Disabled Theater Jérôme Bel.
Театр людей с синдромом Дауна. Руководитель французский хореограф Жером Бель.
Двенадцать человек выходят по очереди на сцену, представляются и покзывают танцевальные номера. Ведет концерт невозмутимый человек сидящий в стороне на полу у компьютера, его лицо похоже на древние бюсты римских императоров, он иногда встает, чтобы убрать микрофон и спросить все ли хорошо у плачущих или взволнованных артистов.
Сначала действующие лица выходят на сцену и по минуте каждый стоит молча, от этого становится невероятно стыдно, потому что ты, тот, кто пришел в этот зал, заплатил деньги, отстоял как баран в очереди, явился сюда посмотреть на цирк с даунами.
Потом каждый артист начинает говорить о себе и кто он по профессии. Становится не очень понятно кто тут инвалид, они на сцене, или мы сидящие в зале. Мысленно ставишь на себя на их место, вспоминаешь заполнения анкет, бумажек, профессий и возрастов. Артисты говорят что- то о себе, шутят и невольно возникает вопрос: а чем я собственно, лучше или нормальней их? Я пришел в цирк с даунами или они пришли в цирк посмотреть на идиотов в зале, которые считают себя "нормальными"?

Зрители реагировали по- разному, многие смеялись, кто- то выходил из зала. Я выйти не могла, мне было стыдно демонстрировать свое отношение к происходящему и хотелось посмотреть как я это выдержу. Стыд сменялся цинизмом, раздражение сочувствием, потом завистью к этой искренности чувств, наивности, чистоте. Зал реагировал бурными аплодисментами, люди улыбались. Дети находящиеся в зале не понимали что происходит, очень радовались музыке и тоже начинали танцевать.

Предстваление было мощным, это сила перформенса.
Думаю, в этом и есть смысл современного искусства- картинки, скульптурки, фильмы и театры - уходят в прошлое, они не вызывают соучастия, причастности. Перформенс это иллюстрация того, о чем нам рассказывают современные философы: не только мы смотрим на вещи, но и вещи смотрят на нас. Искусство и его объекты одушевляются, преобретают свою речь, и мы, казалось бы умные хозяева своего мира оказываемся всего лишь одухотворенными предметами, объктами. Эгоцентризм уходит.

Детство человечества заканчивается.

На трибунах становится тише