В последнем классе школы и затем вплоть до поступления в ЯГУ я занимался в театральной студии "Зеркало" при местном русском драматическом театре. Мы ставили свои спектакли, преимущественно, детско-юношеской направленности; время от времени нас использовали в массовках постановок наших старших братьев. Наша студия представляла из себя не только творческий коллектив, это был клуб по интересам, собрание интересных друг другу людей. Некоторых из них я нашел на одноклассниках, правда, сам на этот сайт практически не захожу. Некоторых наверняка забыл и не узнаю при встрече. Но воспоминания о тех временах самые радужные.
Однажды мы в очередной раз мы поехали принимать участие в каком-то очередном марафоне мира. Тогда, в самом начале 90-х, эта мода была на пике популярности и марафоны проводили все и везде. Тот марафон, о котором я сейчас вспомнил, проходил в один день, но по нескольким районам Якутии. Якутия и сама-то находится хрен знает где. А мы ехали в районы, которые хрен знает где находятся в Якутии. Для этих мест не подходило определение "глубинка". Дыра, вот более или менее точное определение для пункта назначения, в который поперся наш коллектив, дабы сеять разумное, доброе и вечное.

Нас встречали не добро. Старые и потемневшие дочерна избы-срубы, маленькое и сморщенное здание местного очага культуры - дома культуры, сугробы до небес были мне привычны, я сам 14 лет прожил в таком поселке. Но вот выражения лиц наших потенциальных зрителей не внушали оптимизма и уверенности в успешности нашего предприятия. Якуты глядели на нас, как на диковинных, но противных зверюшек; автобус, обыкновенный утепленный ПАЗик, медленно ехал к Дому культуры, а в него уже летели снежки. Одна девочка, кажется, ее звали Лена, высказала предположение о том, что местные жители здесь очень веселые и добродушные и хотят с нами играть. "Дура." - подумали все остальные, сидевшие в автобусе, а наш худрук, с состраданием глядя на Лену, прочитал небольшую лекцию на тему выживания во враждебной среде. О том, чтобы ходили минимум по трое, из помещений Дома культуры не выходили и с местным людом в контакты не вступали, ибо чаю с пирожками они вряд ли предложат, а вот кулаком в лицо ткнуть попытаются.
Надо сказать, что национальный вопрос в Якутии был очень злободневен. Перестройка вызвала в якутах (как и в прочих малых нациях) резкий подъем национального сознания. К большому сожалению, этот рост сознания выражался вовсе не в самосовершенствовании народности, росте образованных и культурных людей, а в желании пиздить русских. Небольшая часть национальной якутской интеллигенции оказалась в заложниках у собственного малообразованного, но драчливого большинства и была вынуждена поступать, как и большинство соплеменников, то есть, как минимум подчеркивать свое национальное превосходство если не кулаками, то словом. На момент описываемых событий соотношение русских и якутов в республике было не менее 2 к 1, то есть из миллиона населения республики триста тысяч представляли из себя якуты, проживавшие в основном в сельских районах; русские были сосредоточены в крупных и мелких городах и поселках промышленного типа. Город Якутск тогда был еще "русским" городом. Поселок, куда мы приехали, был полностью, на сто процентов, якутским. Вот в такой сложной обстановке мы и прибыли с марафоном мира к представителям братского народа.
Пребывая в легком состоянии паники и страха, мы стали готовиться к выступлению. В качестве совершенно нейтрального и не оскорбительного для национального духа номера мы выбрали кусочек нашего спектакля о принцессе, к которой приезжаюбт свататься разные принцы. Каждый принц исполнял отдельный номер, так что в действительности это был не спектакль, а сборник номеров, тем паче, что мы номера делали современными. Был принц-рокер, был принц-балерун; на мне было две роли - принц, выступающий в жанре пародии на М. Джексона (как же дебильно это читается) и принц, которому в финале и достается принцесса, хотя он ровным счетом для этого ничего не делает. Странный, как я сейчас понимаю, сценарий, но тогда он нас устраивал всех.
К большому сожалению, выбор программы был ошибочен. Ни рокер, ни балерун, ни, тем более, чуждый местному менталитету Майкл Джексон, публикой приняты не были. Зал немножко оживился только тогда, когда я неудачно поймал (или удачно не поймал) принцессу во время нашего финального танца любви, стилизованного под акробатический рок-н-ролл. Что ж, это было лишним подтверждением того, что на протяжении сотен лет банальное падение одного человека всегда вызывает искренний смех у другого. О, жестокий, жестокий мир!
Итак, мы отыграли свой номер и уступили сцену другим. Программа марафона заканчивалась примерно через час и наступил момент, когда мы должны были передвигаться по трое и ни с кем не разговаривать.
В нашем коллективе кроме постоянного костяка периодически появлялись новенькие лица. Кто-то оставался надолго, кто-то быстренько уходил. В то время в студии, где-то за месяц до описываемых событий, появилась Света (кажется, так ее звали). Света была ученицей из той же школы, что и я (я был уже в выпускном, она на год младше), более, того, я ее и притащил к нам в студию. Через месяц упорных репетиций наш худрук доверил Свете роль бессловесной гитаристки у принца-рокера. И именно на этот марафон пришелся первый ее выход на сцену. Естественно, ее душевное состояние было возвышенным и она пребывала в состоянии легкой эйфории, чем я и решил воспользоваться.
Мы со Светой, помня про наказ ходить по трое, но не желая его выполнять, начали тихонько, бочком и полушажками, продвигаться к выходу из оборудованной под гримерку служебной комнаты. Наш коварный план потеряться на удивление удачно реализовался и мы, взявшись за руки, пошли бродить в поисках укромного уголка, где я мог бы ее поздравить с дебютом. Хоть мы и не знали расположение помещений в доме культуры, мы нашли, как нам показалось, очень милое и уютное местечко. Поздравлять с театральным крещением я ее начал с поцелуя. Мы были школьниками, поэтому и целовались соответственно, постоянно стукаясь зубами и прикусывая то губы, то языки. Дав волю рукам, я вдруг обнаружил, что Света по-прежнему с гитарой, болтавшейся у нее за спиной.
- Ты зачем гитару взяла? - быстро произнес я в момент, когда отлепился от ее губ для пополнения легких кислородом.
- Не знаю. - так же быстро ответила она, и мы продолжили.
И известно, чем бы это все закончилось, но... Вечно эти "но" все ломают!
Я почувствовал, что Светка вдруг окаменела. отстранившись от ее лица, я стал свидетелем редкого природного являения: глаза у Светы начали расширяться, существенно ломая мои представления о линиях и пропорциях отдельных частей человеческого лица. При этом глаза стекленели, а рот Светы стал открываться так, как человеческий рот открывается при фразе "челюсть отпала".
Картина длилась пару секунд. Потом, через звон в ушах от бурлящей от гормонов крови, в мой мозг стали врываться другие звуки. Хохот, свист, крики и улюлюкание.
оказалось, что мы не просто не знали расположение помещений в доме культуры. Мы его не знали фатально. И в качестве укромного уголка мы выбрали уголок сцены, до поры до времени наглухо занавешенный кулисами, старыми добрыми советскими кулисами из ткани, которой, на мой взгляд, в годы войны обматывали наши танки вместо бронебойной стали. А когда эти кулисы подняли, перед зрителями предстали мы со Светой в самом недвусмысленном свете.
Я просто стоял и пяпился на народ. Но не такой была Светка. Не знаю, что у нее заклинило в мозгу, но она достала из-за спины свою гитару и вновь, как совсем недавно, начала отрабатывать свою роль - покачиваться из стороны в сторону под неслышимый никому такт и перебирать пальцами струны немой электрогитары. Я, от идиотизма ситуации и от нервного шока, идиотски заржал, глядя на нее...

Нас провожали, как звезд. человек двадцать стояли и махали нам руками, глядя как мы погружаемся в автобус, и время от времени выкрикивая на якутском языке какие-то фразы. Я знать не хотел, что они ним кричали; Светка старалась спрятать лицо, но постоянно срывала аплодисменты, чему удивлялись наши ведущие актеры (кроме меня, естественно, я-то знал, в чем дело).
По дороге домой наш худрук, типичный спивающийся провинциальный актер (тогда конечно он был для нас светилом в небе) начал что-то рассказывать про силу искусства, про то, что настоящий талант способен растопить сердце даже самого злого зрителя, и что мы должны запомнить этот день, потому что он наглядно продемонстрировал... бла-бла-бла.
Мы со Светкой сидели и молчали. Я пялился в совершенно, чернильно черное окно, Светка даже не смотрела в мою сторону, хоть и сидела рядом со мной.
Больше мы с ней не встречались, она ушла из студии, а в школе меня даже не замечала. Видимо, мой ржач в той ситуации запал ей в душу. А может, она просто решила не связываться с миром театра.