куклу. Содрала рубашку вместе с курткой, кинула на
пол. Обхватила меня за шею, сцепила ладони замком, как тогда, в ночной
воде Муцы; чуть откинулась назад.
  - В жизни ничего красивей тебя не видала.
  - Ты ж меня и не видишь.
  - Чувствую.
  Нагнувшись, я поцеловал ее грудь, потом притянул к себе и снова
отыскал губы. Духи ее обладали необычным ароматом, мускусным с примесью
апельсинового, - так пахнет весенний первоцвет; запах оттенял и
чувственность, и неискушенность Жюли, в нем смешивались жгучая плотская
жажда и дрожь души, наугад постигающей, чего я жду от нее, и готовой
отозваться точь-в-точь: трепетом, изнеможением, последним серьезом. Она с
натугой, будто выбившись из сил, отвернула лицо. Отдышалась, шепнула:
  - Давай откроем ставни. Люблю, как пахнет дождем. Улизнула из-под рук
к окну. Я второпях сбросил остав-
шуюся одежду и настиг Жюли у подоконника. Она уже поворачивалась, чтоб
отправиться назад, но я развернул ее обратно, обнял со спины, и мы
замерли, глядя на текучую пелену ливня, колеблющуюся в трех футах от наших
лиц, дышащую прохладой и тьмою. Свет потух не только у нас, но и по всей
деревне; видимо, на центральном щите перегорели пробки. Молния разодрала
небосклон чуть не до гребня материковых гор и на секунду-другую озарила
тесные домишки в чаше бухты, сутолоку стен и крыш, да и саму гладь
Эгейского моря дьявольским, синюшным блистанием. Гром, однако, запоздал;
эпицентр бури уже сместился к горизонту.
  Жюли прислонилась ко мне спиной, подставив грудь прикосновениям ночи
и моих благоговеющих рук. Ладонь моя чиркнула по ее животу, взъерошила
волосы на лобке. Она прижалась ко мне щекою, согнула правую ногу в колене
и поставила на сиденье ближнего стула, чтоб не стеснять моих пальцев.
Завладев левой, положила к себе на грудь - и застыла, отдаваясь сладкой
щекотке. Будто не я, а заоконный дождь вошел к ней истинным суженым,
полночь и дождь; а от меня зависела лишь мелкая подробность вроде той, что
была подарена мне во время купанья. Брызги ливня, пляшущего на карнизе,
покрыли изморосью мою руку и ее живот, но она их, казалось, не замечала.
  - Выйти бы в сад, - прошептал я.
  Безусловно соглашаясь, мазнула губами по моей коже, но сразу накрыла
мои ладони своими, удерживая - не дай бог убегут. Вот что ей нравилось:
медленный грех, неспешная нежность... утихающие молнии понемногу
утрачивали четкость, мироздание клином сошлось на теле Жюли, на моем
теле... спелый изгиб, жаркий, округлый; шелковистые, отрадой отороченные
дольки; дозволенный, жалованный, нежнейший испод. Нечто подобное
блазнилось мне поначалу, в дни Лилии Монтгомери: трепетное, расплывчатое
созданье, обморочно упадающее в лапы собственного воспрянувшего естества;
созданье к тому же неразвитое, при всем своем обаянии и безукоризненных
манерах хранящее отсвет первородного тлена, абрис девчушки, одаривающей
сверстников своей игрушечной страстью.
  Но уже через полминуты она отняла мои руки и отправила под арест -
притиснула к животу.
  - Что такое?
  - Бессовестный.
  - Я специально.
  Повернулась ко мне, уткнулась лбом в мою грудь.
  - Расскажи, что она делала, чтоб тебе стало хорошо. Тем самым
подтвердилась универсальная теорема Николаса Эрфе: степень плебейства
женщины в постели прямо пропорциональна образованию. Однако теперешняя
задачка сулила не только правила, но и упоительные исключения.
  - Зачем тебе это знать?
  - Хочу сделать тебе, как она.
  Я крепче обнял ее.
  - Мне нравится, что ты - это ты.
  - Ух какой громадный, - пробормотала она.
  Руки ее пробирались книзу. Я слегка отстранился, чтоб ей было
удобнее. Она подчас вела себя как девственница, но девственница
покладистая, готовая пуститься во все тяжкие. Снова шепот:
  - У тебя эта штука с собой?
  - В плаще.
  - Надеть?
  Пока я рылся в плаще, Жюли ждала у кровати. Стало немного светлей -
должно быть, тучи поредели, - и я различал контур ее фигуры. Наконец
отыскал презерватив, передал ей. Она усадила меня на постель, сама
опустилась на пол - колени пришлись прямо на коврик местной выделки, -
подвинулась ближе, несколькими взмахами пальцев управилась с процедурой,
нагнулась, легонько провела по резине губами. Затем уселась на собственные
пятки, прикрыв скрещенными предплечьями пах: недотрога. Я с трудом
разглядел ее улыбку.
  - Притвора. Хватит скромницу-то корчить.
  - Меня пять лет мурыжили в монастырской спальне.
  Там кто угодно стал бы придурковат(96).
  Ливень стихал, но дождевая свежесть - резервуарный дух мокрого камня
- наполняла комнату до краев. Я представил себе, как она безвидно стекает
по стенкам сотен колодцев; как в экстазе плещутся на дне рыбята.
  - А как же бегство? Просто треп?
  Улыбнулась шире, но не ответила. Я подал ей руку, и она поднялась с
колен, склонилась надо мною; не противясь, легла сверху. Мертвая тишина,
внятный разговор наших тел. Она властно задвигалась вверх-вниз, дразня и
теша быстрыми губами; потом умолкли и жесты, сейчас, сейчас ее плоть
расплавится, смешается с моей; но нет, тело ее не течет, а схватывается
комком, стекленеет в ожидании. Я пошевелился, и магия покоя оставила нас.
Жюли перевалилась на спину, вытянулась на кусачем покрывале, положила
голову на подушку. Я приподнялся и, стоя на четвереньках, покрыл ее
поцелуями до самых лодыг, залюбовался ею с изножья. Она лежала, едва
заметно изогнув талию, рука свободно отброшена, голова повернута вбок. Но
чуть я простерся сверху - выпрямилась как струна. Секунда, другая - и я
уже целиком внутри нее. По опыту я знал, что значит войти в женщину
впервые, но сейчас опыт не помогал, ибо мы находились по ту сторону секса,
далеко-далеко, в дерганом, чреватом пагубой былом, что гляделось в оправу
грядущего; далеко, у самого престола обладанья. Я понял, что не одно лишь
тело ее обрел. Я косо висел над ней, опираясь на вытянутые руки. Она
смотрела вверх, в темноту.
  - Обожаю тебя, - сказал я.
  - Да, обожай.
  - Всю жизнь?
  - Всю жизнь.
  Я качнулся раз, другой - но тут произошло нечто непостижимое.
Внезапно зажглась лампа на ночном столике. Похоже, деревенскую
электростанцию наладили. Я резко притормозил, и мы с напряженной
растерянностью уставились друг на друга, точно столкнувшись нос к носу на
улице; осознав комизм ситуации, обменялись улыбками. Я посмотрел вниз,
вдоль ее тонкого в кости тела, туда, где мы сливались воедино, опять
поднял глаза. На лице ее мелькнуло
беспокойство стыдливости, но она поспешно смежила веки, повернулась в
профиль. Делай что хочешь.
  И я отпустил тормоза. Она завела руки на затылок - сама
беззащитность, сверхнагота, воплощенная покорность; мышцы скованы
безмятежной негой, лишь бедра ритмично движутся навстречу и вспять.
Поскрипывает пружинная рама. Жюли казалась невероятно миниатюрной, хрупкой
и тем самым располагала к грубости, какую я, по ее словам, проявил в
часовне у Муцы. Сжала кулаки, будто ей стало по-настоящему больно. Я
извергся - раньше времени, но сдержаться было немыслимо. По моим расчетам,
угнаться за мной она не могла, - и однако, не успел я, уже обмякший, выйти
наружу, как она взметнула руки, вцепилась мне в плечи, мелко и судорожно
заерзала подо мной. А потом притянула к себе, впилась поцелуем в губы.
  Мы полежали немного, не разнимая тел, в гулкой тиши спящего дома;
затем разъединились, и я вытянулся рядом с ней. Она нашарила выключатель,
и нас снова окутала темнота. Она перевернулась на живот, ко мне затылком.
Я провел пальцами вдоль ее позвоночника, нежно похлопал по задику, накрыл
его ладонью. К горлу моему, сминая естественную физическую истому,
подступал пьянящий восторг. Я не ждал от Жюли подобного самозабвенья,
подобных щедрот, неисчерпаемых, как неисчерпаемо тепло ее тела под моею
рукой; не ждал такого пыла, такой готовности. Мог бы и догадаться, сказал
я себе, ведь в Джун это сладострастие всегда чувствовалось, а значит, и
тихоне сестричке, что лежит вплотную ко мне, оно должно быть присуще,
только поглубже копни. И вот наши тела наконец обрели дар речи; и чем
дальше, тем увлекательней потекут их собеседования... безмерно вдумчивей,
протяженней, богаче. Яблочные холмы, растрепанный локон у самых губ.
Далекий рокот изнемогающего грома. За окном прояснилось - это, верно, луна
выглядывает в прорехи туч. Все непогоды позади, нас осеняет покой
возвращенного рая.

видимо, прощай, ли.ру

теперь наверняка

о черт, я правда не знаю, что делать. поиграть в рулетку - почти 100% вероятность завязнуть в разной эмоциональной гадости с анхеппи ендом.
проехать мимо - опять то же самое. существование.

а вообще надо купить эту шнягу
http://alt-shop.ru/prod8645.html
и забыть обо всем.

идиотский пост.

Это случилось в тот день, когда, впервые за время нашего пребывания у моря, потеплело. До этого неделю гуляли по городу, сидели в кафе, в парках, занимались прочей ерундой. Тут наконец-то вылезли на пляж. Было +24 по Цельсию, и солнце светило весьма приветливо. Расслабляющий шум прибоя, большие ракушки, вселенная желтого песка, счастливые, борющиеся за шезлонги отдыхающие. Все настраивало на благосклонный лад.

Мы уже несколько раз искупались, а до заката была еще пропасть времени. Мы с ней сидели рядом, грелись на солнышке.

- Теперь-то не жалеешь, что приехала сюда?

- Теперь нет. Давно хотела этого.

- Чего именно?

- Ну, вот этого, - она обвела взглядом пляж.

- Согласен... Вода сегодня хороша.

- Ага, - она неопределенно смотрела вдаль.

- Было бы удивительно, если бы люди с севера не мечтали весь год о неделе совершенно другой жизни.

Краем глаза я заметил, что она слегка улыбнулась. Ветер откинул прядь каштановых волос.

- Помнишь декабрь? - продолжал я. - Нам сдавать рукопись словаря, а мы сидим и мечтаем.

- Да, это ты меня тогда увлек.

- И, конечно же, все обошлось. Даже похвалили.

- Ну, а как оно еще может быть? - она окинула меня взглядом. Мягкость и озорство солнечных бликов органично сочетались в ее больших голубых глазах.

- Я понял, ты сейчас не хочешь вспоминать наши будни, - усмехнулся я. - Всему свое время, как говорится.

Она улыбнулась. Легкий бриз играл с ее кудрями.

- Была здесь когда-нибудь раньше? - спросил я через минуту.

- Не-а.

Мы молчали. Я просеивал горсти песка через ладонь. Наблюдал, как муравей пытается взобраться на насыпанный мною холмик. Для него это, конечно же, огромный бархан. Но его ничего не смущает. Он несет какую-то травинку, и ее надо доставить в пункт назначения. Он упорно движется вперед, изредка подергивая головой. Я высыпаю на него новую порцию песка - через пять секунд он вновь появляется на свет Божий из непроходимых, казалось бы, завалов.

Я наблюдал за ней. Она все так же смотрела вдаль. О чем мечтает? Чего ей не хватает тут? Ветер гладил ее песчинками по спине, шевелил бретельки светло-зеленого купальника. Комфортно. Хорошо. Хорошо?! На самом деле односложные ответы несут в себе очень много информации. Пожалуйста, отвяжись. Ты не в теме и ты не тот, кого вводят в тему. А степень развернутости этих ответов, то есть реагирования на внешние обстоятельства, - всего лишь отражение степени вежливости собеседника.

- Романтичная погода, не так ли?

- Ага.

- Хочешь, расскажу сказку? - я не знал, о чем буду говорить, но был уверен, что на ходу придумаю. Сюжетные ходы будут зависеть от того, будет ли исчезать светлая и незнакомая мне мечта из ее взгляда.

- Ты не против, если потом? Пойду лучше сейчас поиграю с нашими в волейбол.

Она поднялась и легко побежала. Сзади до нее донеслось сдавленное: "Отличная идея. Да, я, наверное, тоже".

Хорошо? Хорошо?? Да как может быть хорошо?! Ощущение, что мимо тебя промчался курьерский поезд, которого ты ждал всю жизнь. И обдал пылью.

Неуверенными, громоздкими, глупыми прыжками я нагнал ее.

- Отлично, что вы подошли, три-на-три как раз будет идеальным вариантом, - закричал Паоло. Джина улыбнулась, завидев наше приближение и кинула мне мячик. Он откатился в сторону.

Они уже целый час играли, словно волейбольные фанаты. Я присоединился к Франку и Эрнану и, пока длилась партия, был всецело поглощен игрой. Мы бегали, кричали и смеялись, били с досады по песку и кидали мячик под сетку кому-то в спину. Спохватился я уже где-то при счете 18:15.

Она тоже была довольно активна, и на лице была все та же мягкая-веселая улыбка. Но выражение отсутствия не пропало из глаз. Она была тут, она играла, она подавала, она обнималась с Джиной. Но ее тут не было. О чем же она думает? О каком-то человеке, надо полагать. Не о муравье же, в самом деле! Право, размышления дауна.

Ну, а мы, что, не люди? Почему она не может ментально отдаться нам? Конечно, мы не люди. Мы - те самые муравьи. В ее представлении. В ее космосе. Не более, чем те ползущие насекомые, мошки, букашки, да черт знает кто еще! Но мы не ТЕ, кто составляет ее душу. С кем она хочет быть. С кем она хочет разделить свою жизнь, говорить, смеяться и дышать, кто ей интересен, о ком ей хочется все узнать. То - другая раса, то - ее боги. Правда, сакральный смысл выглядит здесь не более чем гиперболизацией. Но это так. Она хочет быть там, но она вынуждена быть здесь.

Поняв это, я невольно испортил себе остаток дня. Доиграли в волейбол, искупались, посмеялись... Чушь. Я себе многие дни испортил после этого. Распознал ее, угадал. И менее дорогой она для меня не стала. Прокручивал в памяти многие эпизоды из наших с ней взаимоотношений.

Например, тот вечер, когда мы сидели в библиотеке, копались в архивах. Шуршание старыми бумагами, пара настольных ламп... Это уже поздно было, все ушли. Большая связка ключей от читального зала лежала рядом с ее чашкой кофе. Скрипнув фольгой, я отломил кусок шоколадной плитки.

- Кстати, доедай ее, я уже не буду, - промолвила она, бросив быстрый взгляд из-за талмуда энциклопедии, как из окопа.

- Уверена?

- Ага... Ну, и псих же был этот министр, - вздохнула она, пролистнув пару страниц.

- Что там такое?

- Ездил по фабрикам, вкалывал вместе с рабочими, а реальные дела в это время естественно простаивали.

- Обычный идеалист, чем тебе не нравится? - усмехнулся я.

Она прищурилась и махнула рукой.

- Вот, ты сейчас махнула в точности, как делала моя бабушка!

- Да ну? - Она подняла брови. - Ну, наверное, все бабушки хорошие, значит, это можно расценивать, как комплимент? - и улыбнулась своими голубыми глазами.

- Можно расценивать. Особенно моя бабушка, это еще тот клад. Никто меня лучше нее не понимал. Особенно когда я возвращался в детстве с футбола, весь грязный и разодранный. Папа ворчит, мама охает, сестра смеется, а бабушка переоденет, поинтересуется, как сыграли, подаст горячий чай…

- Послушай, какое-то здесь оглавление странное... - Короткого взгляда было достаточно. Конечно же, она усердно изучала энциклопедию. Сердце вдруг обдало жаром какого-то совершенно отвратительного пламени.

Ну, кто? Ну, не божья коровка разве? Что делают с ней дети? Поиграют, погоняют по пальцу, запрут в банке, посмотрят, как она бегает по стенкам. А потом - если дети, конечно, не жестокие - лети себе прочь. Просто коровка. Маленькая, красненькая.

Иногда просто хотелось напиться.

Но однажды я перешагнул уровень букашки. Стал кем-то, хоть ненамного, но более значительным. Скажем так, домашним пуделем. С которым можно повозиться, погладить, налить воды в миску. Живительной такой воды.

Просто ей надо было получить визу. А сроки каких-то документов истекли. А мой дядя работает в посольстве. Гениальное просто - пару звонков, визитов, и через неделю я уже провожал ее в аэропорт.

В зале ожидания она набросилась на меня с благодарностями.

- Да перестань, не за что, был рад тебе помочь, - я подгонял к стене ее чемодан.

- Не знаю, что бы я без тебя делала. Наверное, я могу считать себя счастливой, что у меня есть друг, на которого можно всегда положиться. - Она испытующе посмотрела на меня. Искала румянец на щеках? А черт его знает, может, он там и появился. Я улыбнулся и взял ее за руку. Хотелось сказать что-нибудь краткое и мудрое. Но в голову не пришло ничего, кроме до смерти банального

- Все будет хорошо!

Впрочем, даже это она вряд ли услышала. Получилось беззвучное шевеление губами. Потому что в этот момент по огромному залу ожидания пролетело раскатистое металлическое эхо.

"Рейс до Нью-Йорка - на второй полосе".

- Ну что ж, - она смущенно улыбнулась. - Я пойду?

- Да, конечно, я тебя не задерживаю.

Она обняла меня и похлопала по спине. Я прижал к себе ее талию.

Через три секунды она, не оборачиваясь, катила чемодан к стеклянным дверям входа. Я смотрел ей вслед. Просто так смотрел, по инерции. Без напутствий, маханий платочками и воздушных поцелуев. Даже до конца не досмотрел это представление. Повернулся и пошел.

В общем, я в какой-то степени был даже рад, когда она сказала, что увольняется от нас. А с другой стороны - как прострелило насквозь. Понимал же, что с большой вероятностью (если, конечно, ей еще раз виза не понадобится) больше и не увидимся. Она мне, правда, сказала свой новый телефон. Но что вы сделаете, если вам позвонит насекомое? Если у вас есть определитель номера, вероятно, попросту прикинитесь, что отсутствуете.

В общем, мы попрощались с охранником и вышли через вертящуюся дверь. В тот день было жарко, и она была в полупрозрачной кружевной блузке. Голубой блузке, которая так шла к ее большим голубым глазам. Она чуть не свела меня с ума.

- Тебе куда?

- К стоянке такси. Вон, на перекрестке.

- Я тебя провожу, не возражаешь?

- Нет, конечно.

Двести метров. Это было похоже на последний путь. Что мне надо было ей сказать? Ах да, что-то важное. Что я, не раздумывая, отдам за нее жизнь, если она только этого захочет.

- Жаль, что ты от нас уходишь.

Она улыбнулась и доверительно посмотрела на меня.

- Надоела эта скукотища. В том издательстве мне предложили куда более креативную работу, чем эти дубляжи. К тому же, буду работать по соседству с подружкой.

- Да, понимаю.

Где-то десять метров, таких драгоценных метров, мы прошли молча.

- За вещами-то не приедешь?

- Нет, что ты, пришлю за ними курьера.

- Точно. Как я сразу не догадался... Кстати. Надо будет навестить тебя там, наверное.

Она удивленно посмотрела на меня.

- То есть?

- Ну... посмотреть, как ты там сработалась.

- А-а! Сработаюсь, не беспокойся, - ее легкий смех, как чистая монета, прозвенел в омуте городского шума.

- Ну, мы зайдем с ребятами. С Марком, Хуаном.

- Конечно. Я не против.

Мы дошли до стоянки такси. Несколько секунд были, как в тумане. Я решил поцеловать ее руку. Как в старину делали. Но вместо этого мы пожелали друг другу этой дурацкой удачи, чмокнулись, и она уехала.

Мошка, букашка. Насекомое.

Мне просто было интересно - и не один вечер я провел за этим аналитическим бредом - кто ей нужен? Наблюдал за парнями, которые пытались к ней липнуть. Кто же? Генрих? Вряд ли. Конечно, они раньше ходили вместе на плаванье, но до романа дело, скорее всего, не дошло. Не ее тип. Эдакий мужчина-самец. Для нее он не более, чем жук-носорог. Мощный, сильный, волевой. Бестолковый, путающийся в своих рогах.

Кто же? Оскар? Это вариант поинтереснее. Всегда в сорочке, галстуке - явно не простак. Хотя... может, просто хочет быть не простаком? Точно. Только сейчас понял. Как это до меня раньше не дошло? Человек, который выглядит не так, как он есть, а так, как он хочет быть. Наскоро слепленный коллаж из вырезок журнальных картинок. Тоже насекомое. Напыщенный комарик. А ведь она сразу не обращала на него внимания. Значит, сразу поняла. Значит, глубже меня.

Рикардо? Ну, это даже всерьез не стоит рассматривать. Сопляк. Даже не насекомое. Какая-то тля... инфузория туфелька, не более того.

Что ж это я так жестко? Право, ведь и я - один из них. Но я хотя бы - насекомое средней величины. И если подумать, то я мог бы быть совсем не одинок. Наверняка я симпатичен Джине - она несколько раз предлагала выпить после работы. Ну и, конечно, Изабель. Вот уж кто отдал бы за меня жизнь - почти так же, как и я за НЕЕ. Несколько раз я думал об Изабель. А что? В принципе, все при ней. Симпатичная, умная, добрая. И каждый раз в негодовании плевался. Да что это я, собственно? Брачный агент? Трехстрочное газетное объявление - "симпатичная, умная, добрая"?! Разве этого я жду от женщины? Нет, нет! Это глубина, это величие, это целый Космос. Это мечта! Неинтересно же любить тех, кто и так у тебя в кармане. Оставлен про запас. Гораздо интереснее завоевать, добиться. Чтоб было куда двигаться.

Кстати, а ОНА... возможно, она мечтала тогда, у моря, даже не о конкретном человеке, а об абстрактном идеале? Иллюзии? Фантасмагории? Иконе? Которой и не существует. Но она есть внутри нее. И ей, возможно, этого и достаточно? Ведь можно его изменять, можно меняться вместе с ним самой, можно выстраивать тысячу эпизодов взаимного счастья... двигаться.

Только куда двигаться? Как муравей, слепо бредущий по барханам, не ведающий на каком из них он будет заживо похоронен в царстве песка? У него есть травинка, прелестная травинка, но какова ей цена, если он ее не донесет? Или мошка, беспокойно летающая около лампы. Лампа жжет ей крылья, но она кружит, кружит, приближается, осталось совсем немного до полного сожжения, несколько секунд, но ЭТО манит, там светло, там горячо, пять, четыре, три, два, один! Ура.

А, кстати, заметил, что после экзамена, как после концерта, громкость с которой слушаешь музыку в метро возрастает в среднем на 7-10 пунктов. После Яка как раз десятка была, то етсь в общей сложности 35 пунктов.
А после Ких зашел даже в церковь, свечку поставил.. в кои-то веки. Еще бы: был на 3 лекциях за семестр, почти ничего не читал, учил 4-5 часов… сдал))
Вообще веселая какая-то сессия. По форме она еще не закончилась, но хочется надеяться, основное веселье уже было. Улыбнул трошкин, который в день сдачи яка сказал курбатовой с ее 5м (или 6м даже) – грудь вперед и иди сдавай!
Недавно проезжал м. воробьевы горы, давно что-то в тех краях не бывал. обернулся – 30 секунд на станции- сзади темная река, овал лужи и ряд фонарей на набережной. Как-то за эти 30 сек. прокрутились в памяти все моменты, связанные с этим местом. например как в сентябре, когда жил один, проснулся в 5, звонок от Никиты – мы сваляли дурака, просрали аккреду на завтрашний матч коней, сходи пж хотя бы на прессуху этого тренера Славена. Яичница, глюки, бритье- бегом от м. спортивная. Никого народа, ворота лужи закрыты, у прохожих: скажите, как туда пройти? Бегом, т.к. конечно же опаздываю. Вокруг лужи, до сектора С, где пресс-центр… на входе эту бумажку секьюрити (тогда постоянно редакционки еще не было). 3 первых вопроса, кажется, просрал. Потом полчаса у кромки поля, вместе с остальными бездельниками  смотрел как эти футболисты пинают мяч. На обратном пути – расслабон, медленно до м. В. Горы, энигма в ушах на полную. Свет фонарей и лужи на асфальте. Прохладно.
Примерно такая же погода, токо чуть теплее, была в августе, когда приехал от Насти, дома замок сломан, даже переодеться нельзя (накануне был тот самый злополучный ливень) – перекус в макдаке и в лужу на цСКА- крылья. Еще не стемнело тогда… 7 часов, единичные болельщики коней уныло тянутся к стадиону. я на 40 минут раньше пришел, сидел на пресс-трибуне, фотографировал разную чепуху, дышал сигарой, которую курил какой-то буржуй слева. Унылые 0:0, заметки на стартовом протоколе, чай с лимоном в перерыве, дождь, скука… тупой газзай на прессухе, потом до 4х утра кропал дома эти материалы…
Веселое лето. Прошло по большей части одиноко, но… есть что вспомнить. Например день когда после жратвы на универе орали киборга, дошли до ВГ (как меня тогда проперло на предложение снимать квартиру)))))), потом бежали по шоссе до другого выхода. 11 часов, несутся машины, лужа купается в огнях, я фотографирую, получается размыто. Бежим 15 мин, карабкаемся по каким-то камням, запыхались..
Еще многое что там было. Втроем с саней и радой года 2 с чем-то назад. Кормушка «кормить птиц… и людей», много снега, холод, фотка хоббитов. Тогда мы еще могли дружить втроем. Мы понимали друг друга.
Еще с катей там гулял (да-да, с той самой, когда это было – класс 11-й что ли?), еще в 2002 году ходил с мамой на какие-то юношеские игры. Полный стадион школьников, москва-питер – 4:0… фотка оттуда есть, милая.
Много что было

А сейчас гнетет наличие отсутствие курсача и обязательство сдать до 30го. И информатика.. и все? Нет, не все. Потом все продолжится, вернее начнется заново. Продолжать ли писать на сайт? Думать об уходе из импэ? Репетировать с мишей? Идти на курсы турецкого? Идти на мотокросс? Идти на ТВЦ? Начинать ту повест-роман?
Еще что-то надо делать с этим. Пан или пропал. Ведь впервые за долгое время наконец-то есть первый степ. И надо это использовать. Рисковать. А если не рискнуть или даже если ничего не получится. То… не хочется думать. Вернется вся та же херня, которая уже давно и которая заебла.
Мб это наив, но хочется верить, что все будет хорошо.

Боже,какая насекомость!

Ну наконец-то, ну наконец-то, ну наконец-то

Будильник. Громкий. Девять часов. Солнце в окно - это плохо, раздражает слизистую оболочку глаза. Три секунды до жалюзи, еще две - дернуть за белый шнурок - и больше не светит. Операции пока выполняются медленно - следствие недавнего включения. Для ускорения анализа промыть глаза холодной водой. Семь секунд до крана, еще три - и порядок. Теперь контроль безупречный.

Что делать дальше? Что я сегодня хотел сделать, подумал он? Работа? Нет, выходной. Дальше. Чем занимаются в выходные? Сканирование. Вспомнил. Назначена встреча. В двенадцать. С Мери, Джозефом и... Третье имя. Одну секунду... Кристиной. Кто это? Мери это моя жена, размышлял он. То есть, нет. Невеста. И ее родители. Зачем встречаться? О чем-то поговорить, скорее всего. Встречаются затем, чтобы о чем-то поговорить. Что мне от них нужно? Мери это невеста. Следовательно, это жена. Жена обеспечивает комфорт. И ослабляет контроль. Последнее плохо. Но отменять встречу поздно. Вероятно, они уже в пути. Откуда и куда они едут? Туда, куда они едут, нужно приехать мне.

Десять тридцать. Массивная входная дверь на пружинах отворилась, и он вышел на улицу. Солнце, но не жарко. По обеим сторонам тротуара небольшие лужи. Вполне приличная погода, подумал он. Не создает соматического дискомфорта. Четыре квартала по направлению к площади, затем повернуть направо и еще четыре квартала. Итого семь километров. Моя скорость пять километров в час. Успею. Есть запас на случай вмешательства не учтенных в анализе внешних факторов. Полный контроль. Он улыбнулся.

"Миссисипи". Название выложено разноцветными буквами. Да, именно так, как я и представлял. Следовательно, это тот ресторан. Дверь открывается легко. Вычисления. Удара в 144 Ньютона не выдержит.

- Добрый день!

Этот человек улыбается. Кто он? Красный камзол, белые перчатки - по описанию подходит под швейцара. Что нужно сделать мне? Улыбнуться в ответ. Он улыбается. Полный порядок.

Двенадцать ноль-семь. Три человека вошли в дверь, движутся к моему столику и смотрят на меня. Женщина, брюнетка, прямые волосы, зеленые глаза, курносая, голубая блузка, серое пальто, на вид двадцать пять лет. Мужчина, черная куртка свободного покроя, серые глаза, усы и бакенбарды, на вид пятьдесят. Женщина, серый деловой костюм, стрижка в стиле каре, сумка из крокодильей кожи, на вид пятьдесят. Опознание. Да, это они. Мери, Джозеф и... Третье имя. Одну секунду... Кристина. Опоздание на семь минут. Или семь умножить на шестьдесят - четыреста двадцать секунд.

- Привет!

Это говорит Мери и протягивает мне руку. Небольшая белая ладонь. Не слишком аккуратный маникюр. На среднем пальце кольцо - золото 585 пробы. И камень... Стоп. Она убрала руку. В чем дело? Выражение ее лица изменилось. Новую мимику необходимо охарактеризовать как удивление.

- Привет, старина!

Это говорит Джозеф и протягивает мне руку. Большая волосатая ладонь, пахнущая табачным дымом. Стоп. Что я должен сделать, подумал он? Новые данные. Обхватить своей рукой его руку.

- Опоздание на семь минут. Или семь умножить на шестьдесят - четыреста двадцать секунд, - сказал он.

Это осталось от старой операции, нужна еще эта информация? Кажется, больше нет. Стоп. На лице у Джозефа удивление.

- У него всегда было оригинальное чувство юмора, - нечетко сказал он. Артикуляция нарушена. В старину писатели сказали бы "промямлил".

- Добрый день.

Это говорит Кристина. Ее мимику проанализировать сложно. Слишком много косметики.

Садимся. Формальности. Подходит человек в фартуке. Кажется, официант.

- Три чашки кофе, - говорит Джозеф.

Официант пишет. Ручка скрипит. Молчание. Ожидание. Одна секунда, две, три, четыре... Они смотрят на меня.

- Тебе тоже кофе? - говорит Мери.

Кофе. Что это? Сканирование. Горячий, жидкий. Нет, ни в коем случае. Прервать операцию. Полный контроль. Он улыбнулся. Озвучить ответ.

- Нет, спасибо.

Молчание. Пять секунд, десять. Сейчас я должен узнать, что они от меня хотят, сказал он себе.

Джозеф кашлянул. Это признак респираторного заболевания.

- Что-то не заметил я у дверей  твоей машины. Оставил на перекрестке?

Машина. Анализ. Моя машина. Что это?

- Какая машина?

- Ну, твой черный "Форд". Или он пострадал от вчерашней бури?

Какой бури? Какой "Форд"? Новые сведения. Проверка в базе - неверно. Вывод - это ложь. Что они от меня хотят? Меня хотят обмануть. Полный контроль. Я спокоен, убедил он себя.

- Вчера не было никакой бури.

Мери, Джозеф и... точно, Кристина - переглянулись. Новое выражение промелькнуло у них в глазах. Он заметил это.

- Вообще-то была, даже по радио предупреждали, - сказала Кристина.

- Как же ты добрался сюда? - спросил Джозеф. Скорость воспроизведения слов превышает обычную. Вывод: нетерпение.

- Пешком, - ответил он.

- Через весь город??

- Анализ показал, что было достаточно времени.

Кристина ухмыльнулась.

- А ты еще надеялся, что он нас подвезет, - сказала она Джозефу.

Джозеф - ее муж. Она - его жена. Тождество. Жена нужна для обеспечения бытового комфорта. Скоро моей женой будет Мери.

- Дорогой, ты в порядке? - спросила Мери. Положила свою руку на его. Завершение невыполненной операции: камень - изумруд, проверка количества каратов продолжается. Полный контроль.

Холодная рука. Создает дискомфорт, подумал он. Убрать свою. Быстро.

Анализ Мери. Приоритет высокий: понятие "жена" имеет первую степень важности. Она еще больше удивлена. Я спокоен. Прядь волос откинулась и заслоняет от меня ее правый глаз. Волосы темные. Контроль. Плохо. Лучший вариант - белые волосы, то есть седые, так как белый - совершенный цвет. Это соединение всех остальных цветов.

- Мери, когда ты станешь седой? - ровный, бесстрастный голос. Отлично.

Странный звук, вдох в голос, плюс к этому она приложила ладонь к губам.

- Ах! Да что с тобой сегодня?

Джозеф снова кашлянул. Информация о том, что он болен, подтвердилась.

- Мы напрасно теряем время, - заговорил он. - Мы собрались, чтобы обсудить важные вопросы. Прежде всего, мне интересно, из каких источников и в каких пропорциях будет складываться ваш семейный бюджет?

Анализ информации. Бюджет - понятие из области экономики. Экономика это деньги. "Деньги" также имеют первую степень важности, подумал он. У меня мало денег.

- Я не знаю. У меня мало денег, - сказал он.

У Кристины неестественно высоко поднялись брови.

- Как это мало? - спросил Джозеф повышенным тоном. - Насколько мне известно, на твоей работе менеджера по продажам, пусть даже и в такой небольшой фирме, платят очень прилично.

Почему я работаю менеджером по продажам? Анализ. Я спокоен. Несовпадение. Я работаю мусорщиком на предприятии по изготовлению радиоактивного оружия. Но это секретная информация, я не должен никому говорить.

- Вы ошибаетесь, я не работаю менеджером по продажам, - холодный, рассудительный тон.

- Ах, вот оно что! Тебя уволили, что ли? - изо рта Джозефа вылетела слюна и упала на скатерть. На скатерти образовался небольшой развод. - Так и знал! Я же говорил, что увлечение этими таблетками не доведет до добра! - он выставил на меня указательный палец. Под ногтем на пальце скопилась грязь.

Какими таблетками, спросил он себя? О чем он говорит? Количество не прошедшей проверку новой информации подозрительно увеличивается. Мне пытаются внушить то, что не соответствует действительности. Следовательно, мне врут. Они пытаются внушить мне иной тип поведения, внести изменения в мой профиль личности, нарушить мое состояние контроля. Негатив. Они мои враги. Но нет, с контроля меня не сбить. Я полностью спокоен. Он улыбнулся.

- И чего ты улыбаешься? Постой, кого ты разыгрываешь? Мы сюда не просто кофе попить пришли, - это сказала Мери. В ее взгляде сосредоточились отрицательные эмоции. Зрачки словно осколки.

- Послушай, парень, если ты не готов вести себя нормально, давай мы уйдем, и потом ты сам решишь, нужно ли тебе все это или нет, хорошо? - произнес Джозеф. Он пытается придать своему голосу властные нотки, он хочет управлять мной. Но у него это не получится. Полный контроль. Он мой враг. Необходимо озвучить ответ.

- Не надо врать. Вы хотите разрушить мою личность. Вы вредите мне.

У Мери странно расширились глаза. Такое расширение чревато отслойкой сетчатки. Джозеф что-то шепнул Кристине. Почему они обмениваются конфиденциальной информацией? Информация должна быть доступна всем, иначе невозможно провести полный анализ ситуации. Это нарушение.

Новый субъект. Официант. Приближается и несет коричневый поднос с тремя фарфоровыми чашками. Кристина что-то шепчет ему. Официант смотрит на меня. Возможно, она передала ему информацию обо мне. Что она передала? Что ему будет интересно знать обо мне? Сканирование. Стоп. Новые данные. Официант идет к противоположной стене, на которой висит телефон. Начинает набирать номер. Зачем он это делает? Получил информацию обо мне и распространяет ее дальше. Пора прервать этот процесс.

Он быстро встал и обошел стол. Джозеф взял его за руку и попытался задержать. Что ж, преодолеть это препятствие совсем не сложно, самодовольно подумал он. Резко вырвать, да. Я полностью спокоен. Он улыбнулся и продолжил движение. Две секунды, четыре, и он у противоположной стены.

Надо вырвать трубку у официанта. Официант крепко держит ее. На его фартуке масляные пятна. Волосы гладко зачесаны назад. Сопротивление. Необходимо применить силу. Вычисления. Шестидесяти Ньютонов будет достаточно. Он приготовился и рванул. Аппарат отлетел от стены, упал и разбился. Полный контроль. Два винтика покатились по полу. Официант бросил трубку и резко двинулся прочь. Отлично. Холодно, рассудительно. Возможно, на другом конце трубки кто-то еще слышит меня. Что мне надо сделать? Уничтожить аппарат. Он принялся давить лежащую на полу синюю коробочку каблуком своего ботинка. Ботинок из кожзаменителя. Кнопки, провода, шурупы полетели в стороны.

Тем временем, все вокруг пришло в движение. Шум, движение. Множество различных объектов движутся в разные стороны. Фокусировка, сканирование, анализ. Четыре человека в фартуках движутся ко мне. И Джозеф. Четыре плюс один равно пять. Они окружают меня. В другую сторону двигаться нельзя, там стена. Чтобы ее пробить, необходимо применить слишком большую силу. Значит, что мне надо делать? Бежать к выходу. Полный контроль. Я в порядке, я спокоен, я рассуждаю.

Стоп. Смена тактики. Они окружили, пытаются схватить меня за руки. Резкий маневр. Локтем бью в лицо одному из людей в фартуках. Струйка крови из носа. Немного попало мне на рубашку. Крики. Времени на анализ криков нет. До двери шесть метров, три секунды на преодоление этого расстояния. Стоп. Дверной проем загораживает швейцар. Он смотрит на меня. В его глазах испуг. Рядом есть окно. Пять метров, четыре, три. Стекло, давно не мытое, не выглядит прочным. Рассчитать силу. Девяносто пять Ньютонов. Концентрация усилий. Удар. Ощущение чего-то резкого. Под рукавом стало тепло, даже жарко. Дискомфорт. Плохо. Спокойно. Я полностью под контролем.

Он вылетел на улицу. Осколки накрыли его с головой. Он задержался на две секунды, затем повернул направо. Но продолжить движение не смог. Почему, подумал он? Анализ. Путь загораживает неопознанный объект. Зеленая рубашка с короткими рукавами, фуражка, длинные коричневые брюки. Полицейский? Времени на проверку нет. Он наносит удар чем-то резиновым мне по голове. Дискомфорт. Анализ. Бью головой ему в грудь. Он отлетает. Немного кружится голова. Это... это... создает неудобства... для анализа... для поддержания полного контроля. Тяжесть. Кто-то навалился сзади. Земное притяжение. Сильно. Удар об землю. Полный контроль. Я пришел в себя, подумал он. Но руки сзади и не действуют. Почему? В это время послышался звук защелки. Наручники.

...Сознание вернулось. Тряска. Голова болит. Процессы заторможены. Постепенное ускорение мыслительных операций. Кузов минивэна. Руки за спиной, ноги связаны. В чем дело? Анализ. Я снова полностью спокоен, под полным контролем. Холодное принятие решений, уничтожение любых эмоциональных порывов. Зачем они нужны? Они мешают холодной работе мозга. Кстати, все ли в порядке с мозгом? Этот вопрос беспокоил его больше всего. Ценой боли и хруста в суставах он поднял руки к голове и стал скрести по ней ногтями.

- Эй! Что с тобой? - внезапно передо мной возник человек в белом халате и в стягивающей нижнюю половину лица повязке. По-видимому, все это время он находился у меня за спиной. - Спокойно, сейчас мы прибудем на место.

Куда меня везут? Обработка данных. Проверка в базе. Он стал как можно сильнее взгрызаться ногтем в череп. Я сильный, я спокоен. Я сделаю. Тепло. Ему показалось, что из черепа (или из пальца?) идет кровь.

- Эй! Осторожно! - человек в халате стал делать мелкие суетливые движения руками. Наконец, он снова пропал у меня за спиной. Послышались методичные удары обо что-то металлическое и голос:

- Чего тебе?

- Этот псих опять пытается проверить свою микросхему. как он говорил. Выворачивает себе руки и бьет себя по голове. Что мне делать?

- Эх... Что ж ему неймется, идиоту! Сейчас приду.

Его тряхнуло чуть вправо, а затем шум мотора угас. Тряска прекратилась. Сейчас кто-то сюда подойдет, сообразил он. Со мной что-то будут делать. Ну, и пусть делают. Все равно им не помешать моему состоянию полного контроля.

Он ощущал радость. Хотя нет... (анализ... проверка списка доступных имитаций эмоциональных состояний). Это счастье. Да... счастье. Как же это прекрасно - быть роботом! Ничто из того, что происходит вокруг, не оказывает на меня серьезного влияния, думал он. Я полностью под контролем операционной микросхемы. Я сохраняю самообладание. Не то, что все эти люди вокруг - они злятся, они печалятся, они любят - все это так переменчиво. Это недоступно анализу. Четкий, последовательный анализ - какое же это счастье!

Он улыбнулся. Дверца кузова открылась. Вошел человек со шприцом.

Желаю себе, чтобы в новом году моя жизнь наполнилась смыслом.

Видя счастье людей, сначала искренне радуешься за них, а потом, сравнивая с собственной убогостью, испытываешь дикое отчаяние.

привет, это снова я, пришел срать в собственный днев.

"я жить хочу, чтоб мыслить и страдать", писал пушкин в 1830 году. что касается мыслить - то я реально отупел. по крайней мере я так чувствую. нет уже каких-то гениальных придумок как было раньше. ну фш и нотный редактор не в счет, это поиграться. учеба хромает, о каких-то пол/соц/эк вопросах перестал ломать голову. вместо этого - биллионы тупых обрывков тупых мыслей, чаще всего беспредметных, или предмет которых не стоит того, которые скорее только мешают, а не помогают. ну во всяк. случае способность к анализу пока не атрофировалась, и на том спасибо. кстати надо пройти тест на айкью, мне кажется меньше будет, чем в прошлый раз. что касается страдать - то настоящим страданием это и не назовешь. бред. и только. естесна депрессняки бывают у всех, и я не исключение, но чаще всего я их обрубаю в зародыше методом стеба: а, типа, опять решил себя пожалеть? самый бедный, самый несчастный во всей вселенной? все тебя не любят и обижают? и сразу становится все хоккей. "я норм", как грится. чаще - seem to be, реже - be. еще реже чувствую себе по-настоящему счастливым. беспричинно. это и хорошо, и плохо.

дуализм cover - core для меня в прошлом. перешел на следующую ступень. теперь два варианта. оптимистичный: cover станет core. похоже на китайскую модель души - белое станет черным, только наоборот. ну конечно не весь cover, а тот, на котором заостришь внимание, отдашься в конкретный момент времени. пессимистичный: ВСЕ cover. core не существует. это уже индийская модель души - белое и есть черное. используя способности вышеупомянутого анализа, во мне все-таки преобладает первый вариант.

на самом деле надо просто выспаться. тогда все опять будет норм=)))))))

а, впрочем, все вздор.

есть поистине гениальная фигура речи - "входить в чьи-либо планы"

надо справиться.