Две легенды о счастье

На большом тяжелом троне, хмуро подперев рукой щеку, сидел скучающий император. То и дело к нему входили приближенные, каждый с каким-то своим делом, и говорили ему о том, что засуха грозит погубить весь урожай и нужно собрать людей для строительства ирригационной системы; что необходимо вмешаться в давний спор глав двух кланов, грозящий междоусобицей. Другие говорили, что народ желает чаще видеть своего императора, что он не может служить и быть верен тому, кого почти не знает. Его просили позаботиться о безопасности людей вне кланов, ведь в последнее время значительно участились случаи загадочных смертей на лесных дорогах. Едва ли услышав хоть что-то из того, что до него пытались донести люди, которых он не мог считать ни друзьями, ни слугами, император все же, наконец, поднял взгляд.
- Оставьте меня!- сказал он властно.
Полурастерянные, полурассерженные его слуги-друзья удалились. Оставшись один, император зашагал по залу, едва ли не вслух выговаривая слова раздражения и досады.
- Всем от меня что-то нужно. Я должен и то, и другое, и третье. Меня замкнули в кругу вечного долга и обязанностей, а я не хочу ни слышать, ни видеть всего этого больше. Я не могу думать обо всем и всех сразу.
Через три часа взмыленный конь императора уже стоял у стен Белого Храма и чувствовал заботливые руки Эдеры, ученицы Утра. Сам же император сидел напротив служительницы Утра Ивеллы.
- Я ведь человек, мне надоело быть только правителем, - продолжал император свой монолог, - У меня есть иные мысли и желания. Почему я должен всегда жертвовать ими?
- Ты слишком растревожен, властитель, - промолвила Ивелла, - я помогу тебе. Однако, ты видишь – солнце входит в зенит, кончается мое время. Но я продлю его для тебя, ведь ты не взял у этого утра духовные силы, не прислушался к нему и не узнал верной дороги, которую указывает Утро. Ты еще не готов вступить в день – время для действий. Поэтому иди за мной.
Дарительница поднялась и быстрыми, легкими шагами вышла из Храма. Чуть недовольный, император последовал за ней. Сделав на ходу знак Эдере, служительница повела императора к реке. Еще какое-то время ее летящие шаги скользили вдоль берега и вот, наконец, оба оказались у тенистой заводи. Войдя в шатер ивовых ветвей, служительница села и взглянула на императора. В его лице она прочла намерение продолжить исчисление своих повседневных мук и, не теряя мгновения, спросила:
- Я поняла тебя, чего же ты хочешь?
Император с упоением стал описывать жизнь свободную от принуждений, налагаемых высокой ответственностью, жизнь по собственной воле, спокойную и радостную.
- А ты не думал, что возможность заботиться о своем народе, беречь его от бед тоже может быть наградой и счастьем? Ты только взгляни на это по-другому. Это не бремя, это твоя величайшая привилегия. Это твой святой долг, исполнение которого должно быть радостным, исполнение которого делает тебя первым среди детей твоего народа. Пойми, суть не в том, что вокруг тебя, суть то, что в тебе. Измени в себе то, что мешает тебе быть счастливым, и мир вокруг тебя изменится сам.
Ничего не изменилось в лице императора – он слышал и не слышал ее. Его слишком сильно занимала мысль о том, как он устал и как ему все надоело. Заметив это, Ивелла сказала:
- Хорошо, будь по-твоему. Тебе будет дано то, чего ты хочешь. Несчастным людям действительно трудно быть мудрыми и сильными. Хотя если бы ты смог перешагнуть порог, своих нынешних мыслей, ты бы уже не был несчастен. Я спою тебе песню, слушай.
Она запела, и император потерялся в неуловимых звуках. Когда мелодия стихла, он вдруг понял, что находится на площади перед дворцом, что на нем бедная крестьянская одежда и что он стоит в густой толпе людей, с нетерпением чего-то ожидающих. На прекрасном коне на площадь въехал император. Величие его облика и слов, с которыми он обратился к народу, покоряло и приковывало к нему все взгляды, все сердца. Люди чествовали своего мудрого и доброго правителя.
- Как?! Это же я! Вернее, это должен быть я! Почему же я в толпе? Эта слава, эти подвиги и почести мои, мои по праву! Ведь это Я – первый среди живущих. Видеть каждый день только землю, простой дом и одни и те же лица, когда вся эта сверкающая жизнь должна быть моей! У императора есть власть для сиятельных свершений, а что может незаметный крестьянин? О если бы я мог, все вернуть!
- Проснись, император!- сказала Ивелла.
И император очнулся. Но открыв глаза, он тут же оборвал золотую путеводную нить, которую подарил ему сон. Он тут же вернулся в свой прежний мир ничуть не измененный ни внутри, ни снаружи. Не чувствуя себя более уютно в присутствии жрицы, чей испытующий взгляд он чувствовал, император нахмурился и быстро встал.
- Постой,- попросила Ивелла, - порадуйся хотя бы этому короткому мигу, этой водяной лилии или этой мягкой тени.
Не принимая того, что говорила жрица, и в то же время смущаясь своего упрямства, император быстро пошел прочь.
На большом тяжелом троне, хмуро подперев рукой щеку, сидел скучающий император.

А в Храме Эдера спрашивала Ивеллу:
- Значит, ты не смогла ничего ему подарить? Значит, мы не всегда можем украсить человеческую жизнь? Не всегда можем помочь?
- Никто не может заставить человека принять дар. Он сам берет его или нет. И никто на свете не может помешать человеку быть несчастным.


***

Даже ее родители считали ее рождение дурным знаком. До поры мать скрывала знак, которым была отмечена ее дочь. На прекрасном чистом лбу девушки темнело родимое пятно, имеющее четкую форму звезды.
Однажды веселая маленькая девочка, не понимавшая, зачем мать заставляет ее все время носить на голове платок, нечаянно сорвала его, увлеченная игрой. С тех пор люди стали сторониться ее. С ней мало говорили. У нее не было друзей. Но прогнать ее никто не решался. За всю свою жизнь девушка никому не причинила зла, никого не оскорбила, никогда не отказывалась от работы. Все смутно боялись того, что ее рождение могло значить для клана, но никто не решался открыто выступить против нее. Ее попрекали по мелочам, от нее отворачивались на улице, но никто не высказывал свой страх вслух, разве что шепотом в беседе с соседом. У нее больше не было прежнего имени, которое быстро забылось. Все звали ее Черной Звездой.
Пока была маленькой, она очень страдала своим крохотным сердечком, не понимая отчуждения людей. Когда же – довольно рано – ей открылась истинная причина, она легко и с радостью простила их, стала вновь смеяться и петь. Она их понимала и никогда больше не обижалась. Конечно, ей очень хотелось быть среди них. «Но нет, так нет, - говорила она себе, - я буду рядом». Сама она не ощущала ничего рокового в своем знаке. Он даже особо украшал ее.
Она постоянно занималась какой-то работой, чтобы не слишком бросаться в глаза, а вечером уходила в поле или на реку, слушала соловьев или собирала травы. Она встречала каждый рассвет и провожала каждый закат. И в лице ее всегда светилось счастье. Когда она изредка поднимала от работы это сияющее лицо, люди поражались и даже на минуту забывали свой страх. Иногда они неосознанно даже начинали улыбаться ей в ответ, но опомнившись, скорее отходили. А она хранила в себе их улыбку еще долго, долго.
Она была красива. Она прекрасно пела и танцевала, только об этом никто не знал, ведь на общих праздниках ее старались не замечать. Однажды в отчаянье ее мать сказала: «О, если бы ты родилась с жемчужиной в чаше! Твой знак сочли бы предназначением служению Ночи, символом таинственной красоты! А здесь, в клане ты – темное предзнаменование, и никто не знает, что за ним стоит. В далеком Храме тебе бы поклонялись, здесь ты – страшная загадка». Девушка стала спрашивать о Храме, и мать рассказала ей все, что знала, надеясь, что, может, дочь уйдет туда, и дарительницы примут ее даже без жемчужины – знака жрицы Храма. Но девушка вовсе не собиралась покидать клан, свой дом, своих родных и всех знакомых и дорогих с детства людей.
И вот наступил день ее второго совершеннолетия. Перед хранительницами встал выбор: либо допустить ее к совершению общего ритуала, либо отвергнуть раз и навсегда. Хоть и с опаской, они решили, что Черная Звезда будет участвовать. И вот вечер, и она в горшочке несет огонь к священному очагу. И вдруг, словно след падающей звезды, только здесь среди людей. Яркая короткая черта и нет огня. Черепки и угли на земле, среди них – растерянная девушка с темной звездой на лбу. На минуту все онемели. Первой очнулась ее мать. Испугавшись за участь дочери в такой момент, она выдернула ее из круга и быстро повела домой.
Девушка проплакала всю ночь, досадуя, что не выдержала столь простого испытания, которое вновь могло вернуть ее в круг людей. Утром же, вытерев слезы, она как всегда умылась у реки, причесала волосы и села за работу. Вскоре к ней вошла мать.
- Я была у главной Хранительницы. Она сказала, что больше не хочет видеть тебя в клане. Тебе лучше уйти куда-нибудь на время, пока все забудут. У меня есть троюродная сестра в клане Хризантемы. Закрой лицо и иди туда.
- Раз уж мне надо куда-то идти, то я пойду в Храм. Хорошо, мама? Я ведь все равно хотела его когда-нибудь увидеть. Значит, теперь настало время.
- Но дорога очень далека и безлюдна, - испугалась мать, но, подумав, добавила, - Впрочем, ступай.
Сборы были недолгими. Дорога и в солнце, и в дождь дарила ей новые впечатления, никогда не виданные чудесные картины, неизвестные запахи и звуки. С восторгом девушка впитывала их, радуясь природе и своему движению, и цели, что впереди, и дому, что позади.
Ивелла, служительница Утра, первой заметила хрупкую фигурку, приближающуюся к Храму. Широко распахнутые прекрасные глаза и ровный, отмеченный звездой лоб сказали ей многое. Они встретились взглядами и без слов поняли друг друга. Здесь были и восторг, и восхищение, и приветствие, и благодарность, и осознание духовного родства. Ивелла попросила свою ученицу позвать всех жриц Храма. «У нас необычная гостья,» - сказала она. Через несколько минут в Зале Вечера, ведь солнце уже клонилось к горизонту, сидели девять женщин, одетых в белое. Жрица Вечера Суэлла, по праву старшей в это время суток, сказала:
- Черная Звезда, ты – дарительница и жрица Храма по сути своей, но ты предназначена в первую очередь не ему, а людям. Именно поэтому в твоей чаше не оказалось жемчужины. Ты можешь оставаться здесь, сколько пожелаешь, но мы знаем, что ты уйдешь, оставаясь верной своему пути. Твое рождение – дар Храма людям в это непростое время.
- Можешь передать людям кланов наши слова, - сказала жрица Ночи. – Когда тьма сгустится вокруг них, светить им станет Черная Звезда!
- Нет, ты не уходи, - вдруг воскликнула Эдера, ученица Утра. – Там ты вновь окажешься одна под косыми взглядами, вновь среди упреков и отчуждения. Тебе не дадут возможности принести дары, на которые ты способна.
Девушка вопросительно посмотрела на Дарительниц и тихо произнесла: «Нет, я пойду». Ивелла поймала этот взгляд и погасила тревогу в нем.
- Ты все знаешь сама, - сказала она. – Никто не сможет помешать тебе делать то, что ты делаешь. Этому невозможно помешать.
Прощание без слов. Разговор глаз, соприкосновение сердец. И вот от Храма удаляется девушка в сверкающем белом платье. Вьется на ветру короткий легкий шлейф.
- Но ведь там она будет несчастна, - тихо произнесла Эдера.
- Нет, - ответила Ивелла. – Ее счастье – в ней самой, в том мире, который она видит и творит вокруг себя. Суть в том, что в тебе самом, помни это. Никто не может помешать человеку быть счастливым!