18

Арестовали Вову Крысу.
Он сидел в камере предварительного заключения и отказывался давать показания.
Я ни на минуту не могла забыть о том, что есть такое место, куда можно приехать и увидеть убийцу своего мужа.
Я была рада, что он там.
Нужен был водитель, чтобы провести очную ставку. По состоянию здоровья водитель приехать не мог.
Их семью посетил адвокат Вовы. Он не сомневался в здравом уме и трезвой памяти свидетеля. Он просто предложил деньги.
Об этом мне сообщил его брат.
— Этот тип предлагал нам деньги! — пафосно заявил он, входя в мой кабинет и широко улыбаясь.
Наверное, за всю жизнь им не предлагали деньги так часто, как в последние полгода.
— Угрожал? — спросила я.
— Ну что вы, — в знак полной несостоятельности моего предположения он поиграл мускулами своих широких плеч, — этот слизняк?
В кабинет заглянул Сергей, увидел, что я занята, и закрыл дверь.
— Двадцать тыщ долларов, — многозначительно произнес он.
«Дешевле, чем убить», — подумала я.
— И вы отказались от денег? — произнесла я с наивным восторгом.
Брат моего водителя непонимающе посмотрел на меня.
— Конечно отказались. — И произнес с нажимом: — Вам бы, наверное, хотелось, чтобы он сел?
Я нажала интерком и попросила чаю.
Откинулась на спинку плюшевого кресла.
Спросила, как будто вспомнила:
— А вы чаю хотите?
— Не откажусь.
Я кивнула.
— А вам бы не хотелось, чтобы он сел? — спросила я задумчиво, рассеянно смотрела на своего собеседника.
Он заерзал на стуле.
— Да я бы задушил его! — грозно сообщил он.
Секретарша вошла и растерянно остановилась посередине кабинета. Нас было двое, а чашка одна. Кивком я дала ей понять, что чашка не для меня.
— Пейте мой, — разрешила я.
— Принести еще? — спросила секретарша.
— Нет, спасибо.
— Ну, как себя чувствует наш больной? — Я совершенно сменила тон. И спросила так, как у нас было принято разговаривать в последнее время.
— Хорошо. Много читает. И фильмы смотрит.
По неписаным правилам нашей игры, в ответ я должна была предложить кассеты.
— У меня есть много кассет. Хотите, привезу в следующий раз?
— Если вам не сложно.
— Что вы! Мне это ничего не будет стоить.
Я поднялась.
— Вы извините, у меня дела…
Он растерянно поставил недопитый чай на стол. С надеждой посмотрел на меня. Я широко улыбнулась:
— Всего доброго! Передавайте, пожалуйста, всем огромный привет от меня!
Я вышла из кабинета, показав жестом секретарше, что моего гостя нужно проводить. Плотно закрыла за собой дверь в кабинет Сергея.
— Ну, что там? — спросила я своего помощника со вздохом.
Он раскраснелся от возбуждения.
— Мы оказались вполне конкурентоспособными по ценам! Как вы и предполагали!
Улыбка непроизвольно расползлась по моему лицу.
— Два склада уже готовы подписать с нами договор. Триста шестьдесят позиций в одном договоре и во втором триста двадцать! Всего шестьсот восемьдесят артиклей товара!
Сергей смотрел на меня с уважением.
Я чувствовала себя серьезным бизнесменом.
А могла ведь всю жизнь прожить и не узнать, что я такая способная.
— Заключай договора, — распорядилась я, — и повысь экспедиторам процент, если они сами договариваются с магазином.
— Но если мы увеличим число магазинов, с которыми сотрудничаем, то у нас начнутся перебои с транспортом, — возразил Сергей.
— Пусть экспедиторы не выходят за рамки своего района.
— О'кей, — Сергей кивнул, — но…
— Что? — спросила я.
— Такого оборота у нас уже, конечно, не будет… — с сожалением произнес он.
— Зато и вложений никаких. Не жадничай.
— Хотя я предлагаю повременить с подписанием. — Сергей почесал голову, потом ухо.
— Почему? — удивилась я.
— Ну мы же не сможем сотрудничать со всеми складами, которые захотят с нами работать?
— Конечно нет. У нас же ограниченные ресурсы.
— Вот я и предлагаю подождать ответы других складов. Там и ассортимент может быть побольше…
— Ну хорошо. Только не тяни. Мы снизили обороты по пахте, чтобы простоев не было!
Он, как всегда бегом, направился к двери.

— Почему ты не дала ему денег? — накинулась на меня Лена, когда я вечером рассказала ей все по телефону.
— Не знаю.
Я и в самом деле не знала.
— Он откажется от своих показаний… — убежденно произнесла она.
— Может, не откажется. Он же стрелял в него, понимаешь?
— Ну, не знаю. — Она с сомнением вздохнула.
Я представила себе лицо Лены, на котором застыло недоверие.
— Пусть хоть раз в жизни сделают что-нибудь хорошее бескорыстно, — произнесла я, совершенно не веря в то, что говорю.
— Конечно — жалко двадцатку.
— Жалко, — подтвердила я.
— Ну, посмотрим. Просто пойми — он ведь не думает, что этот Вова Крыса стрелял в него из пистолета. И не убил его чисто случайно. Он думает: «Я работал на Сержа, пострадал. А теперь его жена не дает мне заработать». Фактически ты хочешь, чтобы он сейчас работал на тебя, но бесплатно.
Я поняла.
Как это, должно быть, здорово, когда кто-то делает для тебя что-нибудь бесплатно.
— Как твой? — спросила я, меняя тему.
— Каждый день звонит. Я не беру! — Голос Лены стал звонче и кокетливее. — Забросал меня эсэмэсками. Я — королева всей его жизни.
— Здорово. — Я искренне порадовалась за подругу. — Не отвечаешь?
— Нет. Не отвечаю, — пропела она капризно.
— Правильно.
У Верки Сердючки есть такая песня: «Он подойдет — я уйду, он улыбнется — я отвернусь…» Не помню точно.

У меня убиралась филиппинка. Маленькая, смуглая, говорила по-английски и, наверное, по-филиппински, попросила форменное платье. Я позвонила в агентство «Мажордом», открытки которого были разложены по всей Рублевке. Одеждой для домработниц занималась жена Валдиса Пельша Светлана. Она с порога предложила поменять ей платье на брючный костюм.
— Она же наверняка не бреет у вас ноги! — безапелляционно заявила Светлана, и мы с ней уставились на ноги моей филиппинки.
Та не понимала по-русски и недоверчиво улыбалась.
— Бреет, — констатировала Светлана.
Я подумала, что, может, у филиппинок волосы на ногах не растут, но поддерживать эту тему не хотелось.
Светлана изящно пила кофе из маленькой антикварной чашки, пока ее портнихи обмеряли мою домработницу.
Филиппинку мне дали по знакомству. Жена одного известного певца организовала агентство по трудоустройству филиппинок, которые во всем мире считаются лучшими горничными, но какие-то пробелы в нашем законодательстве мешали ей сделать это агентство легальным.
— Может, мне еще массажистку одеть? — подумала я вслух.
— Конечно, — уверенно ответила Светлана. — А кухарка у вас есть?
— Нет. — Я покачала головой.
Хозяйка «Мажордома» посмотрела на меня с высокомерным удивлением:
— А кто же у вас готовит?
— Я, — соврала я не знаю почему и, улыбнувшись, пожала плечами, словно извиняясь перед ней за подобную дикость.
Светлана взглянула на меня с сожалением и ободряюще пожала руку на прощание.

Я не поехала забирать их из роддома. Это событие в моей памяти было связано с суматохой и будоражащим, праздничным настроением. За мной в роддом приезжал Серж с Вадимом, Лена со своим тогдашним мужем, Вероника без Игоря (они были в ссоре) и моя мама, которая всеми командовала и все организовывала.
Я не хотела стоять в толпе Светланиных подружек и суетиться на тему: все ли нормально с молодой мамой и ее первенцем. И сомневалась, что смогу искренне восхититься тем, как прекрасно она выглядит. И умиленно воскликнуть: «На кого же похож ребенок? Посмотрите, глазки — мамины!» И какая-нибудь Светланина подружка в коротенькой куртке из искусственного меха обязательно спросит: «А вы не знакомы с отцом ребенка?» И еще какая-нибудь — не дай бог! — мечтательно произнесет: «Это был такой мужчина… У нас были прекрасные отношения!»
— Я позвоню тебе, — пообещала я Светлане — и привезу вещи для маленького. Ванночку тоже не покупай, у меня есть.
Я ничего не выбрасывала и не раздавала. Мы с Сержем всегда знали, что у нас будет еще ребенок.
Правда, мы думали, что рожу его я.
Зазвонил мой мобильный. Номер не определился. Я не хотела отвечать. Уже поздно, и я вполне могла спать.
«Наверное, Светлана, — подумала я, — ну, началось. Ребенок орет, и она не знает, что с ним делать».
— Алле.
Это была Лена. Она говорила шепотом и скороговоркой.
— Мой приехал из Куршевеля, я взяла трубку, сказала ему, что на тусовке, а он приехал ко мне, звонит сейчас в дверь. Что делать?
Я ничего не поняла.
— Ты сейчас дома? — спросила я.
— Да, да! — зашипела Лена в трубку. — Это я ему сказала, что на тусовке, чтоб он поревновал, а он приехал! — Она кричала шепотом.
— Ну и не открывай ему, раз сказала, что на тусовке.
— Но моя машина внизу стоит, я же не пешком уехала?
— Ну и что? — Я была невозмутима, надеясь передать это состояние подруге. — Ты могла со мной уехать или с Катей.
— Ладно. В общем, не буду открывать. А так хочется! Я соскучилась по нему!
В трубке раздались гудки.
Я бы тоже не открывала. Открыть — каждый может, когда любимый в дверь звонит. А вот проявить характер, дождаться, когда любимый не то что дверь снести — горы готов будет свернуть, чтоб увидеться…
Снова зазвонил телефон.
«Наверное, ушел», — подумала я.
— Ну что, партизанка? Не открыла? — спросила я, сняв трубку.
В трубке ответили после некоторой паузы.
— Вы что там, в войну играете? — Это был голос Вадима.
Я рассмеялась.
— Да, подружка звонила.
— Вову Крысу выпустили под расписку.
— Как? — Я моментально забыла о Лене.
— Ваш водитель отказался от своих показаний. Сослался на то, что был не в себе. Адвокат внес деньги, и Вову выпустили под залог.
Вадим говорил короткими сухими фразами
— Мне наш опер позвонил. Они там все в бешенстве. У них дело разваливается.
— И что же теперь? — спросила я убито.
— Не знаю. — Вадим вздохнул. — Он у них единственный свидетель. Наверное, припугнули. Или денег дали.
— Да, — только и оставалось сказать мне.
— Не расстраивайся, — мягко, как только один он и умеет, сказал Вадим.
Я позавидовала его Регине. Она это может слышать каждый день. «Не расстраивайся» — вместо пошлого «Доброе утро»; «Не расстраивайся» — вечером и, уж конечно, «Не расстраивайся» вместо банального «Как прошел день?».
Я позвонила своему «товарищу» — брату водителя. В первый раз я звонила ему сама. Хорошо хоть, телефон не выкинула.
— Как дела? — спросила я, не зная, с чего начать.
— Поправляемся, — уклончиво ответил он.
Мы помолчали.
— Твой брат отказался опознать убийцу? — спросила я.
Он не ответил.
Хотелось произнести: «Алло», чтобы проверить связь. Но я знала, что со связью все в порядке.
— Я хочу, чтобы он опознал Крысу, — жестко сказала я. — Иначе я перестану давать вам деньги и помогать.
— Бог вам судья, — услышала я в трубке.
И представила, как его карман горит от тепла двадцати тысяч американских долларов. Зеленых и хрустящих. Возможно, в банковской упаковке.
— Вы не думайте, что мы деньги взяли, — сказал он.
Я растерялась. Всегда неприятно, когда кто-то читает твои мысли.
— А зачем же тогда он отказался от показаний? — недоуменно спросила я.
— Мы же тогда ничего не ответили адвокату, — пояснил брат моего водителя, и в его голосе не было обычного бахвальства. — Он нам оставил телефон. Но мы не звонили… Все ждали вашего решения… Не знали же, что это надо срочно…
— И что? — Я даже не дышала, чтобы лучше его слышать.
— Сегодня по почте мы получили фотографии Сержа. С простреленной головой.
— Как? — переспросила я растерянно.
В моем сознании имя «Серж» никак не привыкнет к соседству слов типа «простреленная голова». Каждый раз я воспринимала их так, словно слышала впервые. С той же щемящей болью.
— Вы милицию вызывали? — спросила я, просто чтобы что-нибудь спросить.
— Так эти фотографии из милиции и есть. Из дела. Так что толку-то в ней, в милиции? — Он обреченно вздохнул. — Но теперь, может, и ничего… Его отпустили, я слышал? Нам адвокат звонил, благодарил. Гнида.
— Вы можете завтра подъехать ко мне в офис? — спросила я.
— Подъеду, — повеселел он.
Я повесила трубку, и телефон зазвонил снова. Это была Лена.
— Он оставил мне под дверью сто одну розу! — восторженно сообщила она.
— Ты сама пересчитала? — с недоверием спросила я. Мне казалось, что это очень долго — пересчитывать сто одну розу. Мне, конечно, тоже дарили такие букеты, но я уже не помнила когда.
— Конечно. Сто красных и одна желтая. Как ты думаешь, — забеспокоилась вдруг она, — а что значит желтая роза?
— Не знаю. Может — одна разлука, пока он был в Куршевеле, сто встреч. Или сто лет жизни вместе.
Лена чуть не заурчала от удовольствия.
— Наверное, — согласилась она.
Мы пожелали друг другу спокойной ночи и пошли спать.
Я долго лежала с открытыми глазами. И думала, что Лена, наверное, тоже не спит. Гадает, к чему может быть желтая роза.

Я подъехала к офису.
Была пятница. Трое моих сотрудников разносили пакеты с пахтой ветеранам нашего дома. Мы снимали офис на первом этаже. Ветераны шумели, что им мешают машины. Слали письма в разные инстанции. Получая раз в неделю по пакету пахты, они согласились нас терпеть.
В кабинете меня ждал брат моего водителя.
— Мне очень жаль, что все так случилось, — первым делом сказала я.
Села за стол. Достала из сумки бумаги. И вдруг жалобно попросила:
— Давайте его посадим!
Он замотал головой и посмотрел на меня как на сумасшедшую.
Я перегнулась к нему через стол.
— Я найму вам охрану. Вооруженную. Круглосуточную. С вами ничего не случится.
Он недоверчиво посмотрел на меня. В его глазах был страх.
— Я гарантирую! — сказала я с нажимом.
— Нет уж, — произнес он, словно благодарил за добавку во время обеда, — нам хватило.
— Он ведь чуть не убил вашего брата! — попробовала я вызвать у него мстительность.
Но они считали, что во всем виноват Серж.
— Это опасно, в конце концов, — решила я припугнуть, — он останется на свободе, но все время будет думать, что его свобода зависит от вас. Подумайте! Рано или поздно ему это надоест!
Он посмотрел на меня с ненавистью.
Я достала из сумки свой последний аргумент. Десять тысяч долларов с банковской ленточкой.
— Я заплачу. Я покрою ваши моральные издержки. Вы купите себе новую машину. И поедете отдыхать в Турцию. — Я не выпускала деньги из рук. Он не сводил с них глаз.
Я знала, что реальные банковские пачки действуют на людей сильнее, чем виртуальные цифры.
Он затравленно молчал.
— У вас будет охрана. Вам нечего будет бояться, — дожимала я.
— Мне надо посоветоваться с братом, — произнес он.
Я протянула ему деньги.
— Возьмите.
Он замялся.
— Берите, берите, — настаивала я. — Если что, вернете обратно.
Он аккуратно взял деньги. Не убирая, держал в руке.
— Вы где работаете? — вдруг спросила я.
— На мебельном комбинате. Шкафы собираем.
— Может быть, захотите сменить профессию, — мне кажется, мы бы с вами сработались! — весело обнадежила я.
Лучше бы я этого не предлагала. Он чуть не выпустил деньги из рук.
— А не захотите, — поспешила я его успокоить, — посадим этого подонка и разойдемся, как в море корабли. — Я вспомнила Ванечку. Все поговорки ассоциировались у меня с ним. — Только на Новый год будем созваниваться и поздравлять друг друга.
Уж дружить-то со мной ему наверняка лестно. Он убрал деньги в карман.
— Передайте привет всем вашим, — мягко попросила я, — завтра в девять утра вам привезут охрану. Директор ЧОПа скажет, что от меня.
Я лучезарно улыбалась.
Он мялся в дверях.
— Вы мне квитанции собираете? — вспомнила я.
— Да, собираем. — Он кивнул.
— Ничего не теряйте, — сказала я строго, — лекарства сейчас такие дорогие.
Он вышел.
Я подошла к окну. Крупные хлопья снега выглядели как декорация к рождественской сказке. Серый волк не должен ходить по лесу и жрать все, что ему заблагорассудится. У каждой бабушки должна быть своя Красная Шапочка.
Я позвонила директору ЧОПа, с которым работал Серж.
— Сколько будут стоить два вооруженных человека на целые сутки?
— У тебя проблемы? — деловито спросил он.
— Нет, но могут быть проблемы у свидетеля, который опознает убийцу Сержа.
— Понял. У меня сейчас людей нет… Но я бы сам встал, раз такое дело… Ладно, пришлю тебе. Сутки через двое или через трое?
— Давай через двое. Чтоб они денег больше получили и заинтересованность была.
— Да мои ребята! Все с войны! Думаешь, надолго это?
— Пока его не возьмут. Если он не в бегах, то, может, несколько дней…
Мы договорились. Сто двадцать долларов в сутки.
Я поехала домой переодеваться. Мы с девочками шли ужинать в «Vogue-кафе».
— Вы уехали? — спросил Сергей по телефону, когда я была уже в машине.
— Да.
— Я же не сказал вторую плохую…
— Давай в понедельник? — попросила я. — Никто же не умрет?
— Нет, — рассмеялся он, как будто я пошутила, — но все же…
Я повесила трубку.



19

— Сделаешь массаж? — попросила я Галю, войдя в дом и оглядевшись в поисках филиппинки.
Никаких видимых следов ее присутствия я не обнаружила.
— Она где-то здесь, — успокоила меня Галя.
В гостиной было чисто, и даже фотографии на гнутой консоли черного дерева расставлены в том порядке, в каком это делала обычно я.
«Наверное, она не вытирала под ними пыль», — решила я и провела пальцем по гладкой поверхности. Пыли не было.
Надо же, как может такая ерунда улучшить настроение.
Мы обсудили с Галей достоинства и недостатки филиппинской кухни и поднялись ко мне в ванную. Там уже были зажжены свечи, и на массажном столе разложено полотенце.
Я удивленно остановилась в дверях.
— Массаж — на всех языках массаж, — засмеялась Галя.
Я позавидовала иностранкам. Каждая из них может иметь такую филиппинку.
Во время массажа я почти заснула. Мне представился белый дом с белой мебелью и белыми коврами. В открытые окна и двери врывался шум морского прибоя. Я бродила по комнатам в развевающемся платье и не успевала подумать о чем-нибудь, как невидимая прислуга тут же предоставляла мне это. Мне было скучно, и я лелеяла эту скуку и наслаждалась уверенностью в том, что так же будет и завтра, и послезавтра, и всегда.
— Ты уже выехала? — прокричала Катя в трубку.
— Нет, одеваюсь.
Я взяла с полки первые попавшиеся джинсы.
Если кто-то хочет оказаться в модном месте, ему просто надо идти в последний ресторан, который открыл Аркадий Новиков.
Ступени в «Vogue-кафе» не подогревали — совершенно как в Катином доме. Спасибо молодому человеку, который поддержал меня и не дал упасть. Ему было лет двадцать. Я хотела улыбнуться ему в знак благодарности, но не знала, какая это должна быть улыбка. Материнская — с высоты моих лет или кокетливая — он был очень симпатичный? В итоге я не улыбнулась никак и, расстроенная этим, сделала надменное лицо и вошла в ресторан.
«Вот сука», — наверное, подумал он.
Ресторан был полон. В первом зале, который назывался «кафе», наряженные девушки делали вид, что пришли сюда поиграть в нарды. Тут же стояли столики с шашками и шахматами. Они тоже были заняты.
Я прошла через кафе, скользя взглядом поверх голов. Знакомых не было. Ну и хорошо.
В ресторане меня ждали Лена, Катя и Олеся. Олеся хвасталась красивым горным загаром. Этим же могла похвастаться большая часть присутствующих. Мода на здоровый цвет лица приживалась с трудом.
— А где Вероника? — удивилась я.
— У нее Никитка заболел, — объяснила Катя, — акклиматизация после Куршевеля.
Я заказала рыбное карпаччо и бокал белого вина со льдом.
— Что нового на горнолыжных склонах? — обратилась Лена к Олесе.
Олеся жеманно поджала губы.
— Было весело. Вся Москва, как обычно.
— А катание как? — спросила Катя, зная, что Олеся кататься не умеет и весь день проводит в кафе на горе.
— Неплохое. Мой муж доволен, — ответила она с редким достоинством.
Мы болтали в том же духе, пока официанты не принесли закуску.
— Ничего себе! — вдруг сказала Катя и зашептала Лене: — Не оборачивайся!
Но Лена уже смотрела туда, где секунду назад был взгляд подруги.
Под руку с полноватой, веснушчатой женщиной в дверях показался Ленин жених.
— Вот это да! — Лена развеселилась. — Он нас не видел?
— Вроде нет, — сказала я, наблюдая, как они чинно усаживаются за стол.
— Только сегодня утром в любви клялся! — смеялась Лена.
— А чего ты радуешься? — спросила Олеся.
— Да он, наверное, ее привел о разводе поговорить. Сначала — вина, чтоб задобрить. Вы бы слышали, как он плачет последний месяц! Просто чуть не рыдает от любви. Кольцо подарил. Я забыла надеть. Два с половиной карата.
— Да ты что?! — воскликнула Олеся.
— Ага. — Лена самодовольно улыбнулась.
— Красивое? — спросила Катя.
— Очень. В розовом золоте, такие тяжелые цапки. — Она загнула пальцы, пытаясь наглядно показать, как выглядит кольцо.
— Здорово, — согласилась я.
Мы выпили вина.
— Посмотри, он подошел к кому-то. — Олеся показала в сторону, где Ленин жених здоровался с кем-то из своих знакомых.
— Пошли! — Лена быстро схватила меня за руку. — Как будто в туалет.
Я пробиралась следом за Леной между столиками, пока не уперлась в ее спину.
— Привет! — услышала я загадочный Ленин голос и тоже улыбнулась: все-таки мы Новый год вместе встречали.
Он рассеянно скользнул взглядом по Лене, потом по мне, потом по кому-то за моей спиной, улыбнулся непонятно кому и снова обратился к своему товарищу:
— Ну, давай на эти выходные…
Лена стала красного цвета, я поймала внимательный взгляд веснушчатой женщины, схватила Лену за руку и, улыбаясь всему свету, потащила ее в сторону туалетов.
— Ты видела?! — воскликнула Лена.
Я посмотрела, нет ли в кабинках ненужных ушей.
— Это его жена, — сказала я.
— Он не поздоровался со мной! Какая мне разница, жена или мама! Он спит со мной каждый день! Да и не жена она ему!
Дверь открылась, и зашла девушка с мобильным телефоном.
— Да! Я в «Vogue-кафе»!… Полно народа!… Есть, есть симпатичные. — Она подозрительно посмотрела на нас и заперлась в кабинке. — Давай, жду.
Лена беззвучно плакала.
— Принеси мой номерок со стола, — попросила она меня, — я туда больше не пойду.
Я уехала с ней.
Он позвонил ей через час. Лена не взяла трубку. Она молча покачала головой. Он позвонил еще раз.
— Наверное, прячется в писсуарной, — с отвращением сказала Лена, допивая шестой вермут со льдом. — Я не хочу, чтобы мне клялись в любви из писсуарной.
Ей понравилось это слово. За время, что мы с ней пили, она произнесла его еще несколько раз.
Думаю, что, когда она засыпала, писсуарная была тем местом, куда она послала своего жениха.

Я вытащила из кладовой чемодан с Машиными вещами. Аккуратно перебирала крохотные ползунки, чепчики и варежки-царапки. Вот эту джинсовую кепку на три месяца мы купили с Сержем в Париже, когда я была еще беременна. А эти смешные штанишки с гномами, из простого магазина, ей купила свекровь. Мы их, наверное, ни разу не надели. А сейчас они казались мне очаровательными.
— Ты что делаешь? — спросила Маша, с любопытством заглядывая в чемодан. Как и все дети, она была неравнодушна к своему прошлому.
— Так, смотрю… — неопределенно ответила я.
— Хочешь отдать кому-нибудь?
Меня всегда удивляла детская проницательность.
Я села на пол и обняла Машу.
«А ведь у нее есть брат, — подумала я, — и она наверняка ему обрадуется».
Вещички были в основном розовые — их я откладывала в сторону, выбирая те, что были другого цвета.
— Тебе розовые не нравятся? — спросила Маша, пытаясь натянуть крохотную вязаную шапочку.
— Просто это для мальчика, — объяснила я. — Ты бы хотела братика?
— Нет, — категорически заявила Маша.
— Вот и хорошо.
Я загрузила в машину ванночку, подогреватель для бутылок, стерилизатор, коляску, целый мешок сосок, электронные весы и детскую дорожную сумку. Аккуратной стопкой сложила в пакет вещи.
— Мы завтра поедем в клуб? — уточнила Маша.
— Конечно, — кивнула я.
Она помахала мне рукой и пошла в соседний дом, в гости к своей подружке.

У Светланы дома была ее мама. Она сидела на кухне, на единственной табуретке, и громко пила чай.
Я заглянула в кроватку. Сморщенное обезьянье личико не вызывало у меня никаких эмоций. Трудно было представить, что из этого может получиться лицо Сержа.
— Правда, он прелесть? — умиленно спросила Светлана.
Я внимательно посмотрела ей в глаза. Похоже, что она действительно так считала.
— Да, — я кинула — очень милый.
— Вылитый Сережа. Тебе не кажется?
Я думала, что ответить, когда из кухни раздался счастливый голос Светланиной мамы:
— Светик! Здесь весы, о которых ты мечтала!
— Ой! — Светлана даже подпрыгнула. — Я ведь кормлю сама, мне его взвешивать надо.
— Электронные! — кричала ее мама из кухни так, словно кухна находилась на первом этаже, а мы на пятом.
— Неужели и в те времена были электронные весы? — удивленно спросила меня Светлана.
Я почувствовала себя мамой мамонта.
— Мне их из-за границы привезли, — пробормотала я.
Они суетились над вещами, что-то сразу мыли, что-то стирали и совершенно забыли обо мне.
Ребенок просулся и заплакал.
Я взяла его на руки. Он показался мне легче, чем Машины куклы. Какое забытое чувство — новорожденный ребенок на руках.
Светлана взяла его у меня и приложила к груди. Фиолетовый расплывчатый сосок был размером с его лицо. Я вышла на кухню.
Светланина мама курила, стараясь выпускать дым в открытую форточку. У нее не получалось, и она гоняла его по кухне рукой.
Я представила себе Сержа в качестве ее зятя.
...Первым делом она бы бросила курить.

— Вот молодец девка, — сказала она, видимо, про свою дочь. — Все ведь сама: и деньги зарабатывает, и дите родила.
Она говорила с уважением, которого вряд ли можно было бы добиться от моей мамы в подобных обстоятельствах.
— А?! — произнесла она не то вопросительно, не то утвердительно, и я испугалась, что она ждет одобрения от меня тоже. Светланина мама, наверное, считала меня одной из подружек своей дочери. — Квартиру сейчас покупает, это ж какие деньги… — Бычок полетел в форточку. — Она и в детстве такая была: надумает что, не отговорить. А жизнь-то вон какая тяжелая. — Она покосилась на меня, видимо ища и во мне признаки тяжелой жизни. Сочувственно вздохнула. — И мать, слава богу, не бросает.
Из комнаты донесся недовольный писк ребенка.
— Полюбила кого-то и родила. Сама. Вот такая любовь. Что ж теперь, что он умер…
— Погиб, — поправила я.
— Сереженька спит, — сказала Светлана, запахивая халат.
«Только не Сереженька! — хотела закричать я. — У этого имени нет ничего общего ни с этим ребенком, ни с этой кухней, ни с этим ужасным халатом!»
— Ну, я поехала. — Я попрощалась и вышла.
Из машины набрала Лене:
— Ты как?
— Нормально.
— Он тебе звонил?
— Это неважно. Забудь о нем. Я забыла.
Она говорила серьезно и совсем чуть-чуть грустно. Я сразу ей поверила.
— Ну и правильно. Миллион других будет. Еще в очередь будут выстраиваться!
— Да.
Мне позвонил брат моего водителя.
— Мы дали показания, — сообщил он, — охрана ваша приехала.
— Отлично.
— В понедельник они получат ордер на его арест.
— Спасибо.

Я проснулась среди ночи. В левом боку была такая боль, словно туда засунули крюк и поворачивали. Я не могла встать. Я не могла разогнуться. Кое-как спустилась вниз, к аптечке. Выпила эффералган.
Через два часа выпила еще.
Я не могла ничего делать, только плакать.
Боль не отпускала.
Рассвело.
Я выпила всю пачку обезболивающего, значительно превысив рекомендуемое количество.
Я позвонила в справочную «Би Лайн».
— Как мне вызвать скорую?
Скорая была у них самих.
Меня привезли в ЦКБ.
У меня был пиелонефрит.
Меня трясло от холода. Это называлось интоксикацией. У меня была температура тридцать девять и шесть.
Она держалась четыре дня.
Я измучилась так, что, если бы мне нужно было отпилить ногу, чтобы это закончилось, я отпилила бы ее сама.
Мне предложили сделать операцию на почке.
— Иначе мы потеряем девочку, — услышала я голос врача.
Они дали мне сорок минут. Если улучшения не будет — начнут операцию.
Через сорок минут температура спала.
Я заснула освобождающим, исцеляющим сном.

В четверг мне стало лучше. Мама, которая все это время была со мной, уехала домой. В пятницу я попросила телевизор. И телефон.
В офисе долго не брали трубку. Лучше бы ее не брали совсем.
Сергей сбежал. По слухам, в «Вимм-Билль-Данн».
Я не знаю точно, что было второй плохой новостью, которую он не успел мне сообщить, — это или то, что Люберецкий молочный завод, с которым мы сотрудничаем, закрыла санэпидемстанция.
— Все из-за вашей пахты! — кричал директор мне в трубку. — Кому вы там перешли дорогу?
— У вас есть факс? — спросила меня бухгалтер. — Я пошлю вам цифры. Мы несем огромные убытки!
Я огляделась. У меня была кровать, тумбочка и на ней телевизор. Факса не было.
— Выпишите меня, пожалуйста, — попросила я доктора, стараясь сделать максимально здоровое выражение лица.
— Пожалуйста, — согласился доктор, — месяца через два. А три недели лежать не вставая. Вы представляете, откуда мы вас вытащили?
Я пролежала, не вставая, еще неделю. Размеренная больничная жизнь действовала на мою психику благотворно. Самое большое потрясение, которое здесь могло случиться, — таракан в туалете.
День начинался с таблеток и ими же заканчивался. Больные радостно встречали посетителей, заглядывая в сумки с продуктами, звонили домой, сидя в коридоре на удобных кожаных креслах, и никуда не спешили.
Больше всего мне хотелось скорее уйти оттуда. Мне казалось, что жизнь проходит мимо.
Каждый день мне звонила бухгалтер. Многие перестали выходить на работу. Я попросила бухгалтера звонить реже. Прогрессия или, точнее, регрессия в цифрах была стабильной, и нехитрые математические расчеты я могла производить сама.
Приехала Лена.
Я сразу предложила ей стул, помня, как мне было неудобно стоять у постели водителя.
Жениха она бросила.
— Я, наверное, какая-то невезучая, — грустно сказала она, старательно отводя глаза от банки с анализом по Нечипоренко. — Попросила своего прибавить мне денег — подорожало же все с этим евро, а он сказал, что у него сейчас сложности. — Она вздохнула. — У него сложности, зато у нее нет. Вероника видела Van Cliff, который он ей на Новый год подарил. А мне — ручку от Bvlgari. Что, он думает, я с ней должна делать?
— Зато он тебе дом оставил, — я выступила в защиту бывшего Лениного мужа.
— Не желаю, конечно, никому зла, но пожил бы он сам на две тысячи долларов, которые мне дает, — мстительно произнесла она. — Гад. Была бы я мужиком, вообще бы ему ничего не дала.
Я рассмеялась.
— Даже если бы ты сама его бросила?
— Конечно. — Она убежденно кивнула. — А сколько бы он мне крови попортил до того, как я его бросила?
— Ты несправедлива, — вздохнула я.
— Ну да, я знаю. Просто мне денег не хватает.
Мама привезла Машу. Она смотрела на меня во все глаза и готова была остаться со мной в этой больнице.
— У тебя ничего не болит? — трогательно спросила она
— Нет. Просто лежу.
— Твоя филиппинка, — жаловалась мама, — требует такие продукты, которые только в «Стокмане» продаются.
— Ну, научи ее готовить пельмени.
— Я ее борщ научила готовить. Со сметаной. Она попробовала, так у нее расстройство желудка было три дня. Такие все нежные…
Потом приехала Катя.
Она заканчивала курс лечения от бесплодия.
— Каждый день на уколы езжу! Надоело страшно! — возмущалась она.
— Лишь бы результат был, — сказала я.
— Я к тебе ненадолго: в милицию еду, паспорт менять. Знаешь, новые эти паспорта?
— Ага. — Я кивнула. — У меня девочка одна договорилась в паспортном столе, ей год рождения поменяли.
— Да? — У Кати заблестели глаза. — Я бы тоже поменяла. Лет на пять меньше. А сколько надо дать?
— Не знаю. Дай сто долларов.
— Я и двести дам за такое дело!
Я ела жидкий бульончик, соответствующий моей диете, когда позвонила мама моего водителя. Я не сразу поняла, кто это. Первую минуту в трубке раздавались всхлипы, завывания и те звуки, которые издает умирающий, когда у него забирают кислородную подушку.
Предчувствие беды поселилось где-то в поджелудочной, как раковая клетка.
Этой ночью взорвали их машину. Ее обгоревший труп стоит около подъезда.

Водитель дал показания в пятницу. В понедельник был готов ордер на арест. Но Вова Крыса до сих пор не арестован — с места постоянного проживания он скрылся.
— Нам угрожали по телефону! — всхлипывала его мама. — Сказали, что каждый день мне будут ломать по пальцу, пока мы не заберем заявление!
Она была так напугана, что это чувство передалось и мне. Я сжалась в своей кровати и чувствовала себя такой беззащитной, что хотелось залезть под одеяло.
— Уговори его! — рыдала она в трубку.
— Кого? — испугалась я, не представляя, как я могу уговорить Вову Крысу.
— Сына! Он не хочет теперь заявление забирать!
Даже воздух в моей крошечной палате стал свежее. Я была не одна. Где-то там, окруженный лекарствами и какими-нибудь анализами, так же как и я, был человек, который одинаково со мной думал. И, наверняка не догадываясь об этом, поддержал меня именно тогда, когда я больше всего в этом нуждалась. Это был мой водитель.
Я вспомнила, как однажды он разозлился на зарвавшегося парковщика в казино. Чуть не избил. Я рассказывала друзьям эту историю, снисходительно посмеиваясь. Как рассказывают про ребенка, который любит чокаться с гостями водой.
Сейчас я ясно представляла себе, как сжимаются его кулаки, лицо становится пунцовым и он говорит матери: «Нет. По его не будет». Или что-нибудь в этом роде.
— Успокойтесь, — сказала я в трубку, — и никуда не выходите из дома. Пока вы там, вы в безопасности.
Я попросила к телефону ее сына
— Алле, — сказал он спокойно.
— Усилить охрану? — спросила я.
— Не надо. Домой не сунутся. У нас один человек в квартире, другой — снаружи. И раз в день проверяющий приезжает.
Я кивнула. Хотя он, конечно, этого не мог видеть.
— Я что-нибудь придумаю! — пообещала я.
— Я знаю, — улыбнулся он.
Я встала и медленно, очень осторожно пошла. Страх перед болью сгибал мою спину пополам.
— Куда? — грубо удивилась в коридоре медсестра.
За окном был февраль. Где моя одежда, я не знала.
Я прислонилась к стене и сползла по ней на пол, как капля малинового варенья по стеклянной банке. Только я не оставляла следов. Меня подхватили под руки и вернули в кровать.
Зазвонил телефон. Каждый его звонок, настойчивый и сверлящий, вызывал в моем воображении одну картину хуже другой. Пылающие автомобили; открытая дверь лифта и грохот выстрелов; перекошенное лицо пожилой женщины, которой ломают пальцы… Я взяла трубку, чтобы прекратить этот кошмар.
Звонила бухгалтер. Много раз извинившись, она сообщила, что банк прислал уже два письма. Давно просрочен очередной платеж, и они могут начать принимать меры по закладным. Хочу ли я, чтобы она привезла эти письма мне?
— Нет. — Я вежливо поблагодарила. Есть ли у меня еще вопросы? Есть.
— Как настроение коллектива?
— Все вас ждут, — уклончиво ответила она. И спросила, может ли она выдать персоналу зарплату.
— Конечно. — Я совсем забыла, к чему обязывает седьмое число каждого месяца: людям нужно дать деньги, чтобы они отнесли их в свои семьи, купили еду и теплые вещи. И что-нибудь из предметов роскоши — настоящие сковородки «Тефаль», например.
— А что получается в этом месяце у сдельщиков? — забеспокоилась я. — Они же не работали. Может, выдайте им какую-нибудь сумму в счет будущих заслуг?
Она замялась.
— Сдельщики почти все уволились. Им деньги нужно зарабатывать. А производство стоит. Руководства никого нет. И Сергей, когда уходил, сказал…
— Неважно, — перебила ее я. — Вы только пока не уходите, хорошо?
Она уверила меня в этом - без особого, впрочем, оптимизма.
Казалось, что мир просто выплюнул меня на помойку.

В понедельник я уже ходила. Пытаясь держать спину. Ходить мне не рекомендовалось.
Я выписалась под расписку. Вероника приехала забирать меня.
— Тебе нужен водитель, — уверенно сказала она.
Одна ее приятельница открыла агенство женщин-телохранителей "Никита" . Можно подобрать такую, у которой есть права.
— А зачем мне женщина? — поинтересовалась я.
— Ну, не будет вонять в твоей машине. И можно поисать некурящую.
Я задумалась.
Вероника позвонила подруге и сказала, что сейчас привезет клиента.
В хозяйке "Никиты" чувствовался стиль. Мне показалось, что она лесбиянка.
— Всем надоели тупые водители, — объясняла она свою бизнес-идею. — Если у мужика есть мозги, то у него у самого водители, а с женщиной — другое. Она училась, потом рожала, потом растила, потом разводилась, и вот ей уже тридцатник или около того. Она умна, но кто может оценить ее ум? Где найти ему применение?
Я заверила ее, что создам моей водительнице все условия для применения ее умственных способностей.
Мне показали фотографии.
— Вообще-то мы стараемся фотографий не показывать, — объяснила она, видя мое озадаченное лицо, — их обаяние не во внешности…
Я поддалась уговорам и согласилась взять на испытательный срок некую Александру.
— Купи ей костюм от Готье, — предложила Вероника, когда мы сели в машину. — Я видела в «Италмоде» — жеваная рубашка с галстуком и широкие штаны.
Я не видела Веронику с тех пор, как она вернулась из Куршевеля. Она рассказывала об отдыхе так, как было принято рассказывать о том, что стоило тысячу семьсот долларов США в сутки, не включая цену на подъемник: чуть-чуть высокомерно, чуть-чуть снисходительно, перекидывая из одной истории в другую имена звезд и олигархов так, как перекидывают макароны — из кастрюли в дуршлаг, из дуршлага — в тарелку; менялись только внешние обстоятельства, а содержимое оставалось тем же: приемы, романы, шубы и эта гадюка Ксюша (Ульяна, Светлана — неважно), которая выглядела великолепно…
Александра появилась в моем доме утром следующего дня. Я с любопытством разглядывала ее: короткая стрижка, стремительные движения и странная привычка прищелкивать каблуками, как у белогвардейцев в фильме «Адъютант его превосходительства».
Раньше Александра работала во вневедомственной охране. Она была сержант.
— А у тебя есть разрешение на оружие? — спросила я.
— Есть. Не табельное, конечно.
Мы подъехали к отделению милиции.
— Если меня не будет через полчаса, — инструктировала я Александру, — позвони мне с машинного телефона. Если я не возьму, звони по этому номеру, зовут Вадим, и говори, что меня задержали в милиции.
Я им доверяла еще меньше, чем в свое время Олежеку.
Глядя на сосредоточенное лицо Александры, я вспомнила ее анкету, из которой следовало, что она не рожала, не растила и не разводилась.
— Чего-то ты выглядишь не очень, — удивился опер, который полгода назад не понимал, зачем мне знать, сразу ли умер мой муж.
— Я в больнице лежала, — непонятно зачем объяснила я.
В кабинет зашел второй — «наш», по словам Вадима, и я обратилась сразу к нему:
— Убийца угрожает моему водителю. Мы поставили там охрану. Но им звонят…
— Телефон на прослушку ставить не будем, — перебил опер, — таких идиотов, кто звонит со своего номера, уже давно нет. Все ж телевизор смотрят.
«Наш» опер взял с пола тазик, заботливо поставленный под протечку на потолке, и вышел с ним в коридор. Я подождала, когда он вернется.
— Ваш этот Вова Крыса скрылся с места постоянного проживания. Ориентировку на него мы разослали. Теперь только ждать — может, засветится где-нибудь.
Он включил чайник. В кабинете царила такая домашняя обстановка, что и Вова Крыса, и сломанные пальцы казались неправдоподобными и нереальными, а если и реальными, то где-то очень далеко, так далеко, что опасности представлять просто не могли.
— Хотя знаю я такие рассказы, — «наш» опер лениво махнул рукой, — сейчас мы его найдем, а свидетель соскочит прямо перед судом. Или на суде. И мы снова окажемся в…
Он покосился на меня, видимо размышляя, стоит ли употреблять ненормативную лексику. Я была на их стороне, конечно, но подчеркнутое «снова» мне было приятно слышать. «Видимо, они частенько бывают в том месте, которое он хочет сейчас назвать», — злорадно подумала я.
— Но вы все-таки поймайте Вову, — перебила его я.
Наверное, от генетического страха перед органами идет это чувство — надежда, что если они так часто оказываются в этом месте, то, значит, случись что со мной, есть шанс, что они как раз там и окажутся…
— Откуда же взяться порядку в этой стране? — проворчала я с интонациями Познера в передаче «Времена».
В машине я почти заснула. Болезнь еще сказывалась. Я попросила Александру отвезти меня домой, где мне полагалось сделать очередной укол.
Галя осталась без работы. После пиелонефрита мне нельзя было ни в баню, ни на массаж. Я отпустила ее домой, в отпуск, и взяла обещание, что через месяц она вернется. Ее отъезд казался мне катастрофой, но уже через три дня я забыла о ней.
«С глаз долой — из сердца вон», — эти дурацкие поговорки постоянно вертелись у меня на языке. Интересно все-таки, как там Лондон? То есть Ванечка?
Александра, засунув руки в карманы, разбивала ногой глыбы снега, застывшего перед моими воротами. Я сидела в машине и наблюдала за ней через лобовое стекло. Судя по шевелению ее губ, она материлась. Не потому, что ей не нравилось разбивать снег ногой, а потому, что это входило в собранный ею для себя образ. Она была похожа на недоделанного мужчину. «Надо с ней поговорить», — решила я и выстроила в уме сложную логическую цепочку, которая в итоге должна была убедить ее стать более женственной. «Если бы мне нужен был мужчина, я бы взяла мужчину, а не тебя, — с этого я собиралась начать. — И мужчинам, когда они хотят иметь женщину, нужны существа, абсолютно от них отличающиеся; нежные, изящные, одним словом — женственные!»
— Вот ты какой сексуальной ориентации? — спросила я Александру, когда она села в машину, выбросив изо рта бычок и наполнив салон запахом дешевого табака. Это было начало разговора, и я уже собиралась перейти к следующей фразе, когда до меня дошел смысл ее ответа.
— Пятьдесят на пятьдесят, — честно сказала она, словно вышибла из-под меня стул. И выжидательно посмотрела на меня в зеркало.
Слава богу, зазвонил телефон.
Я сообщила бухгалтеру, что через полчаса буду в офисе.
— А можно собрать все наши долги и выплатить транш банку? — спросила я ее, сидя в своем кабинете. Теперь, когда половина сотрудников разбежалась, а вторая смотрела на меня изучающе-сочувственно, обстановка моего кабинета казалась мне излишне нарядной и пафосной. Как будто я надела горнолыжный костюм от Chanel, а кататься не умела. Со мной такое однажды случилось. Когда я думала, что мне хватит двадцати минут, чтобы освоить этот вид спорта.
— Вот отчеты. Мы собрали все деньги. Вчера. Я заплатила налоги — уже февраль.
Ничего. Я собиралась быстро организовать развозочную кампанию. К тому моменту, как Сергей сбежал, у меня уже все было готово. Это, конечно, не бог весть какие деньги, но долги погашу и людям дам работу. Я поискала на столе договоры о намерениях, подписанные с несколькими складами.
Я попросила секретаршу ни с кем меня не соединять. Я решила выйти из офиса не раньше, чем разберусь со всеми своими проблемами.
Но сначала мне надо было сделать один звонок.
С некоторых пор я чувствовала ответственность за семью моего водителя. Я искренне беспокоилась, принимает ли он прописанные ему лекарства. Он должен был выздороветь.
Трубку взял он сам.
Отрапортовал коротко, по-военному.
— Мы не хотели вас расстраивать, — сказал он в конце, — думали, вы в больнице.
Я взяла с него слово, что обо всех происшествиях он будет извещать меня сразу.
Повесила трубку. Набрала директору ЧОПа. Я сдерживалась как могла, но все равно начала кричать на него. Орать было гораздо легче, чем представлять себе, что сейчас происходит в этой квартире с обгоревшей дверью.
— Им сожгли дверь! Ты говорил, что твои ребята лучшие! Любой идиот может оглушить твоего охранника! Там больной человек и старая женщина!
Он вяло оправдывался. Охранника действительно оглушил какой-то мужчина, который поднимался по лестнице с собакой. Охранник подумал: сосед — и подпустил его слишком близко. Дверь подожгли. По инструкции второй охранник не мог выйти наружу, чтобы потушить пожар. Он остался внутри, охраняя клиентов. Он связался с дежурной частью, и туда послали вооруженных людей. Соседи вызвали пожарных.
— Это для устрашения, — говорил он, — никто же не пострадал? Я усилю охрану еще на двух человек за свой счет. Идет? На два дня.
— На три, — сказала я, — и ремонт в подъезде.
— Ну уж нет! У меня и так человек пострадал — сотрясение мозга
Заглянула секретарша. Испуганно пролепетала что-то вроде: «У вас все хорошо?» Я жестом велела ей уйти.
У меня все очень, очень плохо.
Вадим сказал то же самое:
— Пугает, гнида.
— Позвони в милицию! Могут они что-нибудь сделать? Где-то же он ходит? Ест? Живет?
Вадим позвонил. Они поклялись разослать ориентировки по всем вокзалам и аэропортам. Обещали, что мышь не проскочит. Я вспомнила тазик, в который, наверное, до сих пор монотонно капает вода с потолка.
— Ты думаешь, мне ничего не угрожает? — спросила я Вадима.
— Думаю, нет. Но хочешь — пришлю тебе охрану?
Я вздохнула.
— Вообще-то у меня уже есть. Девушка. Только без пистолета.
— Девушка? — Вадим хмыкнул. — Купи ей «осу». С нескольких метров прошибает насквозь. Только разрешение нужно, как на газовое.
— У нее есть.
Я держала в руках договоры со складами. Захотелось стать Скарлетт О'Хара и иметь историческое право подумать об этом завтра.
Я вышла на улицу, чувствуя себя боксерской грушей.
Я затягивалась настоящим голландским гашишем на заднем сиденье своего автомобиля, а Александра вела себя так, словно я ела антоновские яблоки.
— Куда поедем? — бодро спросила она.
— В «Галерею». Угол Страстного и Трубной.
Мне надо было оказаться среди людей, чьи дома не заложены в банк и чьих водителей хотят убить разве что они сами.
Первой, кого я увидела, была Лена. Москва — огромный город, но все в нем движутся по одному и тому же порочному кругу.
— Мой улетел в командировку, — шептала она так, чтобы слышали все окружающие, — и мы гуляем!
— Твой? — недоуменно переспросила я. Оказывается, они жили вместе. После того как она бросила его, он бросил свою жену. Я много пропустила, пока была в больнице.
Предложила ей покурить. Мы сделали по затяжке в моей машине. Александра тактично вышла.
— А кто это? — спросила Лена
— Моя водительница, — ответила я.
— Клево.
За столом нас ждали Катя, Олеся и Кира с сиреневым пуделем. Сиреневым, потому что Кира хотела надеть сиреневое платье. Но оно оказалось в химчистке.
— Очень часто их перекрашивать вредно, — объяснила Кира свой не гармонирующий с Блонди наряд.
Мы с Леной бурно выражали сожаление по этому поводу. Даже тогда, когда разговор перешел на другую тему.
— Вы что, накурились? — спросила Катя.
Мы втроем зашли в туалет и, обильно опрыскивая воздух сразу из трех флаконов духов, сделали еще по затяжке.
Вниманием Киры целиком завладела Олеся.
— Мой гинеколог мне говорит: «Давай я тебе зашью, будешь как девочка». Я, конечно, все зашивать не стала.
— Конечно, — перебила Лена, улыбаясь во весь рот, — ты же не дура.
— Да, но немного зашила. Чувствовала себя, не поверите, школьницей! А мой, сволочь, пришел домой поздно. Я-то ему ничего не говорила, сделаю, думаю, сюрприз. Для новизны ощущений. А он — пьяный! Мы с ним, значит, в кровать, и он знаете что? — Она трагически замолчала.
— Что? — спросили мы хором.
— Он спьяну решил, что лишил кого-то девственности. Обнял меня и стал прощения просить. А потом подарки обещал, пока не заснул.
Мы смеялись так, что заболел живот и не хватало воздуха, но остановиться не могли.
— Ничего смешного, — сказала Олеся.
— Это уж точно, — с трудом проговорила я.
Подошел официант. Мы закрыли свои хохочущие лица развернутыми меню и махали официанту руками, чтобы он подошел позже.
— Подождите! — выдавила из себя Лена, согнувшись от смеха вдвое.
— Нет. Принесите мне жареные роллы, — высокомерно попросила Олеся, как будто мы были не с ней.
— И нам тоже, — сказала Кира, имея в виду себя и Блонди.
Когда мы немного успокоились, я заказала себе капусту на пару. Мне надо было придерживаться диеты хотя бы месяц. Поэтому я не пила вина.
Мы выкурили еще сигаретку и поехали в «First».
В середине зала, в окружении телохранителей, танцевал Катин олигарх. Телохранители тоже танцевали, но даже не делали вид, что получают от этого удовольствие.
— Мне нужно курнуть, — сказала Катя, и мы направились в туалет, на этот раз уже с Кирой и Блонди.
— Но ты не будешь напрягаться, что он здесь? — спросила я в тесной кабинке туалета.
— Хочешь, поедем в «Кабаре»? — предложила Лена.
— Терпеть не могу «Кабаре», — сказала Кира.
— Да ладно. — Катя глубоко затянулась и надолго задержала дым внутри.
— Может, он нас не заметит? — предположила Кира, забирая у Кати сигаретку.
— Не надейся, — сказала Лена, — он всегда и все замечает. Он же все время на работе.
— Хорошая работа. — Я для конспирации спустила воду в унитазе. — Знай себе танцуй.
— Ты как моя мама. Она до шести работает, а если ее просят остаться на двадцать минут, так она потом несколько дней возмущается. А у него рабочий день — двадцать четыре часа в сутки. Но если он приходил домой и говорил: «Я устал», моя мама спрашивала: «Не дрова же небось таскал?»
— А она его защищает, — заметила Кира.
— Давайте все его пожалеем, — предложила Лена.
— Может, купим ему что-нибудь? — спросила я.
— Да просто денег дадим, — ответила Катя.
Мы вышли гуськом из одной кабинки с максимально нейтральными лицами. Две девицы за нашей спиной многозначительно переглянулись.
За первым полукруглым столом пили шампанское какие-то наши знакомые, и мы бесцеремонно уселись за их стол. Один из них ухаживал за Кирой. Он называл ее Мальвиной. Каждое его слово мы встречали взрывом хохота, иногда даже громче музыки. Когда он в десятый раз назвал ее Мальвиной, а Блонди — Артемоном, я вышла из зала, потянув за собой Катю. Мы снова закрылись в туалете, раскуривая сигаретку, и я позвонила Александре.
— Я буду звать тебя Алекс, не возражаешь? — спросила я под грохот музыки.
Она была не против. Я попросила принести к входу флакон черной обувной спрей-краски «Саламандра», которая валялась у меня в бардачке.
Вернувшись, мы спросили у Киры разрешения подержать ее собачку. Она отдала нам Блонди и ушла танцевать со своим ухажером.
Блонди вырывалась и краситься «Саламандрой» не хотела. Но мы твердо решили сделать ее Артемоном.
Когда сиреневой осталась одна левая лапа, ей удалось вырваться. Она побежала прямо по столу в сторону танцующих. Мы ловили ее, сшибая бокалы и опрокидывая шампанское себе на одежду. Она спрыгнула на пол.
— Лови ее! — закричала я, расталкивая всех на своем пути.
— Лови собаку! — кричала Катя в азарте погони.
Собаку поймал Катин олигарх.
— Артемон! — радостно улыбнулась я.
— Блонди? — с ужасом произнесла Кира.
— Привет, — сказала Катя, глядя на перепачканные руки олигарха.
Мы пили шампанское за его столом, и я забыла про свою диету.
— Здорово ты постриглась. — Он трогал Катин ершик на голове. Она старалась молчать, чтобы он не догадался о сути наших частых походов в туалет.
Он пытался ее разговорить. Она не отвечала. И так — полночи.
Домой он отправил ее со своей охраной. Олеся, Кира и Артемон уехали раньше.
Я села с Леной в ее машину, а впереди поехала Александра в моей.
Перед постом на Кольцевой дороге я позвонила своей водительнице.
— Слушаю, — строго ответила Александра.
— Увидишь гаишников — начни вилять. А то Лена выпила, — попросила я.
Перед постом она начала бросать машину из стороны в сторону так, что гаишники летели к ней буквально на крыльях, не забывая изо всех сил свистеть в свисток и размахивать дубинками.
— Что мне делать? — растерянно спросила Лена, наблюдая за этой суетой.
— Езжай спокойно. Ни на кого не обращай внимания.
В районе Барвихи мы простились, и я пересела к Александре.
— Я буду звать тебя Алекс, — напомнила я ей.