Это было давно. Исхудавший от голода, злой,
Шёл по кладбищу он и уже выходил за ворота.
Вдруг под свежим крестом, с невысокой могилы, сырой
Заприметил его и окликнул невидимый кто-то.

И седая крестьянка в заношенном старом платке
Поднялась от земли, молчалива, печальна, сутула,
И, творя поминанье, в морщинистой тёмной руке
Две лепёшки ему и яичко, крестясь, протянула.

И как громом ударило в душу его, и тотчас
Сотни труб закричали и звёзды посыпались с неба.
И, смятенный и жалкий, в сиянье страдальческих глаз,
Принял он подаянье, поел поминального хлеба.

Это было давно. И теперь он, известный поэт,
Хоть не всеми любимый, и понятый также не всеми,
Как бы снова живёт обаянием прожитых лет
В этой грустной своей и возвышенно чистой поэме.

И седая крестьянка, как добрая старая мать,
Обнимает его... И, бросая перо, в кабинете
Всё он бродит один и пытается сердцем понять
То, что могут понять только старые люди и дети.