И мне не жаль распятого Христа.

Я всегда знала, что ад – это другие, еще до того, как прочитала непонятную фразу у Сартра. Забавно, кстати, – для бабушки Сартр до сих пор остается абсолютно неизвестным, мать испытывает к нему – к его имени – отстраненное почтение, не открыв ни разу в жизни, – и только мне из всего семейства ясно, что же значит невыговариваемое слово «экзистенция». А ведь если верить людям (таким вообще собирательным людям), все они с 60-х этим самым Сартром дышали. Опять мы не совпадаем: дышали одни, а я живу среди других. И снова возвращаюсь к заглавной теме ада.
…всегда запирала дверь на замок. И метафорическую дверь внутрь, и настоящую – в квартиру. Проворачивала в замках ключи, сбрасывала с плеча сумку и начинала вслушиваться в тишину, благо ее в квартире (спасибо другой бабушке) хватало. Конечно, дверь можно было бы и не запирать – но ощущение, что другие не войдут к тебе, пока ты не готова их видеть, не обнажат язв нет, не так, - не затащат тебя в свой персональный ад… Самой туда можно спуститься – сколько раз это делала, выводила заплутавших Орфеев, которые день-другой – и бежали обратно, скалясь так, что Цербер прятался в свою расщелину.
Да, если просто – я, пожалуй, всегда была устойчивее прочих. Они могли завидовать, восхищаться, но были слабы. Ненавидели, любили, простаивали под той самой дверью – и были слабы. Строили лабиринты проблем, героически запутывали в них вход выданной – порой даже и мною – нитью Ариадны – и я научилась не вмешиваться. Неразделенная любовь, несчастливые браки, самые экзотические фигуры любовной планиметрии – все это повод для других, чтобы распахнуть врата своего ада. Там не страшно, но вязко и тускло, войдешь – увязнешь.
И ни за что не объяснить, что проблема, на самом деле, не имеет решения. В аду не живут сильные духом, те, кто попал туда, сдались. Так что вытаскивать их бесполезно.
Стоит ли удивляться, что о гордой Рашель ходят слухи и злые сплетни? – Вовсе нет. Я не даю жилетку напрокат, я не даю ее даже безвозмездно, то есть даром. В человеке должна быть сила. «Сила – бог свободного человека». А когда ее нет – другие попадают в ад.

 

Нет ничего лучше, чем быть Рашель Шварценгольд. Однажды просто перестать быть собой, будто сменить зимнюю одежду на летнюю – нет, на осеннюю, – и уйти по лужам в высоких ботинках с жестокой шнуровкой. Только что был ты – здесь и сейчас, с камнем на сердце – или, допустим, в почках (видит бог, это не важно) – и вот уже тебя нет, чудесный метемпсихоз – а есть Рашель. Девятнадцать лет, под настроение сигарета, по вечерам – стакан вина, идти по молу до самого прибоя, и чтобы волосы развевались от свежего ветра.
Конечно, вернется зима – придет, метелями звеня – но с ума уже не сойти: в глубине сердца, в пещерке, заложенной тем самым камнем, дверка в осень, а там Рашель и совсем другая жизнь, свободная от забот, которые для нее просто не придуманы.