Пошло всё нахуй, оно мне всё равно не очень нравится Птаха и Ветер. Рано октябрьским утречком, аккурат после очередной ссоры, мы с Ветром ехали на взморье – прогуляться. Вообще-то, ехала на самом деле я, а Ветер, так приплелась, чтобы не спускать с меня бдительных глаз, на предмет всяких подозрительных движений налево-направо. Ветер у нас море и активный отдых не любит. Ветер любит поваляться на диване, «вдолбиться» интересной книжкой, потянуть пивко, ну и ещё, поорать на меня. Но поскольку орать после вчерашнего было бесполезно, я молча собралась и в ответ на подозрительное: «Куда это ты?», мрачно буркнула: «На море». Основная хитрость фразы заключалась в том, чтобы продолжать сборы, никакого внимания на Ветра не обращая. Сработало на все сто. Засобиралась, наглая морда со скоростью новобранца, стремящегося угодить сержанту. В сорок пять секунд оделась, обулась и стояла в прихожей, готовая к труду и обороне. Зараза! А я так надеялась, что она хоть на эти выходные оставит меня в покое. Н-да, покой нам только сниться… Доскакали в ударном темпе до станции. При подходе к кассе возникла соблазнительная мысль – взять и купить один билет, чтобы неповадно было набиваться в провожатые. Соблазн пришлось со вздохом отогнать. Ветер у нас таких шуток не понимает и сразу начинает орать, как больной, только что оттаявший из вечной мерзлоты мамонт. Представив, как её трубный рёв разносится по перрону я купила два билета. Ветер уже топталась на перроне, неспокойно зыркая в сторону киоска. Конечно, пресса ей нафиг сдалась, гораздо больше внимания привлекали выстроенные в ряд пивные бутылки. -Я пива возьму. – не смотря на решительный вид, голос у неё звучал как-то неуверенно. -Валяй, - благожелательно улыбнулась я. – До электрички ещё десять минут. Так что вполне успеешь добежать до супермаркета и затариться по полной. И пива, и водяры… и закусь не забудь. Не обращая никакого внимания на её возмущённый взгляд, сверливший мне спину, двинулась дальше по перрону. Плевать мне на твои взгляды. И на тебя тоже плевать… Из-за домов стремительно накатывала тёмно-синяя туча. А у меня зонта нет. Только дурацкая кепка. Зонт у Ветра. Висит на поясе, зацепленный рукояткой-крюком за ремень. Ладно, переживём. Я прислонилась к фонарному столбу. -Иди под зонт. – сумрачно позвала она. Сама ты иди. А я перетопчусь. Так и стояли порознь до самого подхода электрички. И в пустом вагоне сели хоть и лицом друг к другу, но так отстранёно друг от друга, что сразу становилось понятно – люди в ссоре. При подъезде к взморью Ветер дёргалась на каждой станции – когда же выходить. Прокатили мимо популярные курортные станции… …Мы с Витулей никогда не любили их. И всегда уезжали подальше, туда, где меньше народа, где можно было беспрепятственно целоваться в дюнах, а иногда, при счастливом стечении обстоятельств – прямо на берегу. Только такое счастливое время наступало поздно вечером, когда налившееся бронзой солнце медленно опускалось в море, оставляя на поверхности воды блики расплавленного металла. Потом приходили сумерки – неяркие, скрадывавшие краски и можно было идти по берегу, обнявшись, и не думая о том, что подумают или что скажут вслед подзадержавшиеся на прогулке отдыхающие. Главное было успеть на последнюю электричку; мы бежали, хохоча и задыхаясь, и обычно успевали. Но один раз – нет. Сначала это казалось смешно – пустой перрон, удалявшиеся огни электрички и грохот колёс, стихающий вдали. И вдруг Вита испугалась. Мне так долго пришлось успокаивать её тогда. Даже в такси, которое я поймала неожиданно быстро, её ещё долго трясло ознобной дрожью… Динамик хрипло выплюнул название близившейся станции. Ветер поднялась и пошагала следом за мной. Соскочив со ступенек на растрескавшийся асфальт, я взглянула на небо. Да, от дождя мы уехали, но, похоже, ненадолго. На станции было безлюдно, и я, зябко передёрнув плечами, двинулась по дорожке через лес. -Что, другой дороги не нашлось? – пробурчал недовольный голос за спиной. Есть и другая. Но мы всегда ходили этой. С самого детства, когда мама именно этой дорогой вела меня в летний лагерь. Это было ещё в детском саду, который на лето вывозили к морю. У меня эта дорога в печёнках сидела, потому что впереди ждала неделя вынужденного сиротства с обязательной манной кашей, запахом хлорки и принудительным тихим часом в полдень. Как-то я, дико смущаясь, рассказала об этом Вите. Мы как раз стояли на перроне и её заинтересовало, куда ведёт дорожка через лес. Я объяснила, и она почему-то загорелась пройти по ней и всю дорогу расспрашивала меня. Вита, тогда, вытянула из закоулков моей памяти такие подробности, что мне стало не по себе. Так что, когда мы оказались у ворот бывшего летнего лагеря, я чувствовала себя очень уж не в своей тарелке. Она это поняла. Потому что у сломанной калитки, которую я неуверенно толкнула, собираясь войти, Витуля обхватила меня двумя руками и тесно прижалась. Я обняла её в ответ, осторожно прикоснулась к волосам губами и поняла, что возвращаюсь. Что прошлое не дотянется до меня, пока она рядом. Кажется, мы стояли так вечность – просто обнявшись, ничего не говоря и на наше счастье не случилось никого рядом. -Чёрт, что за хрень? Сложно было заасфальтировать… - и ещё что-то неразборчиво. Ветер возмущается. Пусть. Для неё это просто разбитая дорога и развалины. Когда выходили к морю, стало мелко моросить. Вот тебе и уехали от дождя! -Иди под зонт. – снова позвала Ветер. Я покачала головой. Нет. Я пока отгородилась от тебя. Мне надо подумать. Многое надо вспомнить. А если я отправлюсь к тебе под зонт, возьму тебя под руку и приноровлюсь под твой широкий шаг, это станет первым мостиком к чему-то большему, чем просто примирение. Море меняло цвет с серо-стального на первых отмелях, на тёмно-синий ближе к горизонту. Ближе к берегу ветром заворачивало барашки на волнах. Шквал ударил в лицо и я глубоко вдохнула. Странно. Но осенью море пахнет совсем не так, как летом. Ветер, зло поглядывая в мою сторону, застегнула свою вытертую кожаную куртку. Ей, предстоящая прогулка совсем не улыбалась. Оно и понятно. После вчерашней ссоры не отошла, из привычной обстановки выдернули, пива попить не дали. Потащили, хрен знает куда, за тридевять земель, чтобы бить ноги по холоду и сырости. Жалеть её я не собираюсь. Жалеть её – себе дороже. Она же всерьёз считает, что жалость унижает и, того, кто жалеет, и тех, кого жалеют. Очередной порыв налетел с неожиданной силой. А потом раздался этот звук. Первая капля со звонким щелчком отрикошетила от моей куртки, оставив тёмное пятно… И ещё. И ещё. Я застыла. Всё, как тогда. …Я так и не запомнила звук выстрела. Его не было. Было другое. Витуля, которую я держала за руку, еле слышно выдохнула, и только потом я услышала этот звук. При желании его можно было принять за звук капель дождя, разбивающихся о плотную ткань. Меня забрызгало её кровью. Я успела опустить глаза, увидеть, что её и моя куртки стремительно меняют цвет и услышать одно: -Больно… Она выдохнула его, и я, уже понимая, что твориться что-то неправильное, страшное и неотвратимое, только и смогла сказать: -Вита… Витуля… Нет! Потом мне тоже стало больно. До темноты в глазах. В перестрелке, устроенной двумя крысиными стаями, делившими территорию, больше никто не пострадал. Только мы вдвоём. Такая вот статистика. Пуля насквозь прошила её, вошла в меня и застряла. Мне потом много раз говорили, сколько часов пулю вытягивали из меня, но я так и не запомнила. Самое смешное, что я очнулась с надеждой – если выжила я, значит, Вита тоже должна была выжить. Надо же, какой кретинизм… Какая самоуверенность. Сначала я долго не верила. Всё порывалась встать и отправиться на поиски. Была уверена, что она в соседней палате. Наивно. Когда мне всё-таки втолковали, что её нет ни в палате, ни в больнице, ни в этой жизни, у меня мелькнула мысль, что они зря со мной возились. Я не буду жить без неё. Даже если они вытянут меня вновь, я всё равно найду способ уйти. Это единственное, что меня успокоило тогда. Я перестала есть. Я почти исполнила задуманное. Но приехала Иринка, Витулина сестрёнка. Иринке тогда было семнадцать, но она орала на меня как взрослая. Стены тряслись. Думаю, столько матюгов в один присест больница никогда не слыхала. Иринка взялась за меня всерьёз. Как ей удалось поселиться в больнице? Она ведь даже не была моей родственницей… Спала вполглаза на соседней койке, кормила с ложки, а потом злыми зелёными глазами наблюдала, чтобы я ела сама, всё, до последней крошки, чтобы ходила на перевязки, чтобы были приняты все лекарства. Она не оставила меня до дня выписки. Всё боялась, что я что-нибудь с собой сотворю. Только когда я поклялась ей, поклялась Витой, что я не буду пытаться уйти, она отпустила меня домой. Но первые три дня, звонила через каждые полчаса, проверяя. Мы никогда не говорили – зачем? И так было ясно. Так что, Иринка, даже не сердится на то, что мы сейчас редко встречаемся. Я… я не могу видеть её, повзрослевшую, так похожую на старшую сестру и такую… чужую. Потому что всякий раз при встрече я вспоминаю, как Витулина рука выскальзывает из моей. И этот звук капель, отрикошетивших от плотной ткани… -Эй, Птаха, - голос Ветра звучал несколько напряжённо. – Что с тобой? А? Непослушные светло-русые волосы подняло дыбом. Серые глаза смотрели с тревогой. На всякий случай она крепко встряхнула меня за плечо. -Руки, – тихо предупредила я. – При себе держи. Она резко отдёрнула руку, и, как нашкодивший ребёнок, спрятала её за спину. Дождь усиливался. -Зонт открой. -Не хочу. - она неприязненно отвела глаза. Я вздохнула. В наших отношениях термин «ослиное упрямство» наполнялся новым, неизведанным смыслом. -Ладно, - согласилась я. – Тогда идём в лес. Будем надеяться, что под деревьями дождь пока не достанет. В соснах дождь почти не ощущался. И задувало не так сильно. Ветер вдруг склонилась к земле, что-то с интересом там рассматривая. -Птаха, - окликнула она меня. – Что это за гриб? Я подошла поближе. И растерялась. -Маслёнок. Надо же… в начале октября ещё маслята есть. С ума сойти. -Птаха, - тут же наполнилась энтузиазмом Ветер. – Давай его соберём. А потом зажарим… Честное слово, в последний момент она едва удержалась, чтобы не сказать: «под водяру мировой закусон». -У меня и пакет есть. – теряя уверенность, предложила она. Стараясь казаться равнодушной, я кивнула головой. Глаза тем временем обшаривали покрытую хвоей землю вокруг. Знаем мы эти маслята. Поодиночке они редко растут. Ага! Так и есть! Еще парочка! Два подарочка. Ветер протянула мне пакет. И покатилось. Через пять минут в пакете было с десяток маслят и пяток сыроежек. Мы увлечённо рыскали по лесу. Противолодочными зигзагами, как сказала Ветер. Сначала она дёргала меня через каждые двадцать секунд: -А это что за гриб? Я, в сердцах обозвала её жертвой современного урбанизма и потратила пару минут на то, чтобы объяснить разницу между съедобными и несъедобными грибами. В конце концов, она отобрала у меня пакет, чтобы иметь перед глазами наглядные образцы и рванула в ту сторону, где по её мнению грибов имелось немеренно. Ветер свалилась на меня в конце первого года одиночества. Я тянула этот год как каторжник приговорённый к вечной каторге – без надежды, без просвета, и без жалоб, скорее по привычке жить как заведено – подниматься с утра, завтракать, звонить в контору, узнавая, есть ли заказы на сегодня, а если есть, тащиться на встречу с очередным претендентом на диплом о высшем образовании, и допрашивать его, пытаясь выяснить какой диплом, курсовуху или реферат он(она) хочет получить в итоге и на сколько намерен раскошелиться. Серёга, мой шеф, позвонил как-то около девяти вечера и объяснил, что поступил заказ, что через час, какая-то то ли Алина, то ли Полина будет ждать меня в баре около мореходки, чтобы переговорить «насчёт диплома». Переться в город мне не хотелось, и я отбрыкивалась, как могла. Не помогло, Серёга таки выпихал меня в темноту: ломать ноги по колдобинам в асфальте, разыскивая тот бар, и уже в самом баре, тихо материться и в бешенстве пялиться на часы. Девица так и не появилась. Я прождала три часа, как раз до закрытия бара. Не отказала в удовольствии позвонить Серёге, выдернуть его из постели и высказать ему всё, что думаю. Он пообещал переадресовать всё сказанное клиентке, буде таковая вновь позвонит, и в свою очередь не удержался от высказывания в адрес отдельных старательных идиоток, готовых торчать в кабаках до упора, хотя, если клиент не появился убираться надо через час после назначенного времени. В общем, поговорили. Хозяин бара к тому времени переворачивал стулья и недовольно косился на двух оставшихся посетителей – то есть меня и парня в старой кожаной куртке, вытертой до потери цвета. Парень мирно дрых за угловым столиком, пристроив башку на сложенные руки. Не выгнали его только потому, что пред ним стоял недопитый стакан с пивом. Я уже направлялась к двери, когда меня окликнул хозяин. -Слушай, толкани это чмо в углу. Пусть допивает и проваливает. Я нахмурилась. Ещё чего… Но всё таки подошла к столику и крепко встряхнула заснувшего. -Эй, парень! Светло русая голова плавно сползла со сложенных рук. Тело опасно накренилось и я едва успела ухватить воротник куртки и рывком привести в вертикальное положение этого… эту. Это оказался не парень. Девчонка. Пьяная в стельку. Просто никакая. -Она весь вечер на тебя пялилась. – злорадно сообщил хозяин. – Я думал, вы заодно. Просто поссорились. Я всё ещё продолжала удерживать её за шиворот. «Какое тебе дело, - шепнул внутренний голос. – Просто разожми руку. Позволь ей упасть и уходи. Она тебе никто». -Ну? – хозяин продолжал ухмыляться. – Решили помириться? Или вызвать патруль? Не знаю, как мне удалось взгромоздить её на себя. Весу в ней семьдесят пять кило, при метре семьдесят два роста. А во мне – шестьдесят три, при метре шестидесяти семи. Но как-то, я её всё-таки, взвалила себе на плечи, довольно бодро дошагала до двери и сделала несколько шагов по ступенькам наверх. Однако, последнюю ступеньку я преодолела со стонами и согнувшись в три погибели. Больно уж неподъёмная оказалась ноша. Складировав её возле бара прямо на асфальт, и, жадно хватая ртом воздух, я отправилась ловить такси. Таксист оказался дядькой понятливым и помог загрузить находку на заднее сиденье. Даже посочувствовал: -Часто, этак своего-то таскать приходиться? Эх, бабы, бабы. Страдать вам из-за таких мудаков. Я промолчала, удивляясь. Неужели он не обратил внимания на слишком гладкое лицо, на пусть поношенную, но чистую одежду, на шелковистые, аккуратно подстриженные волосы и ухоженные руки. Но он действительно не обратил на внимания. Даже когда помогал мне доволочь бренное тело до дивана в маленькой комнате. -Разводись ты с ним, - посоветовал он напоследок. Я не заржала только из-за нелепости ситуации. Но расплатилась щедро, кинув сверху богатые чаевые. Он ушёл сочувственно вздыхая. А незнакомая пьяная девица осталась ночевать в моей квартире. Утром, когда я пила кофе на кухне и пыталась читать газету, она возникла в дверном проёме, в том самом виде, в котором я оставила её вчера. Я её раздела – насколько посчитала возможным. Стащила ботинки и носки, стянула джинсы и свитер и расстегнула рубашку. И, подсунув подушку под тяжёлую горячую голову, прикрыла бренное, полуразоблачённое тело одеялом. В расстёгнутой рубашке, взъерошенная, она стояла, ухватясь руками за дверные косяки. -Слушай, а я вообще, где? – растерянно спросила она. Голос у неё звучал лёгкой хрипотцой, почти незаметной, если не вслушиваться. -Тебе срифмовать? – довольно сухо поинтересовалась я. -Не надо, я сама. – отмахнулась она. И я невольно улыбнулась. -Меня зовут Ветер. – сообщила она. – Это от фамилии – Ветрова. А вообще, я – Юлька. -Приятно. -А ты? -Звали Птаха. А так – Наталья. -Почему звали? -Потому что больше не зовут. -А почему? Я грохнула кружку на стол. -Иди-ка ты… -Да, ладно, - довольно спокойно среагировала она. И тут же спросила. – А можно я буду звать тебя Птахой? -Нет! Вся моя категоричность разбилась о её бесшабашную улыбку. Так что её уход я восприняла с большим облегчением. Она позвонила вечером того же дня. -Слушай, давай сходим куда-нибудь? – предложила она сразу, без всяких предисловий. Я тогда, вообще, не поняла, кто звонит. Пока она не проорала в трубку, радостно: -Птаха, да это я - Ветер. Только не говори, что ты меня уже забыла. -Не зови меня так. Что тебе нужно? -Слушай, я тебя хочу в кафе пригласить. Ну, в благодарность, что вчера меня не бросила. -Спасибо за приглашение, - с сарказмом поблагодарила я. – Но перетаскивать тяжести каждый вечер – не моё призвание. -Птаха, да я случайно напилась… Я на тебя… -Не смей звать меня так! – я грохнула трубку на рычажки. Вечером она звонила в мою дверь. Когда я шла открывать, уже знала, кто трезвонит нестерпимо долгим звонком. У неё в руках были цветы. Семь роз. Ненавижу розы. -Здоров, Птаха, - и колючий веник протянули мне. Я не шелохнулась. -Ты чего? – изумилась она. -Ветер, - как можно ласковее сказала я. – Не зови меня Птахой. Меня так звала моя девушка. Это меня нервирует. И вообще, Ветер, если хочешь меня поблагодарить - исчезни из моей жизни. Я обойдусь без твоих цветов. И без тебя. Ясно? -Ясно, - с готовностью кивнула она. – Так ты розы не любишь? -Нет. – с неприязнью бросила я. -А что любишь? Это идиотское добродушие, от которого, как от брони отскакивали моя язвительность и неприязнь, взбесило меня ещё больше. -Кактусы, твою мать! – и я захлопнула дверь, почти ожидая, что в спину ударит звонок. Но было тихо, и я, с облегчением перевела дыхание. Надо было идти работать, в полдень позвонил Серёга и сообщил, что очередной шалопай, заплатив вперёд тридцатник, потребовал написания курсовика по мусульманскому праву времён Арабского халифата. Я и писала его полдня, до появления Ветра. Теперь вновь следовало вернуться к драматическому моменту «шиа» и возникшими затем проблемами. И мне это удалось. Я бодро отстучала ещё две страницы, когда зазвонил телефон. Я была уверена, что это Ветер. Но это оказалась тётя Надя с четвёртого этажа. -Ната, - сказала она. – Там у тебя под дверью какая-то девица сидит. С пакетом в руках. Может террористка? Я подняла глаза к потолку. О господи! Тётя Надя днями не отходила от телевизора. И вот вам результат. -Не террористка. Просто не все дома. – объяснила я. -Да? Что, кто-нибудь из твоих студентов? – заинтересовалась тётя Надя. -Что-то вроде. Ладно, выгляну, разберусь. Спасибо что позвонила. Ветер сидела на ступеньках. При звуках открываемой двери она даже не шелохнулась. Только с интересом смотрела на меня. Я закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и скрестила руки на груди. -И что мы здесь делаем? -Тебя ждём. – радостно доложила она. Я на миг прикрыла глаза. -Ветер, тебе когда-нибудь говорили, что у тебя не все дома. -Да, много раз. – она пожала плечами. Можно было догадаться. -Слушай, чего тебе нужно? Я ведь, по-моему, ясно дала понять, что не хочу тебя видеть. -Уж куда яснее… - ухмыльнулась она. -Так в чём дело? -Я тебе кактус принесла. Сменяла его на розы. -Что? Она, не вставая, протянула мне свёрток. И я начала хохотать. Это было сильнее меня. Это, вообще, было что-то невероятное. Кактус! Она тоже смеялась. Отсмеявшись и утерев слёзы, я спросила: -Так всё же… Что тебе нужно? -Тебя. – просто сказала она. …После того, как Ветер отняла у меня пакет, грибная удача внезапно закончилась. Одни сыроежки. И никаких маслят. Я в отчаянии рыскала по узкой полосе дюнного леса и чертыхалась. Потом до меня дошло. -Ветер! – завопила я. И треск сучьев в ответ. Она неслась как лось – напролом сквозь редкий кустарник. -Что?! Что, Птаха?! Случилось что? Змея? Порезалась? Упала? -Пакет верни! – рявкнула я. – Вся пруха ушла. Ничего найти не могу. Секунду осмысливала. -Не, ну ты подумай, - протянула она, наконец. – Во жлобина! Жаба задавила, да? Пруха у неё ушла… Я смотрела на неё исподлобья. -Да на! – она протянула пакет. – Задавись, жадина. Я приняла пакет. -Птаха, а это что за гриб? У тебя такого не было. Я присмотрелась. -Моховик. О, смотри, и козлята есть. -Это? – удивилась она. – А я думала, это маслята такие… другие. Я возмущённо фыркнула. -Ветер, если увидишь красивый гриб с белыми пупырышками на шляпке, не бери его. Это не другой маслёнок. Это мухомор. -Мухоморы я на картинке видела. – возмутилась она. – В букваре. «Для наркоманов» - чуть было не ляпнула я. Но сдержалась. Я не знаю, почему я тогда впустила её в квартиру. Мы сидели на кухне, пили кофе, и она расспрашивала меня. Я не знаю, почему я отвечала. Но я смотрела на дурацкий кактус, освобождённый от обёртки и отвечала. Как будто рассказывала кому-то чужую жизнь, а не свою. -У тебя кто-то есть? -Нет. -Поссорились… -Нет. Она умерла. -Как давно? -Год назад. -И у тебя с тех пор никого? -Нет. -Долгий траур… -Возможно. -Ты её любила. -Я ею жила. -А теперь? -А теперь просто живу. Просто, без цели. -Я смотрела на тебя там, в баре. -Я знаю. Хозяин сказал. -Можно я буду приходить к тебе? Хотя бы изредка. -Хорошо. Если изредка. Почему я согласилась, пусть даже с этой трусливой отговоркой? Я ведь знала, что будет как угодно, только не изредка. Так и вышло. Полгода почти ежедневных встреч. Долгие разговоры по телефону. Почти дружба. С моей стороны. Но не с её. Она не скрывала, чего хочет. И пёрла к цели, как танк. Как бы случайные прикосновения. Попытки обнять. Стремление взять меня за руку, переплести пальцы или нежно поглаживать мою ладонь. Совершенно недвусмысленные намёки. Моей первой ошибкой стало то, что я впустила её в дом. Второй ошибкой было то, что я пожалела её как-то. -Птаха, я не смогу сегодня прийти. -Что случилось? -Да, фигня. Из квартиры попёрли. Переночую в мастерской. В автомастерской её брата, где она и работала, вечно стоял промозглый холод. Спать она могла только в каморке, которую напыщенно именовали офисом. Из мебели в офисе имелись стол и пара стульев. -Чёрт, Ветер, ты хоть понимаешь что несёшь? -А что? Я там спала. И не один раз. -Слушай, кончай нести ерунду. Тащи свою задницу ко мне. Переночуешь на диване. А я в И-нете посмотрю объявы по сдаче квартир. -Да ладно тебе, Птаха. -Кончай трепаться. В вашей мастерской даже тараканы не выживут. Я её ещё и уговаривала… Она приехала с рюкзаком за плечами. Я впустила её в дом, коротко кивнула в ответ на приветствие и сказала: -Слушай, поешь там, чего в холодильнике найдёшь, а мне тут реферат один скинули. Надо закончить. -Да, работай. – весело отмахнулась она. Краем уха я слышала, как она возится на кухне, как хлопает дверь ванной комнаты и как бормочет телевизор в соседней комнате. Я работала до ночи. Когда реферат был распечатан и подшит в папку, свет в соседней комнате уже не горел. Я с хрустом потянулась, зевнула и отправилась в ванную. После душа упала на постель и почти сразу заснула. И проснулась оттого, что кто-то целовал меня. Не сразу сообразила кто… -Какого?!. -Птаха, прости, - шептала она. - Я не могу. Прости меня. Я больше не могу себя сдерживать. -Юлька, ты спятила? – от волнения я назвала её по имени. -И давно. – смеялась она. -Убирайся. – прошипела я, пытаясь подняться. Поздно. Её руки не пускали. -Пусти. Горячие губы ткнулись в шею, скользнули ниже. Майка мешала. И её руки оказались под майкой. -Пусти, кому сказала! -Не надо, Птаха. Не вырывайся. Всё равно не пущу. Но я вновь попыталась подняться. Она скрутила меня в два счёта. И уселась верхом. Мои руки оказались прижаты к телу её коленями. -Уйди, слышишь! Её руки вновь очутились под майкой. -Нет. Прости меня. -Отпусти! Избавиться… Надо было избавиться от этих бесстыдных нежных рук, от ласковых мягких губ, с лёгкостью скользивших по коже, от тяжести и жара чужого тела. Она целовала меня, а я пыталась отворачиваться. -Не надо, Птаха, не беги. Бежать… Бежать, когда твоё собственное тело предаёт тебя, отзываясь нервной дрожью на чужую ласку и сладкой тянущей болью внизу живота. Невозможно. -Успокойся, Птаха. Не отворачивайся. Я пыталась высвободить руки. Молча, с остервенением выкручивалась. Ничего не получалось. -Не сопротивляйся. Всё равно, будет так, как я хочу. -Сволочь. – яростно выдохнула я. – Убирайся. Она неслышно смеялась. -Ты этого хочешь? Ты правда хочешь, Птаха? Что будет, если я сейчас уйду? Она чувствовала. Чувствовала, как моё тело поддаётся, как тянется к её телу. -Мне уйти? Скажи сейчас. Мне уйти? У меня хватило сил не ответить «нет». Но она всё поняла. И мягко перекатилась на спину. -Ты свободна. Давай, Птаха, улетай. Я лежала в темноте и старалась не заплакать. И она вновь оказалась рядом. -Не надо, Птаха. Иди ко мне. Не бойся. Её губы прижались к моим губам и я, ненавидя себя за слабость, ответила. Потом стало не до разговоров. Я чувствовала, как колотиться её сердце. Замирала под её руками. Отвечала на поцелуи. Исследовала её тело. Отзывалась на ласки. Умоляла про себя: «Не останавливайся! Только не сейчас». Потом, с затаённым торжеством, ловила её стоны. -Птаха. – выдохнула она, напоследок, уже засыпая. – Моя Птаха. Её руки по хозяйски обнимали меня. Она ещё дважды будила меня поцелуями. И всё повторялось, быстрее, яростнее, неистовее. А утром она заявила: -Ты слишком долго была одна. Я останусь. Поставила, в общем, перед фактом. Так вот и началось наше совместное житьё-бытьё. Моей третьей ошибкой стало то, что я постоянно сравнивала. Ветер не Витуля. Мне надо было понять это сразу и не маяться дурью. С Витулей мы понимали друг друга с полвзгляда. Доводить очевидные вещи до понимания Ветра приходилось, стуча кулаком по столу. За три года, что мы жили с Витулей, не было ни одной ссоры. С Ветром скандалы происходили с частотой два-три раза в неделю. Кроме того, во время одного из таких скандалов, я вдруг почувствовала, что ещё секунда и Ветер кинется доказывать свою правоту кулаками. Я тогда отшатнулась к разделочному столу, (очередное выяснение отношений приключилось на кухне), нащупала за спиной нож и предупредила: -Только тронь. Впервые, на моей памяти, Ветер испугалась. -Идиотина!- сказала она тогда. – Полный псих. Башку лечи! Скандалить мы, конечно, меньше не стали. Но колюще-режущих предметов в пределах моей досягаемости, резко поубавилось. Ветер начала их прятать. Да так успешно, что приходилось тратить немало времени, чтобы найти нож, кусок хлеба отрезать. Странно, но Иришке Ветер понравилась. И Андрею Иришкиному, тоже. -…Птаха, а это что за гриб? – Ветер протягивала мне пакет. Я со вздохом протянула руку и попалась. Руку перехватили и ловко завели за спину. Пакет шлёпнулся наземь. -Попалась, - торжествующий голос на ухо. И горячие губы целующие ухо, шею. -Попалась, Птаха. Пташка моя. -Ветер, у тебя не все дома. Люди кругом. А потом, мы в ссоре. Отпусти руку… Она одной рукой пыталась расстегнуть на мне куртку. -Так я пытаюсь помириться. А вырываться не будешь? -Нимфоманка. Да пусти ты руку. Не буду я вырываться. Куда свитер тянешь, зараза?! На улице плюс десять и дождь. Мне же холодно. -Щас будет тепло, - пообещала она, лихорадочно расстёгивая свою куртку. Я давилась смехом. -Ветер, перестань. Ну не здесь же. Почему нельзя отложить до…э-э, более благоприятных условий. -Потому что нельзя. До благоприятных условий мы ещё пять раз полаемся. Очень даже может быть. -Да успокойся ты. Ветер, ну успокойся, – я обняла её. – Чего это тебя растащило? Она замерла. Только дышала тяжело. Потом откинула голову и посмотрела мне в лицо. -Птаха моя, - сказала с болью. – Что же ты со мной делаешь? Ты же моя и не моя. Почему я должна тебя с кем-то делить? Пусть даже с воспоминаниями. Это было так неожиданно, что я вздрогнула. Осторожно взяла её лицо в свои ладони. Она закрыла глаза. Я принялась целовать её лицо. Её руки сомкнулись вокруг моей талии. Задержались на миг. И скользнули под ремень моих джинсов. Вырваться я не успела. Потому что её руки сразу же отыскали то, что мне с успехом удавалось скрывать от неё долгое время. Кобуру с пистолетом. Равноценный обмен на курсовик по уголовному праву. Парень, который доставал мне этот переделанный газовый револьвер, приспособленный под стрельбу патронами из-под «ТОЗ-12», гарантировал, что «машинка» точно не будет паленной и с трёх метров прошьёт любого, кто осмелиться на меня наехать. Глупость, конечно. От кого я собиралась отстреливаться, если даже не услышала тогда выстрела?.. Обмен состоялся через месяц после моей выписки из больницы. Удачная тогда выпала халтурка. Серёга ничего о ней не знал. Клиент попался ответственный. Даже объяснил, какую кобуру лучше приобрести и как её надёжнее скрыть от посторонних глаз. От чужих глаз мне её скрывать удавалось. От родных, любящих рук не удалось. Ветер рывком вытащила у меня кобуру из-за пояса. Мельком взглянула и подняла на меня осатаневшие глаза. -Это что?! Откуда?! Зачем?! Оружие она ненавидела. -Револьвер, - процедила я сквозь зубы. – Затем! И поняла, что сейчас получу в зубы. Этим же самым револьвером. -Ну, давай, - подбодрила я. – Вмажь мне как следует. Может, полегчает. Оттянись. Она тяжело смотрела мне в глаза. И вдруг, круто развернувшись, пошагала обратно, на берег. Я, секунду помедлив, бросилась следом. Ветер шла, нет, почти бежала, широкими решительными шагами. Прямо к водяной кромке. Зная, что сейчас последует, я из последних сил заорала ей в спину: -Стой! Не смей! Поздно. Широко размахнувшись, она зашвырнула револьвер в воду. Только взбулькнуло коротко, в десятке метров от берега. Мы опять стояли лицом к лицу. Только на этот раз разделённые яростью. Ветер сжимала кулаки. -Ну что? – вызывающе спросила она. – Страшно теперь? Как без шпалера дальше жить? Я стиснула зубы. Говорить что-либо было бесполезно. И я сделала единственно возможное, что можно было сделать. Рванула в воду. -Стой! – закричала она, хватая меня за куртку. Выскользнуть из расстёгнутой куртки не составило труда. Я целенаправленно двигалась к тому месту, где, как мне казалось, револьвер ушёл на дно. -Куда?!! – ударил в спину крик. Туда! В ледяную сковывающую стынь. В судорожный холод, который в момент охватывает тело. В мокреть, которая сразу расползается по одежде. В ярость, ненависть, в нежелание покориться, в закушенные до крови губы. -Вернись! Не до этого. Я пыталась ощупывать дно ногами. Вода доходила до паха. Ага! Вроде что-то… Мало соображая что делаю – я запустила руки в воду и коснулась дна. Да, есть! Кобура… Сейчас… Мощный рывок отбросил меня назад. Ветер одной рукой держала меня за локти, второй за шиворот и уверенно волокла к берегу. Я пыталась вырываться. Безуспешно. Она выволокла меня на берег и крепко встряхнула. -Ты что?! Ты что, совсем?! – кричала она мне в лицо. – Ты что творишь?! Ты смерти моей хочешь?! -Не хочу. – с трудом разлепила я губы. Она не слышала. -Ну не нужна я тебя, так и скажи! Что ты мне сердце рвёшь?! Шмальнула бы из своего револьвера и все дела. Ты ж по мне убиваться не будешь! -Буду… -Да, я не она! Но я!.. Я же… -Ветер, мне холодно. Это она услышала. -Чёрт тебя возьми. – она рвала куртку с плеч. – Пока до дома доберёмся у тебя, идиотка, уже туберкулёз будет. Снимай свитер. И рубашку тоже. -Зачем? -Мой натянешь. Мой - сухой. Чёрт, джинсы насквозь. Что у тебя, что у меня. Дубина! Трудно не согласиться. Джинсы мы отжимали в лесу – там не так дуло. Помогло это мало – мокрая ткань липла к телу, вытягивая последние крохи тепла. Правда, подобрали брошенные пакеты с грибами. Хоть один плюс. До станции Ветер гнала меня бегом, не обращая внимания на усталость и колотьё в боку. И от станции до дома, тоже. Потом меня засунули в ванную с кипятком и велели сидеть, пока не согреюсь. Лезть в ванную вместе со мной Ветер отказалась. Только побросала мокрую одежду в стиральную машину и ушла. Я догадывалась – куда. Догадки подтвердились, когда через полтора часа, кутаясь в банный халат, я вышла из ванной. В доме пахло жаренной картошкой и грибами. На столе красовалась бутылка коньяка. Успела сбегать. Или заначку разорила? Спиртное я люблю, как Ветер оружие. -Садись уж, - отводя глаза, мрачно буркнула она. – А то всё остынет. Она молча разлила коньяк, резким движением выплеснула его в рот и коротко выдохнула сквозь зубы. -Закусывай. – тихо сказала я. Она сердито посмотрела на меня. -Пей! – приказала лаконично. – И попробуй мне только заболеть. -А если попробую, то что? Побьёшь? Она яростно оскалилась. -Я тебя хоть раз?!. Хоть пальцем?! Так что ты мне тут?! -И что, никогда не хотелось? -Не хотелось. – отрубила она. – Дура, ёлки! Зла на тебя не хватает! Знаю. -Пей, - сказала она не так напористо. – Перемогись и выпей. Считай – лекарство. Я выпила и чуть не умерла. Подскочила машинально. Ветер шлёпала меня ладонью по спине и заботливо говорила: -Дыши, дыши. Я ухватила её за руки. -Ну что ещё? – фальшиво-недовольным голосом спросила она. -Ветер, я хочу извиниться… -Да, ладно. – торопливо перебила она. - Подумаешь! Хочешь я тебе другой пистолет куплю? После такого заявления, мне захотелось выпить ещё раз и умереть окончательно. -Бронежилет себе купи, - посоветовала я. – С каской. А то крыша у тебя, и так, наперекосяк. -Кто бы говорил. – хмыкнула она. Дальше я не выдержала. Ткнулась лицом ей в грудь. Она гладила меня по голове. -Птаха моя. – наконец услышала я. Подняла лицо. Она улыбалась смущённо. -Я, - начала она. – Я, слушай, сказать хочу… Я тебя… - она тяжело вздохнула. Как-то она сказала мне, что люди затрепали слово «люблю» до неприличия. Я почему-то запомнила. Как и фразу о том, что жалость унижает. -Я тоже… - сказала я, глядя ей в глаза. -Эх ты, Птаха. – её руки крепко обхватили меня. – Птаха моя. Но если подумать, что такое любовь… Это просто нежелание вырываться из тёплого кольца надёжных и любящих рук. Отябрь 2003-октябрь2005