Время. Закручивается прозрачным водоворотом, вовлекает в бесконечный танец, шепчет, поёт, гремит, время течёт.

Но оно остановилось.

Оно уже остановилось, замерло, перестало дышать - где-то там, почти две недели назад, в концертном зале Крокус Сити Холл.

Разве возможно - замереть и продолжать стремиться вперёд?

Оказалось, что да.

Да, все мечты обо что-нибудь бьются, и больнее всего - о сбываемость. Но существует особенный, отдельный тип грёз: сбываясь, они взрываются фейерверком, и, сбывшись, осыпаются прямо в душу радужными тёплыми искрами. Эти искры врастают в тебя, они как волшебная пыльца из "Питера Пэна", кажется. Кажется, теперь ты умеешь летать.

Ты плывёшь в море счастья, в водах замершего времени, широко раскрыв глаза, в которых полыхает весеннее солнце.

Есть мечты, которые, сбывшись, не причиняют боли. Не оставляют пустоты. Только огромную неуязвимую радость. Ты её обнимаешь и утопаешь в её ласковой облачности.

И знаешь, я ведь была уверена, что так и будет. Именно так и будет, Джош.

Спасибо.

 

 

 

 

Мир раскрывается мёртвым цветком, переворачивается, опускается, вникуда сыплется серебром пыльца, всё окутывает душный, терпкий, сухой аромат несбыточности.
Всё бесполезно, смешно и нелепо, всё непоправимо, всё преходяще.
И всё это преходящее, непостоянное и неверное - так прекрасно... Так выстужающе, неумолимо прекрасно, что этим ранит.
И всё болит, больно везде, больно глазам и кончикам пальцев, больно и тесно в груди, ноют колени, простреливает в висках. Пришла осень, за руку привела за собой смерть.
Что это такое - мысли о смерти? Бесполезно объяснять, всё равно не поймут, и даже хуже: поймут неверно, превратно, нехорошо. Потому он и отвечает это вечное "не знаю" на их "что с тобой?". Даже матери. Даже ей.
Другим думать о смерти - значит, бояться смерти. Бояться боли, которая предшествует ей, бояться черноты, неизвестности, мелочно и трусливо бояться того, что тебя, любимого такого-распрекрасного, не будет больше. Такой, пошлый, чересчур уж земной страх смерти ему был чужд и непонятен, и по его мнению имел смысл только в качестве инстинкта самосохранения, который не может и не должен касаться сознания в обычной жизни.
Тут же всё иначе, и всё совершенно необъяснимо.
Он чувствует смерть старой знакомой, бывшей любовницей, дальней родственницей: неблизкой женщиной, с которой были близки, или будут ещё близки, женщиной, которая хорошо его знает: привычки, задумки, фантазии, тайные страхи.
И вот она рядом, и он ощущает её присутствие, её взгляд на себе и прикосновение тонких холодных пальцев. Она оставляет знаки, она дышит в затылок, подмигивает из толпы, и невозможно жить так, как всегда, если она пришла. Невозможно улыбаться, строчки в книгах расплываются, лица людей сливаются в расплывчатую полосу по стене, голоса уходят за невидимую стену и доносятся бессмысленным гулом. Он может работать, но работает как машина, бесчувственная и безошибочная. Для врача не лучший способ, но это же так редко, это не надолго, это пройдёт.
И вот она рядом, мир вокруг стал невыразимо прекрасным и безнадёжно чужим, всё живёт - и живёт мимо него, живёт на пределе жизни. С едва слышным шелестом трепещут на осеннем ветру золотые монетки листвы на тонкой осине за окном. Неслышно и влажно несутся вдаль облака. Где-то слышится смех, где-то звенит посуда, к душному аромату смерти примешивается что-то сладкое и что-то горькое. Горькое - это кофе, чёрный, без сахара, что он только что взял в буфете, изобразив даже улыбку для девушки, что, должно быть, мила, как обычно, а сладость... откуда-то извне.
В детстве, и в юности, когда вот так, без спроса, незваная, приходила смерть, он думал, что она подаёт знак, и что он сам вот-вот отправится на тот свет.
Но она пришла раз, пришла другой, третий, ничего не случалось, и он привык, хоть всё равно никогда не хотел её и не ждал.
Он привык, но знает, что однажды она не уйдёт просто так. Однажды она обнимет его, и прикосновение тонких холодных пальцев обретёт силу: они стиснут пребольно шею, запястья, ледяные губы вопьются в его бесконечно-долгим болезненным поцелуем, и страха не будет - лишь облегчение. Однажды она не уйдет одна, она его заберёт с собой.
Но пока она просто рядом, она пришла скрасить свой томно-унылый вечер и ждёт приглашения на танец снежинок.
А он смотрит в окно мимо неё, и мимо всех, подперев щёку холодной ладонью и, кажется, совершенно забыв о своём остывающем кофе.

 

 

 

Мне хватило и мимолетного взгляда, чтобы понять: море – это огромный город. Прямо подо мной, как и повсюду вокруг, о чем я раньше и не подозревал, тянулись автострады, бульвары, улицы и кружные дороги с довольно бурным подводным движением. В плотной прозрачной воде, подсвеченной мириадами крохотных искрящихся существ, планктоном, сновали в безудержной гонке рыбы, похожие на грузовики и автобусы, легковушки и велосипеды и даже на прохожих, – они сигналили и кричали друг дружке без умолку. И все это – на бескрайнем зеленом фоне. На разной глубине, насколько хватало глаз, то вспыхивали, то гасли гирлянды сверкающих пузырьков – следы проносящихся с бешеной скоростью рыб. Как только угасал один такой огненный шлейф, на его месте тотчас загорался другой. Следы эти простирались в разные стороны и гасли где-то вдалеке. Они напоминали фотоснимки ночных городов, сделанные при большой выдержке, – с длинными лентами света, брызжущего из задних автомобильных фар. С тем лишь исключением, что здешние машины неслись то выше, то ниже друг друга, словно по многоярусной эстакаде. Да и расцветки у них были самые необыкновенные. Корифены – они проносились под плотом, как патрульные машины, числом не меньше пятидесяти, – отливали ослепительно золотым и синевато-зеленым свечением. А другие рыбы, которых я не мог узнать, – желтым, коричневым, серебристым, синим, красным, розовым, зеленым и белым цветами во всем многообразии оттенков и окрасов, включая одноцветных, пестрых и полосатых. Только акулы решительно не хотели сверкать красками. Однако какими бы ни были размеры и расцветки этих машин, их объединяло одно – шальной порыв. Они то и дело сталкивались друг с другом – боюсь, нередко со смертельным исходом, – а некоторые, потеряв управление, врезались со всего маху в бордюры на обочинах либо выскакивали из воды и тут же шлепались обратно, вздымая фонтаны искрящихся брызг. Я следил за всей этой подводной суетой, словно из корзины парящего над городом воздушного шара. Это было изумительное, захватывающее зрелище. Так, должно быть, выглядит Токио в часы пик.

© Мартел Янн "Жизнь Пи"

 

 

 

Времена не выбирают.
В них живут и умирают.

А.Кушнер

Казалось бы, давно позади юношеский максимализм и полуночные рыдания над романами Дюма, и вселенская тоска по кринолинам, шпагам и благородным всадникам, которым нынче осталось место только в кино.
Казалось бы, много жизней миновало с тех пор, как я приняла в себя своё время, открывшись ему и отдавшись его течению. И привычно вызывают улыбку жалобы на времена и заявления а-ля "я родился не в ту эпоху".
А Вуди Аллен... Это, конечно, и в Африке Вуди Аллен. И в Париже - таком романтичном, таком трогательно-американском в незначительно-мелких деталях и таком, всё же, французском.
Фильмы Вуди Аллена всегда оставляют осадок. Иногда он сладковато-свежий, а бывает, что и горчит. После "Полночи в Париже" что-то осело в сердце такое... колючее-серебристое, как стальная стружка, как алмазный песок.
Да, многие личности выписаны малоубедительным наброском, совсем никакой Пикассо, анекдотический Дали и мечущий карикатурные афоризмы Хемингуэй, а Гертруда Стайн и чета Фитцджеральдов, единственные живые люди во всей картине, затерялись вспышками на общем переливчатом полотне... Но полотно это раскрывается в ночь огромным сияющим цветком, и от аромата болит голова, и слезятся глаза... И в слезах расплывается этот американский дождливый Париж, такой невыразимо прекрасный, и такой недостижимо далёкий.
Потому что я знаю, почему я никогда не хотела увидеть Париж.
Потому что я не увижу его ТАКИМ.
И главный герой не увидит его больше ТАКИМ, запив горькую пилюлю натянутого прозрения сладеньким сиропчиком новой любви. Он примет в себя своё время, открывшись ему и отдавшись его течению, и это будет хорошо, и будет правильно, вот он уходит всё дальше по зеркальной от дождя аллее.
И всё дальше и глубже уходит вудиалленовский Париж двадцатых годов двадцатого века, на самое дно моего столько вместившего уже сердца.
И я сохраню его там.
Мою трогательную и бессмысленную драгоценность.

Как вам, безусловно, известно, в славном городе Лондоне, столице Соединённого Британского Королевства, сейчас имеет место Олимпиада.
В связи с тем, что к стране притянуто приличное такое количество внимания, товарищи британцы решили, что будет не честно и нехорошо, если всё это внимание возьмёт на себя спорт, ибо не только в спорте (и не столько в спорте) британцы хороши.
В чём ещё хороши британцы?
Конечно, в театре. Ваша грешная покорная слуга искренне полагала, что лучше соотечественников в театре быть никогошеньки не может, ан вот оно чё, Михалыч.
У них же Шекспир.
Когда у вас Шекспир, дорогие мои, у вас не может не быть Театра. Который ещё во времена этого самого Шекспира уже был почти тем, что у нас, проявив героизм и целеустремлённость, сумели построить только Станиславский и Немирович-Данченко, не далее, как в прошлом веке. *Ловит гнилые помидоры* ну что вы, что вы, это махровое ИМХО, однако ж, хрен его оспоришь.
Наверное, когда ты с младых ногтей читаешь, учишь, произносишь эти дивные строки, в оригинале, ты никак не можешь не проникнуться - не пронизаться вечным духом их автора, звали там его на самом деле Уильямом Шекспиром, или Джоном Смитом, в итоге не важно.
Хороши британцы в театре. И есть у них волшебная компания BBC, хвалебных слов в адрес которой никогда не будет слишком много. Этот чудный коллектив принял решение: раз такая пьянка пошла, и взгляды устремлены на туманный остров, снимем-ка мы четырёхчастную эпопею по так называемой "Генриаде" что есть цикл исторических пьес Вильяма нашего, посвящённых в целом появлению на троне и великим победам славного Генриха Генриховича Пятого.
Сказано - сделано. Собрали, не побоюсь этих слов, цвет британского театра, повыдёргивали каких-то режиссёров, что под руку попались, развернули над головами "Юнион Джек", или, скорее, красный крест на белом - и ринулись в бой.
Да будет благословен Том Хиддлстон, который занят в этом проекте и который, помимо всех своих очевидных достоинств, проект украшает, за то, что, собственно, если бы не он, я бы "Пустую корону" не посмотрела.
Или посмотрела бы, через много лет.
Но это случилось сейчас, и я за последние четыре недели ощутила и переработала такую палитру эмоций и мыслечувств, что самой жутко и не ясно до конца, как вообще всё это могло во мне уместиться. Я влюблена в Шекспира. В оригинале пока почитываю отдельные кусочки, но и от этих кусочков по мне табуны мурашек ходят.
Чего стоит вот это дивное:

HENRY BOLINGBROKE
Part of your cares you give me with your crown.
KING RICHARD II
Your cares set up do not pluck my cares down.
My care is loss of care, by old care done;
Your care is gain of care, by new care won:
The cares I give I have, though given away;
They tend the crown, yet still with me they stay.

—Shakespeare, Richard II

Не надо знать английский в совершенстве, чтобы млеть от этих строк, от самого их построения.

"Генриада" состоит из четырёх пьес. Первая из которых, скорее, представляет собой пролог - рассказ о том, как папа главного героя цикла, Генрих Болингброк, взобрался на английский трон. Вторая и третья - по существу центральные и самые драматургически ценные, самые глубокие, тонкие, хорошо продуманные-прочувствованные, рассказывают о том, как главный герой рос и дорос. В последней эпично и пафосно показывают, до чего он, собственно, дорос.
Снято феерически красиво. Все четыре фильма красной лампочкой в подсознании горела мысль о том, как же это всё театрально. Несмотря на реалистичные декорации, пейзажи, батальные сцены - так театрально, сочно, честно, внятно. Гиперреалистично.
Может быть, дело в Шекспире. Может быть, в британских актёрах. Может быть, то и другое и третье. Но это изумительно, право. Будто в британский театр сходила. Четыре раза.
So...

...Let us sit upon the ground
And tell sad stories
Of the death of kings...

Ричард II

Генрих IV, часть первая.

Генрих IV, часть вторая.

Генрих V.

...for within the hollow crown
That rounds the mortal temples of a king
Keeps Death his court and there the antic sits,
Scoffing his state and grinning at his pomp,
Allowing him a breath, a little scene,
To monarchize, be fear'd and kill with looks,
Infusing him with self and vain conceit,
As if this flesh which walls about our life,
Were brass impregnable, and humour'd thus
Comes at the last and with a little pin
Bores through his castle wall, and farewell king!

Статейка
Жизнь без мозга реальна, друзья. Вот это вин: В микроблоге зимбабвийского журналиста Ранги Мбери содержится и другой упрек: «Великобритания явно приукрашивает свою историю. Почему не было показано, как войска Британской империи завоевывали, разоряли, убивали и грабили?»
Очевидно, надо было выпустить на площадку ЕЩЁ БОЛЬШЕ негров, и резать их на кусочки, чтоб кишки везде, и кровища по трибунам.

Старый король печален и мрачен, ночами не может спать. Бродит по замку призраком. Останавливаясь, долго глядит в окно. В спальне стоит, холодна и пуста, большая его кровать: красное дерево, шёлк и бархат, - он раньше был горд, теперь ему всё равно. 

Стал равнодушен к золоту, камни цветные ему – что стекло. Лорды и пэры склоняются низко – он смотрит будто сквозь них. Раньше он жаждал власти, но это время ушло. Нынче он любит нежную музыку, грустный протяжный стих. 

Прежде пылал он страстями мира, думал его изменить. Нынче же чувствует непосильным груз на своих плечах. Думает: скоро усну спокойно, лягу в землю и буду гнить. Может быть, Королева отыщет меня в запредельных снах. 

Младшие сыновья скромны и улыбчивы, у них пустота в глазах. Средний – что ближе к трону – высокомерный зануда. Старший – наследный принц – погряз в пороке и кутежах, его король любит сильнее прочих. Не надеясь на чудо. 

Думает: лягу в землю и буду гнить. Королевство уйдёт с молотка – предателю и убийце чем не достойная кара? Чаша сия не минует меня: я выпью всё. До глотка. Я оплачу сполна мятежи мои и пожары. 

===

Наследник отважен, хорош собою, статен как древний эллин, стоит в бою десятка самых искусных воинов. Пахнет вином дыхание, волосы – патокой карамельной, руки – травою скошенной… А сапоги – помоями: 

ночь до зари он пьёт горькую с простолюдинами по кабакам, над самыми плоскими шутками громко ржёт – ну чисто старая кляча. Наследник хочет забыть – не прошлое, будущее. За стаканом стакан, а перед глазами – золотая корона. Его корона. Никак иначе. 

Он слишком живой для короны, он пишет стихи, он видит во сне море, фигурку тонкую, облака, ветер… 
Печален старый король. 
Наследник пьёт горькую, запивая свой страх, отцовское чёрное горе и в собственном имени – Хэл[л] – так отчётливо слышит намёк на боль. 

Финал предсказуем и неизбежен: настанет утро, король умрёт. Незамедлительно сядет на трон наследник: и слёзы высохнуть не успеют. Слишком живой и искренний, он сам себе уже вдохновенно врёт: Судьба. Ответственность. Честь государства. 
И царствует, как умеет. 

Умеет славно: в его правленье войдёт королевство в пору расцвета. Любим народом, удачлив в боях, глаза как у сокола зорки, рука – легка... 
А рядом с отцом в земле – сердце его и душа небесного цвета. 
Море, фигурка тонкая, 
ветер. 
И облака. 

20 июля 2012

 

Износился наш мир, истрепался, сдвинулся с места. 
Мрачно хмурится, кутаясь в серую органзу. 
В его вялой душе не осталось ни искры протеста, 
что когда-то весной он умел превращать в грозу. 

Опостылел, остыл, заморочился поиском смысла, 
забывая, что смысл живущего в том, чтобы жить. 
Чтобы после дождя любоваться цветным коромыслом 
в синеве над землёй, улыбаться, дышать. Любить. 

И идти, если есть молодые и сильные ноги. 
Если есть и глаза - то идти непременно вперёд. 
Без сучка разрешая проблемы, не ждать подмоги 
и гореть, пламенеть, к сердцу не подпуская лёд. 

Износился наш мир. Я иду, лицо запрокинув, 
широко раскрывая навстречу лазури глаза. 
Далеко моя цель, и, сомнения отодвинув, 
я приду к ней нескоро, мне взгляд не зажжёт слеза. 

Там привратник мне скажет: Hi sweety. You need one ticket 
and it costs eleven shillings and seven pence. 
Я отдам ему деньги. Часы. Зажигалку cricket 
и шагну за порог 
[многоточие] 

Now. 
Let's dance. 

16 июля 2012

Настежь раскрыто небо. Город раскинет руки:

объятия. Танец. Музыка.

Музыка в каждом звуке:

 

Шины шуршат по гравию, плещет вода в фонтанах,

шепчет алому парусу море о дальних странах,

мечется в узких улочках разноязыкое эхо,

восторженно-вопросительно пересыпает смеха

шариками хрустальным тёплые мостовые.

 

Шпили остроконечные вытянулись – живые –

к небу.

И улыбается ослепительно ярко

каждая Её улица, каждый из пляжей жарких,

дома, светофоры, трамваи и смуглые барселонцы…

 

И кажется: даже ночью Её согревает солнце.

 

04 июля 2012

 

Разочарование года.

И подумать только, всего-то плохо: сценарий-решето и главная героиня - человек-е*ло. Но если к первому я привыкла, и часто спускаю создателям с рук, были бы кадры красивы и лица прекрасны, то Белоснежка - это эпичный провал. Сидя в кресле, я впервые загибаю пальцы, подсчитывая эпизоды, в которых была бы тронута/задохнулась бы восхищением/пустила бы слезу если_бы_не_Кристен. Я видела её до сих пор только в первых "Сумерках" и я честно, честно-честно, честно, чёрт возьми, старалась не быть предвзятой.

Но это кошмар. Она испортила всё. Особенно жаль сцену с великолепным Белым Оленем (прекраснее которого была, признаться, только Злая Королева Равенна). Кристен, неужели так сложно широко распахнуть глаза и восхищённо замереть?! Не понимаю. Не понимаю всем своим существом, что этот человек делает на экране... И сколько фильмов ещё будет спущено, пардон, в канализацию? Итог же удручающ: Белоснежка победила Злую Королеву, Стюарт же - проиграла Терон. 

Хороша Кристен была лишь в эпизоде, где возлежала мёртвой в белом платье. И рот был закрыт. Не следовало Охотнику её целовать - ибо уже в следующей сцене она произносит пламенную речь с таким выражением лица, будто обещает перестрелять всех собравшихся, а после отрезать их головы и сожрать сердца. 

В этом чудном контексте уже не видишь ни оленя, разлетающегося дивными бабочками, ни восхитительную черепашку во мху, ни лисиц, ни барсуков, ни очаровательных гномов, ни потрясающих пейзажей... Зато прорехи в сценарии зияют чёрными дырами. Невольно вспоминается пресловутое "на сценарий нассал кот" из одного юмористического пересказа "Мести ситхов". 

Некоторые детали вызывают недоумение. Сбежав из башни, где провела лет пятнадцать, Белоснежка так резво убегает от стражей, будто целыми днями только тем и занималась, что приседала, отжималась и качала пресс. Да ладно её форма, больше меня беспокоит, почему она сидит в темнице в платье, сапогах и штанах?! Кто ей штаны эти сшил? Увидев сей костюм амазонки, я резонно предположила, что где-то поблизости от замка у Белоснежки припрятан конь. Когда же конь возник на экране, со мной едва истерика не случилась...

Откуда взялись женские доспехи? Выковали за ночь? Окей, не будем углубляться и дальше. Эти провалы вполне могли забыться, как забылись выспренние высказывания героев "Мести ситхов". Но "Белоснежку и Охотника" не спасёт ничто.

Ни величественная и прекрасная Шарлиз Терон, истерические крики которой - ещё один сюжетный провал.

Ни Крис Хемсворт, который, может быть, не гениален, но чрезвычайно харизматичен и со своим отсутствием роли справился великолепно.

Ни атмосферность и красота. Как это ни печально.

Руби её, Крис, руби!!!

Иногда чудо совсем рядом. Помните, как с наступлением темноты Царицыно превращается в сказочный мир, и за вход не берут ни рубля? А если, приехав на станцию Спортивная перед выходом к Лужникам неожиданно свернуть направо - можно попасть в ещё одно чудо. 

Можно узнать, что с восьми до девяти утра по фиолетовой ветке едет в среднем 976 000 человек (население крупного города), и сколько сотен миллиардов людей проехалось в вагонах московского метрополитена за время его существования, посидеть в кабине машиниста и посмотреть мультики про метро. И тоже совершенно бесплатно.

Я, пожалуй, знаю, куда отвести своих гостей в следующий раз ;)

Спасибо Not_fake, показавшей дорогу.)))

 

Мы осторожно входим в давнюю небыль,
Невозмутимо спокойные, пряча страх.
Мелко трепещут обвислые клочья неба
На обнаженно-чёрных сырых ветвях,

Остро пронзивших воздух, без отражения
Тонущих в антраците холодных вод.
Замер весь мир, и будто чего-то ждёт.
А мне не нужна победа в этом сражении.

Всего-то ещё один бой в череде боёв,
Враз оборвать которую я не могу.
Как же здесь тихо: лишь нервное эхо слов
В шелесте волн на пустом морском берегу.

Я не признался. Но я переполнен морем,
Морем, что плещется в синих твоих глазах.
Воду морскую ты прячешь в своих слезах.
Это добром не кончится. Только горем.

Дай же мне руку, мы вместе шагнём туда,
Где опускается вниз свинцовое небо,
И где всерьёз растянется навсегда
Наша бессмысленная нетленная небыль.

23 мая 2012

 

Странно понимать, что Лиру ещё жив. Ну... Вернее, допускать, потому что какое может быть понимание, если нет ровно никакой уверенности. Что где-то здесь кипит, вероятно, та самая жизнь, частью которой я когда-то была. Вероятно, я не интересна уже никому из тех, кто на меня подписан. Ну да ладно ;)
И, кстати, это всё не значит, что я вроде как "вернулась". Что я, Бэтмен, возвращаться? Или Джедай какой-нибудь? *смеётся*
У меня revelation. Я недавно (вчера, кажется), посчитала, сколько времени прошло с появления Джоша в моём "зале пъедестала" - оказалось, не так уж много, три с половиной года. Но с тех пор минуло десять жизней. У меня пополнение, хорошие. Вы же хорошие? Даже если вас вовсе нет =)))
Вот он, ай-ай. Том Хиддлстон

Какая красивая фамилия.
Какой мужчина. Роскошный.
Цитирует Тургенева, играет Шекспира, голос - ушной оргазм головного мозга, длинные ноги, тонкие пальцы, ослепительная улыбка и огромные прозрачные глаза. Ах да - и вьющиеся волосы, ну, это уже карма.
Чтобы заявить, что случилось revelation, обязательно нужно нечто новое. И это новое, безусловно, есть всегда. В этот раз мне впервые в жизни нравится плохой парень (его Локи в "Мстителях" марвел). И в этот раз я впервые чувствую какую-то головокружительную глубину, которую, конечно, не выставили бездонной ямой на всеобщее обозрение, но и не засыпали жухлой листвой вперемешку с солнцем, чтоб никто и не догадался, что она есть (как это имеет место в случае Джоша Гробана). Ощущение такое, будто плывёшь на хрупкой плоскодонке по глубокому горному озеру, со всех сторон укрытому неприютными скалами, а прямо над твоей головой сияет зенитное, добела раскалённое солнце. И лучи этого солнца пучками игл чистого света пронизывают аквамариновую глубину на мили, мили, мили вниз в поисках дна, которого нет. А по поверхности пляшут весёлыми чертенятами стеклянные блики, слепят глаза и зажигают улыбку, которую никак не сдержать.
Какой человек. Ах, какой.
Revelation.

Даже если бы я не снимался в этом фильме, я бы все равно пошел смотреть его в премьерный уик-энд! Взял бы билет на вечер пятницы в первый ряд. Я так и ходил на новых « Бэтменов», на фильм « Люди Икс: Первый класс», пойду на « Нового Человека-паука». Но это не значит, что я не пойду смотреть ленты Дэвида Финчера, Ларса фон Триера и Мартина Скорсезе! Для примера называю своих любимых режиссеров. Даррен Аронофски еще, да! Они снимают очень взрослое, свободомыслящее, мощное и современное кино. Знаешь, я в первую очередь больше всего люблю кино. И мне очень нравится независимое мышление. Люблю взрослое кино. В прошлом году особенно понравились « Стыд» Стива МакКуина, « Воин», « Драйв», но слушай, мне еще и « Девичник в Вегасе» понравился! Я люблю качественное кино, так что мне нравится все, что хорошо сделано. По-моему, не стоит относится с предубеждением к развлекательному кино. Фильмы вовсе не должны быть мрачными и гнетущими, надо же как-то развлекаться! Пожалуй, я напишу статью про это.
© Хиддлстон
ЗЫ чувак, я тебя люблю.
ЗЗЫ собственно, статья: http://www.guardian.co.uk/film/filmblog/2012/apr/1...emble-tom-hiddleston-superhero

назад в Атлантическом океане, недалеко от берегов Ньюфаундленда... ну, вы же знаете, да?

15 лет назад я сошла с ума и родилась заново одиннадцать безумных раз. Я влюбилась, я пошла в кино, я начала рисовать и писать стихи. "Титаник" перевернул мой мир, перевернул меня, раздробил и перемешал, и вылепил нового человека. Джеймс Кэмерон, да. Лео. И Кейт. И все остальные.

За лет 12, что прошли с тех пор, как поутихло, не пересматривала ни разу. Как чувствовала, чёрт. Что снова пойду в кино. Взрослая тётка, окончившая университет, замужняя, столько пережившая - а оказалось, та же самая тринадцатилетняя девчонка, сидела в кресле кинотеатра, захлёбываясь слезами, произнося беззвучно все реплики вместе с героями, снова влюбляясь в Джека, восхищаясь красотой Розы, и опять надеясь, что не натолкнётся...

Так же, как пятнадцать лет назад? Нет, сильнее. Тринадцатилетний мозг не отыскал бы этих мыслей, тринадцатилетние глаза не вместили бы этой красоты, тринадцатилетнее сердце разорвалось бы от этих переживаний. О, Джеймс...

Всё-таки, это лучший фильм о любви, пожалуй.

Всё-таки, это, пожалуй, мой самый любимый фильм.

В.Набоков/И.Бунин

Ах. Петухи опевают ночь.

Обоих люблю безмерно. Странно это удручающе-шутливое, а может быть, самое что ни на есть естественное.

Допустим, сегодня ты едешь по кольцевой, немного уставший, но в целом почти живой, и день на исходе, и праздники впереди. А город вокруг – растревоженный темный улей, гудит и шепчет, крадется и караулит, и ночь уже близко – она серебряной пулей
горит в груди.
Ты чуешь ее сквозь камень, как мертвую воду, и посередине тусклого перехода вдыхаешь воздух и понимаешь – яд; стоишь у холодной стены и глядишь под ноги, и шепотом говоришь: подожди немного,
кажется, я…

Да, ты: врастая в подземный седой гранит, отчетливей с каждым вдохом, страшней и глубже, прозрачный до дрожи, придумывай – почему ты прячешь глаза, нестерпимо желая – быть, как можно дольше, хоть тушкой, хоть чучелом,
только не в эту тьму…

© Катя Перченкова

Сразу две группы ученых – Atlas и CMS, - во время одного из последних запусков БАКа зарегистрировали сигнал. По ходу дела, это бозон Хиггса, но пока что никто точно не говорит, мол, подождём 2012 года... Найдём бозон и аля-улю, ага.
Но однако. Стоило впервые за два года почитать газету METRO. Чтобы увидеть единственную новость, которая могла меня заинтересовать х)))

Здравствуй, милый, какие новости? Длинен вечер. Вечер холоден в поцелуе сырых камней. Это нежность скользит сквозь время тебе навстречу, или ты, наивный мечтатель, бежишь за ней, безнадёжно и тщетно надеясь на злое чудо, понимая, что не достоин?
И чёрт бы с ней, с этой нежностью, пошлой, не нужною никому - до, ну а после - не важно. Ты сильный. Но ночь – сильней.
И она придёт.
Это просто такое время.
Это время течёт сквозь тебя ледяной рекой, обнимает, как мама в детстве, целует в темя, ждёт, пока ты уснёшь, а потом заберёт с собой.
Так ложись, закрывай глаза, разжимай ладони. В этом мире никто не в силах тебе помочь, уберечь, не разлить в застывающем эхом стоне слишком долгую,
слишком лунную
эту
ночь.

26 ноября 2011 года

Есть же такие удивительные люди.
Вот однажды он приходит в мою жизнь, открывает пинком ноги дверь в моё сердце, заходит туда и остаётся там навсегда.
На вот это самое коротенькое "навсегда", которое продлится всю мою грёбаную бессмысленную жизнь.
 Есть же вот такие удивительные люди, которые прекрасны даже тогда, когда они невыносимейше отвратительны. Даже тогда - возмутительно и дерзко прекрасны.
Вот он сводит меня с ума, и этот процесс бесконечен, сначала он похож на любовь, потом на досаду, потом превращается в нежность, и так её много, что она выплёскивается из меня, выплёскивается, разлетаясь брызгами по всему миру, выплёскивается вся, а он всё ещё там, в сердце. Или моё сердце всё ещё там, у него.
Есть такие удивительные люди, которые вмещают в себе миллион недостатков, и каждый из них - как бриллиант. Вот у других людей и достоинства какие-то вялые, тусклые, а этот - прямо диадема мисс Вселенной.
Вот он оказывается совсем рядом, вот буквально становится частью моей жизни, платит за меня в кафе, потом мы идём по тёмной дождливой московской улице, я повисаю на его локте и кладу голову ему на плечо, на этот меховой его воротник, и смеюсь, и моё сердце просто разрывается от счастья, а перед глазами до сих пор эта длинная вытянутая двойная наша тень на мокром асфальте.
Есть же такие люди, удивительные, удивительные, каждым словом своим и каждым своим жестом чужие этому миру, миру, который они превращают в цирк и театр, в феерию феерий, ослепительное торжество высокохудожественного блядства.
Вот однажды он оказывается так далеко, а это совсем не больно, переболело уже, перегорело, а сердце моё - ещё у него, или это он всё-таки тут, в моём сердце. На всё это коротенькое моё "навсегда".
Есть такие?
Или он один вот такой?
Но даже если один - он всё-таки есть, я живу в мире, где он - есть, вот уже двадцать семь лет. Я хочу жить в этом мире до самого конца своего "навсегда". В этом безумном, безумном мире, где всё-таки есть

Джонни Вейр.

<P text-align:"="" style="text-align: center">

Вдоль дороги с работы растут лекарственные ромашки. Те самые, с листвой, как укроп - тоненькие зелёные сосудики-капилляры. Я смотрю на них, и они кажутся мне красивее самых умопомрачительных орхидей, такие они белые, такие тонкие. В окно врывается влажный запах леса, и ромашки сливаются в одну нежную прозрачную полосу.

Goodwin (19:15:18 12/05/2011)
Отпуск - такое интересное время. Мне оно напоминает карманы на полотне жизни.

Goodwin (19:15:50 12/05/2011)
На время отпуска будто выпадаешь в некий карман. В этом кармане ты никому ничего не должен.

Goodwin (19:16:16 12/05/2011)
Можешь поехать и пойти, куда заблагорассудится, вставать и ложиться в любом часу.

Goodwin (19:17:13 12/05/2011)
А потом ты возвращаешься из этого кармана к тому самому месту, откуда ушёл на время. И будто ничего не было - полотно без затяжек и петель.