Окончание. Начало -
тут
На всю протяженность взгляда вокруг расстилается море камней. Серое поле с курганами, отдельно торчащими холмиками и резкими, непонятно откуда взявшимися кусками скал. Это вершина? Не может быть! Вон там еще подъем! Господи, да сколько же еще ползти!!!
Тут мои глаза упираются в насмешливый взгляд Закира. Он лежит в тени вертикального нагромождения сланца, который защищает его от ветра. Если бы не его взгляд, я никогда бы не отличил моего проводника от камней, с которыми он сливается. Его местоположения выдали прищуренные глаза из-под серой шапочки, камуфляж делает его практически невидимым. Черт, как же глупо, наверное, я смотрюсь на залитой солнцем вершине в черной экипировке, столь уместной ночью и такой броской днем.
Подползаю к укровищу, Закир двигается, уступая мне место, как мешок падаю рядом. Ну, мы ж говорили, ты дойдешь, пытается подбодрить меня Закир. Что, это вершина? А что же вон там дальше, слабо пытаюсь соображать мозгами сквозь порывы красной пелены. Да, это вершина. Просто ее нижняя часть. Ты передохни, а потом поднимайся вон туда, в седловину, а я пока сбегаю и посмотрю куда ушли туры. Достаю сыр, чурек, жую. И вдруг понимаю, что я бешено хочу пить. У меня воды нет.
Прошу у Закира. Он опять улыбается и протягивает мне пластиковую баклажку. Знаю, что так нельзя, но выпиваю почти половину. Мы отдыхаем минут 15, лежим лицами к той дороге, которую только что проделали. Неужели я все это прошел?? Сам? И еще острее встает мысль о возвращении.
Что ж. Надо делать работу дальше. Где туры, спрашиваю у Закира. Они могли уйти или вниз, или вон за ту, самую высокую точку Алахундага. Если они пошли туда, то их перехватит Ибрагим, а если они ушли по отвесной стене, то значит, они ушли совсем. Ну ладно, пошли смотреть, куда делись эти вымершие животные, делаю я попытку приподняться. Ты уже отдохнул, глаза Закира становятся удивленными. Может, еще полежишь? Если я еще полежу, то уже не встану, кряхтя начинаю распрямляться. Пошли.
Ладно. Держи направление вон на тот гребень. Я сейчас вернусь.
До места, на которое показал Закир, совсем недалеко, метров 500 от силы. Путь кажется довольно пологим, так что вполне себе доковыляю. Делаю несколько шагов и падаю как подкошенный. Кислород тут не причем. Легкие привыкли к «пустому» воздуху. Острая боль в суставах просто не дает хоть чуть-чуть приподнять ногу. С непривычки свело верхние части мышц бедра, такое ощущение, что ноги выворачивает из тазобедренного сустава.
Лежу, скучаю, мыслей нет, мозг отказывается работать. Когда лежишь так, полусогнутый, то боль не чувствуется. Впрочем, не чувствуется больше ничего, кроме свиста ветра в ушах. Что же теперь, всю жизнь на коленях? Ну уж нет! Встаю, пытаюсь опять шагать и снова падаю. Ползу. Ползу вечность. Отдыхаю. Снова ползу. Снова вечность. Поднимаю голову и вижу двигающуюся по хребту точку. Закир на самой вершине Алахундага. Он легко передвигается по гребню и показывает мне рукой, куда надо идти. Ничего не слышно. В спину палит солнце, а сильный ветер просто уносит слова. Руками показываю Закиру, чтоб они продолжали охоту без меня. Он делает какие-то жесты, но меня, судя по всему, не понимает. А я просто не могу идти. Я лежу, уткнувшись лицом в камни, и понимаю, что сорвал охоту. Мне стыдно. Стыдно за все то время, что я провел в машине, вместо того чтобы ходить пешком. Стыдно, что много курю и дыхалка уже не та. Завидую белой завистью нашим проводникам, которые вот так легко, как туры, сейчас оббегают всю вершину, а это ведь еще несколько километров пути, а я не смогу…
Я понимаю, что я смертельно устал. Мне нужен отдых. Хотя бы час. Доползаю до торчащих из камней кусков сланцевой породы, двигаю к себе плиту побольше, устраиваюсь лицом к солнцу, поплотнее натягиваю капюшон и закрываю глаза…
Потом, позже, Закир сказал, что он меня искал около полутора часов. И увидел только тогда, когда я сам вынырнул из своего укрытия. Но когда я открыл глаза, я этого не знал.
Я лежу на огромной каменной равнине. Такого количества камней я не видел никогда в жизни. Словно попал на какую-то гигантскую свалку, куда сваливаются камни со всей Вселенной. Словно какой-то невероятный безумец раскидал плиты всевозможных форм и размеров. Мелкие камни тоже плоские, округлых форм нет вообще. Все настолько угловато и резко, что глаза отказываются воспринимать эту абстракцию. Ветра уже не слышно, я к нему привык. А может я просто оглох? Невероятная синева неба, уже палящее солнце, пронизывающий ветер и серые камни, камни, камни… Некоторые куски торчащего сланца похожи на цветы. Кто здесь мог заниматься такой икебаной? Глаза привыкают и начинаю различать краски. Камни не серые. Камни разные. Вот кусок сланца горит золотом. Вот глубокой синий пласт скалы. Вот черный. Вот с красноватыми прожилками. А вот изумительный брусок, совсем рядом со мной, один бок невероятной глазури, а второй светиться крупинками золота! Тянусь, засовываю брусок себе в карман. И плевать, что мне нести эту ношу вниз. Кряхтя, поднимаюсь. Каменная пустыня кажется абсолютно безжизненной, нет теней, нет движения, нет ничего, кроме бескрайнего простора и гор вдалеке.
Я один где-то в затерянном мире. Я тут умру. Нет, я тут буду жить. Как тур.
Далекий свист выводит меня из раздумий. Закир, как ни в чем ни бывало, стоит у меня за спиной на гребне и знаками приглашает подняться. Подняться? От этого слова у меня леденеет кровь в жилах, но я делаю шаги. Да, идти я уже могу. Не так быстро, после нескольких метров суставы опять начинает пронизывать боль, но ее уже можно терпеть. Я уже привык к боли, я привык к этой каменной пустыне, я привык к этому мертвому миру, я часть его, я тут был всегда и останусь навечно…
Не доползая несколько метров до Закира, я сажусь на камни. Может, ты все-таки взглянешь, что вот тут, рядом, спрашивает он меня с улыбкой. Господи, у него есть силы улыбаться? Мое лицо превратилось в каменную маску. Солнце сожгло открытую кожу за время сна. Я не могу говорить. В горле пересохло, там тоже каменная пустыня. Молча проползаю пять метров. Передо мной расстилается величественный вид Большого Кавказа. Я не на самой верхней точке Алахундага, где-то метрах на 4030. С самой верхней точки только что спустился Закир, там 4070. Но до нее надо ползти где еще метров 500, я не смогу. Вон там Шалбуздаг (4570), самая высокая вершина Дагестана, показывает Закир. Вот горы Азербайджана, а вон там Грузия.
Все видно как на ладони. Воздух настолько прозрачен, что даже сотня километров не преграда взгляду. Подо мной отвесная часть горы, на которую я взобрался по пологому отрогу. Подо мной парят орлы. Подо мной!! Много, штук 10 сразу. Наверное, там падаль, говорит Закир и смотрит вниз в оптику. Давай, подвинься ближе к краю! Я не могу. Я боюсь упасть, меня не держат ноги, очень болят суставы. Это с непривычки, подбадривает меня Закир, это пройдет, двигайся. Я придвигаюсь к краю обрыва. Закир дает мне карабин и я, дрожащими руками пытаюсь сфокусироваться в прицеле. А где туры? Туры ушли вниз, по обрыву, мы их не догоним. Один был на расстоянии выстрела, но я не стал стрелять, это бессмысленно, он бы упал вниз и мы все равно бы его не достали, пожимает плечами Закир. Для наших проводников эта охота была неудачной прогулкой, просто так. Что, шансов никаких? Ну почему? Сейчас я созвонюсь с Ибрагимом, узнаю, что у него, Закир достает мобильник. Здесь работает только один оператор, у меня связи уже нет больше суток. И вдруг, как чудо, мне приходит смс. Я смотрю, кем оно послано и улыбаюсь. Это хороший знак. Спасибо,
orange_ann, все действительно будет хорошо и мы с тобой это знаем! Забавно, летая в самолетах, я всегда хотел понять, на какой высоте вырубается сотовая связь. Оказывается, на 4000 метрах она еще есть. Я попал в зону действия какой-то вышки. Попытка отправить сообщение в ответ, правда, кончилась неудачей. Связи у меня потом не было еще сутки.
Закир говорит, что он проводит меня к спуску, чтоб я не плутал. Я слабо возражаю, что дойду сам, ну что тут такого, спущусь вон потому отрогу потихоньку и пойду к селу. И где мы тебя будем потом искать? Если ты пойдешь по тому пути, что показал, ты окажешься совсем в другом районе Дагестана, километров за 150 от Тпига, и как мы тебя там найдем без связи? Закир смотрит на меня, как на несмышленого ребенка. Горные отроги очень большие и кривые, надо точно знать, куда идти.
Мы опять идем по каменной вершине. Точнее, Закир идет, а я переставляю палки, которые еще пол суток назад кто-то мог назвать ногами. Я знаю, что мой проводник сейчас пойдет дальше, для него дело чести все-таки найти тура, ведь иначе гость уйдет с пустыми руками, а так не правильно, так нельзя, но я чувствую, что сегодня ничего не получиться.
После пересечения равнинной части вершины, Закир выводит меня к крутым кряжам, которые выглядят как барханы посреди чистого поля. Только эти барханы совсем не мягкие и струящиеся, а угловатые, колючие, очень неприветливые и в тот же момент – прекрасные. Природа в ее первозданном виде всегда прекрасна, а тут ничего не менялось уже несколько сотен лет.
Сюда не прибегают толпы праздношатающихся, чтоб написать на скале свое имя, никто не тревожит эти скалы кроме ветра, даже дожди на такой высоте большая редкость. Холод и ветер – вот основные причины образования этой каменной пустыни. Я спрашиваю у Закира, что же едят тут туры? А вот, посмотри. Я приглядываюсь. Маленькие кустики непонятно откуда взявшихся цветов, зелени, похожей на лишайник. Они настолько мелки, что надо приглядываться, чтобы различить их между камней. Это мелкие эдельвейсы, наверное, Закир срывает один цветок. Нет, это ромашка. Маленькая ромашка на высоте 4000 метров. Что она тут делает, как она попала в это царство камней, как ей дали выжить туры и цепляющийся за жизнь лишайник? Я прячу ромашку в карман. Отвезу в Москву. Теперь мне становиться видно, что растительная жизнь тут есть. Непонятные желтоватые споры, непонятный красный мох – это они расцвечивают каменные цветки разными красками.
Дорога становиться совсем отвесной. Мы огибаем гряду по крутому склону, плоские камни срываются вниз из под ног, я цепляюсь за торчащий сланец, что бы не сорваться вниз за камнями. Закиру это все равно. Он пристроился на уступе скалы и осматривает свой мир в оптику прицела. Да, это его мир. Несмотря на то, что я родился в Дагестане, так по горам сможет ходить только настоящий горец. Я считаю себя неплохим физиономистом, и такие лица, как у моих проводников встречаются не часто. Открытые, спокойные, ясные.
Целеустремленный взгляд, четкие черты лица, но когда они улыбаются, то эта улыбка выдает столько доброты, сколько могут отдать только очень сильные, мужественные люди. Они ничего не бояться. Раньше, в древние времена они были бы муртазаками – воинами, которые оберегают свой мир. Закир сидит на уступе как влитой. Потом р-раз – и исчез. Он ушел за отвесный уступ так быстро, что я даже не успел понять, что произошло. При этом, ни один камень не сорвался вниз.
Подбираюсь к тому месту, где сидел Закир. Теперь я понимаю, почему он говорил, что я заблужусь. Огромные отроги, которых я не видел с той точки седловины, делят пространство внизу на огромные участки. Масштаб настолько огромен, что мозг отказывается воспринимать его как реальность, скорее, как снимок спутниковой карты. Я выше облаков, выше ветра, выше орлов!!!
Появляется Закир. По его лицу видно, что добычи нет, туры все-таки ушли. Он показывает мне, куда идти, я поднимаюсь с места, и вдруг раздаются выстрелы. Каждый выстрел в скалах грохочет, как канонада пушки. Когда я раньше работал на Кавказе, то мне часто приходилось слышать выстрелы в лесных горах, но здесь, среди скал, грохот обычного охотничьего карабина, многократно усиливается камнями и не глушиться растительностью. Кажется, у нас есть тур, говорит Закир и быстро уходит на более открытое место. Пока он связывается с Ибрагимом по мобильнику, я делаю попытку перебраться на другую сторону уступа. Каким-то чудом не срываюсь вниз. Все-таки, я очень устал. Мне надо спускаться.
Закир возвращается недовольный. На мой вопросительный взгляд говорит, что Ибражка от безделья по камням стрелял. Потом я узнал, что Ибрагим подстрелил улара – горную индейку. Закир показывает мне склон, по которому мне надо спускаться. Видишь, там зеленую полосу? Это тот последний ручей, от которого мы пришли сюда. Спускайся к нему, скоро туда подойдет Ибрагим, а я пока похожу тут, Закир исчезает за гребнем каменного бархана. Я ступаю на склон.
Все те же камни, но внизу уже видна выгоревшая трава. Мне предстоит преодолеть километра три спуска по раздробленным камням, которые каким-то чудом держаться на крутом склоне и не ссыпаются вниз. Ну, это не надолго, сейчас они ссыпятся за мной, думаю я и, зажмурившись, начинаю спуск. Нет, все не так страшно. Мельчайшая каменная пыль довольно плотно сцепляет плиты, ощущение, как будто идешь по влажному песку. Вот только при взгляде вниз сердце слегка замирает – уклон такой, что основания склона не видно! Я решаю двигаться по кривой, опоясывающей склон, спускаться зигзагом, как на горных лыжах. Через несколько метров понимаю, что решение верное и ускоряю темп. Широкий шаг, максимальный проезд на ногах, потом разворот стопы, торможение, широкий шаг, разворот, торможение. Все получается легко и просто, только острая боль в бедрах не дает полноценно радоваться возвращению. Я отдыхаю, потом продолжаю спуск. Еще ускоряюсь.
И тут же оказываюсь наказан за самонадеянность – маленькая, локальная лавина увлекает меня за собой, я качусь кубарем, собирая все камни себе в обувь, за шиворот, раздирая перчатки, куртку и штаны. Закир предупреждал: если начнется камнепад, спокойно пережди, он быстро пройдет. Так и происходит. Вычищаю обувь: идти по камням, в обуви, полной каменной крошки - невыносимо! Вдалеке вижу каменный ручей, в котором куски породы гораздо крупнее, чем рядом со мной. Еще одна игра природы – посреди каменного склона течет ручей из осколков скалы, он четко выделяется на фоне серого, дробящегося полотна горы. Зрелище настолько нереальное, что воспринимаешь себя персонажем фантастического фильма! Дохожу до этого ручья. В нем нога стоит плотней. Продолжаю спуск. Дело пошло веселей, и черт с ним, что теперь нет каменной крошки, что в голень настойчиво стучат крупные осколки скалы - стопа имеет упор!. Полчаса мучений, разбитые в кровь ноги – я вышел к траве! Падаю, отдыхаю. Мне надо пройти еще пару километров. На краю зеленой полоски вижу черную точку – это спит Ибрагим, который начал спуск с другого склона одновременно со мной. Еще раз поражаюсь выносливости проводников, насколько я знаю, прошлую ночь они тоже провели в этих горах, высматривая для нас туров и выбирая места подхода.
Выгоревшая трава пружинит под ногами. Верхняя ее часть сгорела на солнце, она сухая и ломкая, но трава настолько плотно растет, что под слоем сухих лепестков скапливается влага и у корней образуется некая воздушная подушка, которая придает упругость шагу. Если бы не больные ноги, я сейчас бы бежал! Еще час по пересеченной местности и я подхожу на расстояние видимости фотоаппарата к Ибрагиму. Ну, соня, сейчас я тебя сниму. Только навожу объектив – Ибрагим моментально поднимает голову и приветливо машет мне. Интересно, как он почувствовал? До него метров 400! Молча доползаю остаток пути и припадаю к ручью. Ибрагим что-то мне говорит, спрашивает, я ничего не слышу, я разбит, разобран на составные части. Ложусь и опять выключаюсь.
Просыпаюсь я с приходом Закира. Он оббегал всю вершину в попытках найти туров. Ничего. Мои проводники пытаются заставить меня поесть, но пересохшее на солнце горло воспринимает только воду. Мы начинаем спуск с плато. Путь назад легче. Днем уже четко видно, куда ставить ноги, видно красную и черную бруснику, которая усеивает склоны и очень полезна. Все-таки, больные ноги дают о себе знать, на крутом перепаде я оступаюсь и разбиваю объектив. Черт с ним.
Я иду и размышляю о том, что охота все-таки удалась. Пусть тура мы сейчас не убили, но я теперь знаю, к чему мне стоит стремиться, я знаю, что я обязательно приеду сюда еще раз, еще раз поднимусь на эту вершину, еще раз вдохну разряженный воздух свободы, увижу мир, который доступен лишь единицам и снова почувствую это удивительное единение с величием гор, с вечностью в ее первозданном виде…
Наши проводники поднялись в горы на следующую ночь и принесли тура.
Опубликовано в журнале "МастерРужье", 2008 год
Romeiro заностальгировала, меня вот тоже потянуло вспомнить...
Прошу у Закира. Он опять улыбается и протягивает мне пластиковую баклажку. Знаю, что так нельзя, но выпиваю почти половину. Мы отдыхаем минут 15, лежим лицами к той дороге, которую только что проделали. Неужели я все это прошел?? Сам? И еще острее встает мысль о возвращении. 
Лежу, скучаю, мыслей нет, мозг отказывается работать. Когда лежишь так, полусогнутый, то боль не чувствуется. Впрочем, не чувствуется больше ничего, кроме свиста ветра в ушах. Что же теперь, всю жизнь на коленях? Ну уж нет! Встаю, пытаюсь опять шагать и снова падаю. Ползу. Ползу вечность. Отдыхаю. Снова ползу. Снова вечность. Поднимаю голову и вижу двигающуюся по хребту точку. Закир на самой вершине Алахундага. Он легко передвигается по гребню и показывает мне рукой, куда надо идти. Ничего не слышно. В спину палит солнце, а сильный ветер просто уносит слова. Руками показываю Закиру, чтоб они продолжали охоту без меня. Он делает какие-то жесты, но меня, судя по всему, не понимает. А я просто не могу идти. Я лежу, уткнувшись лицом в камни, и понимаю, что сорвал охоту. Мне стыдно. Стыдно за все то время, что я провел в машине, вместо того чтобы ходить пешком. Стыдно, что много курю и дыхалка уже не та. Завидую белой завистью нашим проводникам, которые вот так легко, как туры, сейчас оббегают всю вершину, а это ведь еще несколько километров пути, а я не смогу…
Потом, позже, Закир сказал, что он меня искал около полутора часов. И увидел только тогда, когда я сам вынырнул из своего укрытия. Но когда я открыл глаза, я этого не знал.
Я один где-то в затерянном мире. Я тут умру. Нет, я тут буду жить. Как тур.
Сюда не прибегают толпы праздношатающихся, чтоб написать на скале свое имя, никто не тревожит эти скалы кроме ветра, даже дожди на такой высоте большая редкость. Холод и ветер – вот основные причины образования этой каменной пустыни. Я спрашиваю у Закира, что же едят тут туры? А вот, посмотри. Я приглядываюсь. Маленькие кустики непонятно откуда взявшихся цветов, зелени, похожей на лишайник. Они настолько мелки, что надо приглядываться, чтобы различить их между камней. Это мелкие эдельвейсы, наверное, Закир срывает один цветок. Нет, это ромашка. Маленькая ромашка на высоте 4000 метров. Что она тут делает, как она попала в это царство камней, как ей дали выжить туры и цепляющийся за жизнь лишайник? Я прячу ромашку в карман. Отвезу в Москву. Теперь мне становиться видно, что растительная жизнь тут есть. Непонятные желтоватые споры, непонятный красный мох – это они расцвечивают каменные цветки разными красками. 
И тут же оказываюсь наказан за самонадеянность – маленькая, локальная лавина увлекает меня за собой, я качусь кубарем, собирая все камни себе в обувь, за шиворот, раздирая перчатки, куртку и штаны. Закир предупреждал: если начнется камнепад, спокойно пережди, он быстро пройдет. Так и происходит. Вычищаю обувь: идти по камням, в обуви, полной каменной крошки - невыносимо! Вдалеке вижу каменный ручей, в котором куски породы гораздо крупнее, чем рядом со мной. Еще одна игра природы – посреди каменного склона течет ручей из осколков скалы, он четко выделяется на фоне серого, дробящегося полотна горы. Зрелище настолько нереальное, что воспринимаешь себя персонажем фантастического фильма! Дохожу до этого ручья. В нем нога стоит плотней. Продолжаю спуск. Дело пошло веселей, и черт с ним, что теперь нет каменной крошки, что в голень настойчиво стучат крупные осколки скалы - стопа имеет упор!. Полчаса мучений, разбитые в кровь ноги – я вышел к траве! Падаю, отдыхаю. Мне надо пройти еще пару километров. На краю зеленой полоски вижу черную точку – это спит Ибрагим, который начал спуск с другого склона одновременно со мной. Еще раз поражаюсь выносливости проводников, насколько я знаю, прошлую ночь они тоже провели в этих горах, высматривая для нас туров и выбирая места подхода.
Я иду и размышляю о том, что охота все-таки удалась. Пусть тура мы сейчас не убили, но я теперь знаю, к чему мне стоит стремиться, я знаю, что я обязательно приеду сюда еще раз, еще раз поднимусь на эту вершину, еще раз вдохну разряженный воздух свободы, увижу мир, который доступен лишь единицам и снова почувствую это удивительное единение с величием гор, с вечностью в ее первозданном виде…
