Она лежала прямо на снегу. Хрупкая и тонкая. Дышать было трудно. Одиночество наполняло душу и сковывало легкие льдом отчаянья.
И вдруг откуда-то донеслись ЗВУКИ.
Они были тихими и прозрачными. Немного печальными и отчего-то невыразимо родными. Они подлетали небольшими группами к самому уху, нежно касались до волос и щекотали веки.
Звуки усиливались, вихрились, нарастали... Будто пытаясь поднять немощное тело, они подлетали совсем близко к рукам и ногам, растворялись в тепле слабого дыхания, и, как бы даря свое тепло, гасли на одно мгновение, чтобы уже в следующее снова унестись к небу.
Теперь уже звуков было так много, что они сбились тесным роем, в котором не было свободного места и подобно мухам или мотылькам они кружились, кружились и кружились. Эти мухи-мотыльки были разные - мелкие и крупные, яркие и блеклые, всех мыслимых цветов. Но каждый знал свое место и ничуть не нарушал порядок мелодии. Рой то поднимался высоко вверх по спирали, то опадал к самой земле. Казалось бы, еще секунда и все сольется в какофоническом шуме, но...
Вдруг зазвенела одна единственная нотка и будто тоненькая струнка-нить оборвалась. Эта нотка опустилась на Её грудь, сложив крылья. Дыхание прекратилось, и все усилия стали тщетны. Еще не веря в то, что все закончилось, звуки дотрагивались до пустой оболочки некогда прекрасного человека, но, ощущая бессмысленность затеи, отлетали в сторону, уводя остальных. Песня звуков становилась все тише и дальше.
Проводив одного путника, они радостно бросились встречать другого, и как будто не было этого музыкального вихря, не было танца звуков. И не было горя и отчаянья. Только усталая тишина вокруг. И легкий треск затухающего огня. И грустная нота оборванной мелодии, свернувшаяся комочком над сердцем.