Мой дух скудеет.

Осталось тело лишь,

Но за него и гроша не дашь.

Теперь я понял, что ты делаешь:

Ты делаешь карандаш.

Как в студенческом пересказе,

Где сюжет неприлично гол,

Ты обрываешь ветки и связи

И оставляешь ствол.

Он дико смотрится в роще,

На сквозняке, в сосняке,

Зато его проще

Держать в руке.

И вот — когда я покину

Все, из чего расту,

Ты выдолбишь сердцевину

И впустишь пустоту,

Чтоб душа моя не мешала

Разбирать письмена твои, 

— Это что касается жала

Мудрой змеи.

Что до угля, тем паче

Пылающего огнем, 

— Это не входит в твои задачи.

Что тебе в нем?

Ты более сдержан,

Рисовка тебе претит.

У тебя приготовлен стержень 

— Графит.

Он черен — и к твоему труду

Пригоден в самый раз.

Ты мог его закалить в аду,

И это бы стал алмаз —

Ледяная нежить,

Прямизна и стать…

Но алмазами режут,

А ты намерен писать.

И когда после всех мучений

Я забыл слова на родном 

— Ты, как всякий истинный гений,

Пишешь сам, о себе одном.

Ломая, переворачивая,

Затачивая, чиня,

Стачивая, растрачивая

И грея в руке меня.