Сейчас вот обнаружил, что 27 июня оказывается был юбилей. Ровно 4 года назад в этот день, я создал себе дневник на ЛиРу. Особо вести его я не собирался, это было что-то типа эксперимента.
Сначала я публиковал здесь исключительно Энциклопедические рассказы - экспериментальные миниатюры.
Затем появились заметки про кино.
И наконец, я совершенно ушел от своего прежнего принципа анонимности и начал писать про жизнь
А в конце концов начал я тут писать всякую фиготу.
Дневник мой пережил серьёзные изменения за эти годы, и даже сменил название.
Кажется, в самом начале было гораздо интересней.
Но старость - не радость. Ничего не поделаешь.
В общем - поздравляю себя и вас за одно.
Ура!

Раз такое дело, хочу поделиться небольшим анализом стихотворения прочитанного в детской книжке. Даже не анализ это, а так - мысли

Села баба на баран,
поскакала по горам.
Виндадоры-виндадоры,
виндадорушки мои!

Ну я про бабу севшую "на баран" ничего говорить не буду.
А вот что же такое "виндадоры"?

читать анализ

Я решил добавить ещё рубрик в дневник.
вот теперь чего есть:
Про жизнь -- ну это про жизнь мою, всем будет интересно узнать о жизни такого замечательного и талантливого парня как я

Про кино -- здесь в основном рецензии на фильмы, а так же информация о тех кинематографических событиях в которых я принимал личное участие

Энциклопедические рассказы - здесь моё литературное творчество

Живопись - тем кто ещё не знает, настоятельно рекомендую посмотреть на мои художественные работы. а тем кто знает пересмотреть их - нужно постоянно возвращаться к замечательным произведениям искусства, это важно для культурного роста личности

Стихи -- тут всякие разные стихи, в основном чужие.

Книги - тут мои  размышления про книги, их немного, но всё же есть кое-что.

Басткон 2006 - здесь неоконченный отчёт о моей поезде год назад на конференцию писателей-фантастов "Басткон 2006" можно не читать.

- Ты пришел?
- Да, я пришел.
- Задержался немного, да?
- Ну…, да чуть-чуть, извини…
- Ничего, ничего, чего уж там… Мне не привыкать…
- Я же сказал, извини… Были дела…
- Да, да конечно… Дела… Ты очень занят… Все очень заняты… Только мне одной делать нечего…
- Прекрати…
- Хорошо, я замолчу… (пауза) Ну ладно, расскажи что-нибудь, всё равно теперь уже никуда не успеем…
- А куда ты собиралась?
- А ты не знаешь? Я говорила тебе несколько раз.
- Когда?… Я не помню…
- Да? Ну и ладно, не о чем жалеть.
- Господи! Ну куда ты хотела пойти?!
- Неважно… Расскажи мне о своих делах…
- …Хорошо… Я… Ну что опять случилось? Я так больше не могу!… Объясни мне наконец, чем ты недовольна, а?…
- Да я всем довольна… Моя жизнь наполнена радостью. Я прекрасно себя чувствую и выгляжу тоже прекрасно… (после паузы, гляди на свои ноги). Знаешь, что мне больше всего нравится во мне? Это мои ноги… Они великолепны, не правда ли?
- Да, это точно… Твои ноги – просто класс!
Читать далее...

На небе показались ещё четыре луны. Каждая из них теперь висела точно над одной из колон. Женщина в тунике теперь стояла в центре площадки, возле серебристого котла. Восемь “обезьян” встало между колонами, по две с каждой стороны квадрата. Они начали тихонько петь, с каждым мгновением повышая голос. Он уже слышал эту песню, там возле костра. Женщина подняла правую руку вверх и в фиолетово-красном свете лун блеснул серебряный жезл или что-то похожее, точнее он рассмотреть не смог. Теперь голоса звучала очень громко. “Обезьяны” начали раскачиваться в такт собственной песни, и теперь она сопровождалась музыкой – мохнатые руки принялись ритмично хлопать по черным мускулистым бедрам.
Внезапно он почувствовал чьё-то присутствие. На площадке был кто-то ещё, кто-то непохожий ни на женщину в легком одеянии, ни на этих странных поющих “обезьян”, ни на него самого, испуганного и удивленного, скрывающегося от всех. Этот кто-то был невидим, но он его чувствовал. Да и не только он. Женщина вдруг опустилась на колени перед котлом и что-то быстро заговорила на красивом певучем языке. Она говорила негромко, но он слышал каждое слово, каждый звук её молитвы или песни или чего-то там ещё. Внезапно огонь на концах колон померк, а луны и звёзды засияли в несколько раз ярче. Пение “обезьян” и причитание женщины слились в единый стон, стон – ожидания, боли и мольбы. Сильный порыв ветра заколыхал ветви высоких деревьев, и с куста за которым он прятался сорвало не менее сотни узких золотистых листьев.
Он торопливо протер глаза, в которых ветер бросил несколько горстей песка и вновь устремил свой взгляд в центр площадки. Теперь над котлом появилось голубое свечение. Оно начало густеть, вытягиваться и вот уже над котлом кружился голубой мерцающий шар, немного похожий на глобус или землю из космоса. С вершин столбов в центр шара ударило несколько молний, и он вдруг лопнул снизу и всё вокруг озарилось голубой вспышкой, от которой он на несколько секунд ослеп. Когда же он снова мог видеть, женщина осторожно доставала из серебряного котла обнаженного младенца, его кожа немного мерцала во вновь наступившей тьме…

На самом деле, можно писать всё, что в голову придет.
Но ведь это же неправда. Что значит в голову придет? Откуда придет? И как придет? И как в голову попадет?
Неправда это. Ничего в голову не приходит. Всё в голове уже есть. Выходит всё уже есть, а всё время новое.
Но это не важно.
Важно вот что.
Что такое "на самом деле"?
Это что, попытка выделить абсолютную истину?
Это очень удивительно.
Прислушайтесь, как разговаривают современные люди!
Они либо повторяют постоянно, к месту и не к месту фразу: «на самом деле», либо фразу: «как бы».
Это принципиально разный подход к оценке реальности.
Первый утверждают абсолютную истину (раньше бы сказали – «Истину от Бога»), вторые сомневаются вообще в существование истины. То есть вообще в существовании чего бы то ни было.
Вот, как бы, и всё.

При выходе не забываем свои вещи.
Я не забываю. Но мне напоминают.
Если не будут напоминать, я начну забывать?
А если начну забывать, то будут больше напоминать?
А если вообще не напоминать, будут больше забывать?
А если будут больше забывать, то будут больше напоминать?
К чему всё это?
Я просто люблю предложения со знаками вопроса. Я бы всегда разговаривал такими предложениями.
Нет, не так.
Вот так.
Я просто люблю предложения со знаками вопроса? Я бы всегда разговаривал такими предложениями?
Нет, не так?
Вот так?

Узурпатор
Основа узурпаторской власти – деспотизм.
Деспотизм основан на армии и флоте.
Флот стоит на воде.
Вода держится на планете, в рамках океанов.
Иногда она переходит эти рамки.
Но это не важно.
Мне просто нравятся слова.
Такие слова с рычащими, со свистящим, и вообще слова.
Типа узурпатор, отоларинголог, курджа, бибимоки, Звенигород, Кулибин, чупакабра.
Эти слова щекочут мой мозг изнутри.
Это очень приятно.
Вот смотрите ещё.
Кваджра, убирина, тосла, Биробиджан, кроватка, лапырь, зубатка, глюмдальклич, бузун, чулида, кропатина.
Узурпатор, узурпатор, узурпатор.
Как мне нравятся слова. Я могу часами их повторять, и получать диковинное удовольствие.
Но надо остановиться. Хотя зачем?
Узурпатор. Узурпатор. Узурпатор. Узурпатор.
Деспотизм. Варджа. Миклухомаклай. Бирюлька. Чебоксары швондер. Кулибин. Румцайс. Румцайс. Румцайс.
Смерть.
Забвение.
Вечная жизнь
Вечная память.
Забвение
Узурпатор.

– А что это у вас такое? – игриво спросила она, указывая на браслет серебристой змейкой обхвативший загорелое запястье.
– Часики! – с гордостью ответил он.
– Часики? – она сделала круглые глаза и подняла брови домиком, – А откуда же они?
– Из магазина! – с гордостью ответил он.
– И где же этот магазин? – она прищурилась и придвинулась ещё ближе.
– В городе! – с гордостью ответил он.
– И в каком же это городе? – она наклонилась вперед, так что он почувствовал жар её тела.
– В Москве! – с гордостью ответил он.
– Надоел ты мне, – сказал она и отвернулась.
Смеркалось.

Свобода (пьеса)

 
Зал небольшого театра. Сцена задернута занавесом. В первом ряду сидит Зритель.

 
Зритель (читая программку, разговаривает сам с собой): Та-а-ак… Что тут у нас пишут?.... Революция в театре… Совершенно новое в драматургии… Абсолютная свобода…. Полная интерактивность действия… Зритель становиться главным героем пьесы… Всё, от классики до авангарда… Звучит заманчиво…  А как на самом деле? Меня удивить трудно… Ну давайте, показывайте… А мы посмотрим…

 
Занавес открывается, на сцене – Актриса.

 Актриса: Отец умер ровно год назад, как раз в этот день, пятого мая.… Было очень холодно, тогда шел снег. Мне казалось, я не переживу… Помню, когда отца несли, то играла музыка, на кладбище стреляли. Он был генерал, командовал бригадой, между тем народу шло мало. Впрочем, был дождь тогда. Сильный дождь и снег…

Зритель: Хм… Ну да, классика… Только почему она одна? Где ещё две? Ну ладно, 
а ещё более классическое они могут? 

 Актриса (подходит к краю сцены):

 
Но вот доходят слухи до меня,

Что мой отец был умерщвлён злодейски

И будто тень его всё ещё здесь

блуждает…

 
Вот что мне слуги наши сообщили:

 Две ночи кряду эти офицеры,

Бернардо и Марцелл, неся дозор,

В безжизненной пустыне полуночи

Видали вот что. Некто, как отец ваш,

Вооруженный с ног до головы,

Является и величавым шагом

Проходит мимо.

 

Зритель: Любопытно… Женщина – Гамлет, это я где-то уже слышал, конечно, но любопытно… Вот ведь парадокс – во времена Шекспира все роли исполняли мужчины, а теперь даже Гамлет – женщина! Вот ведь феминизм… Ну да ладно, это можно за авангардную классику посчитать, а что насчёт классики авангарда?

 
Актриса (быстро и монотонно): Но что такое этот призрак? Принимая во внимание существование личного Бога таким каким оно проистекает из последних социологических работ Пуансона и Ватмана в виде субстанции седобородой вневременной внепространственной кококоторый с высоты своей божественной апатии божественной афазии божественной агнозии влюбит нас всех кроме некоторых неизвестно почему но со временем встанет ясно... и подобно божественной Миранде….

 
Зритель: Ух-ты, Беккет что ли?! Это уже интересней! Ну ладно… (листая программку) А почему пьеса называется «Свобода»?

 
Актриса (громко и с чувством): Свобода! То к чему всегда стремиться человек, то, что ему всегда не хватает!

Свобода! Это полное отсутствие догм и правил, навязанных чужой волей!

Перед свободным человеком открывается великое множество путей, а не один – два обычных. Можно делать всё что захочется, руководствуюсь только собственным желаниями и стремлениями, можно отвергнуть все, что считалось правильным и неправильным раньше, и найти самому все ответы на все вопросы. Можно не обращать внимания ни на кого, и делать то, что никто никогда не делал, потому что был несвободен!

 
Зритель: Так-так-так.… Значит, говорите полная интерактивность? Можно делать, что никто никогда не делал? Свобода?... Что бы такого придумать…

А что если в самом начале главного героя убивают? И он не воскресает и не возвращается ни в виде призрака, и ни в каком другом. И про него никто не вспоминает? Просто убили и забыли? А? Такое вы можете?

Актриса поднимает руку. В руке у неё пистолет. Она стреляет в Зрителя. Зритель падает и умирает.

 

Занавес.

Всеволод стряхнул с ладони последние частички шерстки, тряхнул руками, обернулся и зашагал к крыльцу. Поднявшись по скрипучим ступенькам, он на мгновение задержался, машинально вытер руку о рубаху, а потом решительно дёрнул дверь. В сенях Всеволод скинул шапку на лавку и тихонько приоткрыл дверь в комнату.
За столом сидел морщинистый дед с пышной седой бородой.
– Кто там? Не бойся, не съем! Заходи! – весело сказал старик, повернувшись на скрип петель.
Всеволод вошел в комнату. Перекрестившись на образа, он сделал несколько шагов к столу, выходя на свет.
– Сева! Ты?! – охнул дед, – ну проходи – проходи, садись, чего стоишь-то? Что ж ты раньше не пришел, я вот только обед закончил. Но котелок ещё тёплый, бери картошечка там…
– Сыт я, дед Игнат, – ответил Всеволод, садясь на лавку, – Спасибо!
Дед Игнат ухмыльнулся в усы.
– Ну сыт так сыт… Ну что, Сева… Я ведь знаю, зачем ты пришел… Пирамидка с тобой?
Всеволод сунул руку в карман и вытащил зеленую фигурку. Дед Игнат осторожно принял её из рук Сени, и принялся внимательно разглядывать диковинные буквы, чёрной вязью покрывающей все стороны Пирамидки.
– Хорошая… – произнес он. – Ты кстати шерстки-то достаточно посыпал?
– Да достаточно, достаточно, дед Игнат, – нетерпеливо сказал Всеволод, – что ж я не понимаю что ли?!
– Ну и славненько… Надо, надо традиции помнить, – старик уже засовывал Пирамидку в карман. – А это вот тебе!
Игнат бросил через стол что-то похожее на несколько скрепленных между собой хромированных колёсиков из часов.
Всеволод поймал брошенный предмет и начал его разглядывать.
– Да ты на свету-то не смотри, – весело произнёс дед, поднимаясь из-за стола. Сева понимающе кивнул и быстро сунул шестерёнки в штаны.
– Ну, раз уважил ты старика, то и я в долгу не останусь, – дед подошел к печи. – Ну, чего сидишь-то? Дуй сюда!
Всеволод торопливо подошел к старику.
– Вот она где, родимая – с гордостью произнёс дед Игнат, отодвигая чугунную дверцу в сторону.
В комнате сразу же запахло озоном. Из открывшегося проёма раздалось далёкое потрескивание, что-то похожее на шум ветра и приглушённый женский крик. Комната озарилась голубыми всполохами.
– Ну, давай, давай, сынок не бойся… – мягко произнёс старик, отходя в сторону.
– Спасибо… – пробормотал Всеволод. Он робко протянул руку в мерцающий проём. В тот же миг в него ударила голубая молния. Сеня закричал. Казалось кто-то огромный и невидимый схватил его за руки и мощным рывком втянул внутрь.
«Всё-таки мало он шерстки посыпал», – подумал улыбающийся дед Игнат, ставя дверцу на место.

Он поднялся по заледенелым ступенькам и шагнул в прозрачную трубу надземного перехода.
«Сколько же тысячелетий человек жил без огня? – думал он. – Сколько поколений сменилось, прежде чем человек приручил пламя? Сколько веков он жрал сырое мясо, кутался в вонючие шкуры, скрываясь от зимней стужи, спасался бегством от дикого зверя? Да и человек ли? Может быть, просто бесхвостая тупая обезьяна? Может быть, только огонь сделал из этих скотов людей?»
– Извините, у вас огоньку не найдётся? – навстречу ему шагнула хрупкая, очень молоденькая девушка.
Он быстро окинул её взглядом. Спутанные волосы, выбивающиеся из-под вязаной шапочки, явно тоненькая для нынешних морозов куртка, запачканные сапожки.
«Наркоманка», – подумал он, сжимая в кармане финку. И быстро пошел вперёд.
Девушка несколько мгновений смотрела ему вслед, потом отвернулась к стеклу.
«Как же холодно… Боже мой, как же холодно! Ну хотя бы немного тепла, хотя бы спичка или зажигалка, тогда, наверное, было бы не так…»
Она повернулась и побрела к лестнице, чуть не столкнувшись с безногим в камуфляже, что сидел в инвалидной коляске.
Его взгляд остекленел. В его глазах можно было увидеть два бегущих огненных потока – один, жёлтый – навстречу, другой, красный – вперёд.
«Каждый день эти машины, – думал он. – с утра до вечера, каждый день эти фары и стоп-огни. Если бы я только мог… Если бы я только мог уйти отсюда!... Я сжёг бы этот мир».

У меня есть ключ, который нельзя никому отдать.
Ключ открывает дверь, которую никому нельзя показывать.
За дверью есть комната, в которую никому нельзя заходить.
В комнате есть стол, за которым никто не сидит.
На столе есть коробка, которую нельзя открывать.
В коробке лежит предмет, который никому не принадлежит.
Если обладать этим предметом, ничего не измениться.
Вопрос: зачем мне ключ?

Вчера я видел Звездное колесо. У колеса было четыре спицы: первая, вторая, восьмая и четвертая. Восьмая походила на наконечник стрелы лучника, а четвертая своей продолговатой формой напоминала глаза чёрного дракона.
Звездное колесо располагалось на небе, на расстоянии шести солнечных дисков западнее перевала. За перевалом жили люди с зелеными нашивками на рукавах. Свои кровавые ритуалы они проводили по пятницам, в среду они ели рыбу, а по понедельниками умывались слезами.
Дальше на север не было ничего, кроме трёх каменных столбов называемых Песьи ноги. Говорят, была ещё четвертая нога, но её разрушил удар молнии.
Грозы в этих местах явление не редкое. В позапрошлом году от Небесного огня сгорели восемь деревень.
Дальше за Песьими ногами, там, где черно-зеленый лес спускается к озеру, стоит небольшая избушка. Там живут старик со старухой. Каждую весну старик посылает старуху за коплётом – чудесной ягодой, что растёт только в Змеиной канаве. Канава тянется на много верст. Говорят, что это след гигантского змея, приползшего из-за гор и свалившегося с крутого берега в Чёрное озеро. После этого случая в озере живут только бородавчатые жабы да рыбы-звездочёты.
Рыбы-звездочёты любят всплывать и считать звезды. И только они заметили, что Звездное колесо уже совсем скрылось за высоким хребтом, который укрывает жителей той земли от сигналов сотовой связи.

От мороза портится кожа,
От мороза портится рожа.
От мороза бывает настроение на нуле
А чаще всего, ещё ниже…
Что же делать? Может скакать на коне,
Приближаясь к Африке ближе и ближе?
А может залезть на стул или табурет
И рассказывать детские сказки?
Эх… жаль детство прошло, настроения нет
И куда подевались салазки?
Вот найти бы их и бегом во двор
И кататься часа четыре!
А потом домой, за обеденный стол
Наслаждаясь теплом в квартире
Слушать тишину и смотреть в окно
Где снежинки, фонарь и морозы
Это всё - лучше, чем кино,
Интереснее взрослой прозы!

Пока в тролейбусе ехал придумал, а дальше непридумывается...

– Ты там что, плачешь? – спросил он.
– Просто дождь… – сказала она, вытирая ладонью лицо.
– Просто дождь… – он повернулся к окну. В стекло ударялись и тут же скатывались вниз мелкие капли. Он несколько секунд смотрел на быстро угасающий день и молчал. – Иди домой… У тебя же зонта нет, простудишься.
– Хорошо, – тихо сказала она. Синий огонёк в её руке погас.

****


Она шла рядом с ними, на расстоянии шага, близко и далеко. Иногда она склоняла голову, чтобы услышать, о чем идёт разговор, едва заметно улыбалась и молчала. Когда на пути попадались лужи она обходила их ещё более отдаляясь от своих друзей, но тут же возвращалась обратно.
Когда мы подошли к остановке, она попрощалась с нами, перешла улицу и быстро зашагала по тротуару. А я остановился и долго смотрел ей вслед, на маленькую фигурку почти уже неразличимую в тусклом свете ночных фонарей. Мне ещё несколько минут казалось, что среди коле6лющихся теней деревьев я вижу её стремительную, похожую на бег, походку.
А потом я поднял глаза и отыскал на небе удивительно яркую Полярную звезду.

Лаврил Авин заканчивала свой очередной концерт. Толпа на стадионе бесновалась. Лаврил была счастлива.
«Как хорошо, что я не такая как все! Как хорошо, что у меня необычная жизнь! Как было бы скучно, если бы я была обыкновенной. Как это вообще скучно, быть простым человеком. Как хорошо, что я – Звезда! Все, что угодно, только не обычная жизнь!»
И ещё она думала о своей украинской прапрабабушке. Как она могла жить в этом маленьком доме, затерянном среди бескрайних золотых полей, что сливаются на горизонте с ровно голубым, без единого облачка, небом? Неужели не скучно ей было сидеть в своём саду, слушая крепкий, хрустящий стук румяных яблок, что срывались с ласково тянущих свои ветви к маленькому дому яблонь? Как она могла подолгу стоять на обрыве у широкой реки, прищурив обрамленные сетью мелких морщинок карие глаза, любуюсь зеленой шапкой соснового леса на том берегу? Как она не понимала своей мелочности, когда несла ещё теплое молоко в крынке на продажу? Нет! Это не для меня! Я не хочу такой скучной, обыкновенной жизни!
Лаврил Авин закончила концерт песней «Anything But Ordinary» и ушла за кулисы. Она улыбалась.
Лаврил и не подозревала, что сверху, оттуда где крепились мощные прожектора, за ней следит недобрый взгляд. Это был марсианин. Он невидимой молнией скользнул вниз к хрупкой девичьей фигурке.
Мировая попзвезда ощутила острую боль в шее. Но она даже не успела вскрикнуть. Марсианин проник сквозь кожные поры, внедрился в кровь, достиг сердца и сожрал его изнутри.
Трагическая смерть молодой певицы шокировала миллионы поклонников.

Даниил Хармс не любил детей. А дети его очень любили. Бывало, окружат его и говорят: «Дядя Даня, почитай нам стихи!».
Хармс вздыхал и начинал читать:
Как-то бабушка махнула
и тотчас же паровоз
детям подал и сказал:
пейте кашу и сундук.
Утром дети шли назад
сели дети на забор
и сказали: вороной
поработай, я не буду,
Маша тоже не такая…
И дети смеялись. А Хармс не смеялся. Он думал: «Ах, если бы они знали… если бы они только знали…. Если бы они могли понять…понять, о чем это… О чем на самом деле это стихотворение… Они бы не смеялись».
Но дети не понимали, и смеялись. Только один мальчик Витя все понял. Он долго думал, не спал всю ночь, а потом пошел к папе и все ему рассказал. Витин папа тоже долго думал, потом пошел и сообщил куда следует.
А потом Хармса арестовали и посадили в тюрьму, где он и умер от голода во время блокады.

Когда Румцайс был маленьким, он хотел стать пограничником. Румцайс начертил на земле полоску, встал возле неё, взял в руки черную палку и охранял границу. Никто не должен был пересекать черту без разрешения Румцайса. А если кто-нибудь всё-таки пересекал, Румцайс сердился, ругался и стрелял в преступника из своей чёрной палки.
«Пиф-паф», – говорил Румцайс прицелившись, – «пиф-паф. Падай, ты убит.»
И нарушители действительно падали. И больше не поднимались. Когда люди пытались им помочь, они сами валились на землю.
Люди стали бояться Румцайса, и старались обходить его дом стороной.
Однажды отец позвал Румцайса и сказал: «Что ж ты делаешь, сынок?» Хотя, честно говоря, отец сомневался, что Румцайс его сын. Румцайс был черным, а отец белым. А матери у Румцайса никогда не было.
Однажды утром, Румцайс пришел к границе и увидел что ночью кто-то стер его линию. Румцайс громко закричал, так что было слышно в соседней деревне, и расплакался. С тех пор он перестал мечтать о границе, и захотел стать охотником. Румцайс часто играл в охотника – ходил в лес со своей чёрной палкой и стрелял в зверей.
«Пиф-паф», – говорил Румцайс прицелившись, – «пиф-паф. Падай, ты убит.»
Но звери не падали. Наверное, потому что не понимали человеческого языка.
Тогда Румцайс пошел в город, в самую большую Библиотеку, нашел книгу по звериному языку, и изучил его.
«Пиф-паф», – говорил Румцайс по-звериному, – «пиф-паф. Падай, ты убит.»
Но звери всё равно не падали, а только смеялись над Румцайсом, говоря: «Чего ты нас своей чёрной палкой пугаешь, вот если бы у тебя черное ружьё было бы тогда ладно, а так палкой нас не испугаешь».
Тогда Румцайс выбросил свою палку и дал себе зарок, что когда вырастет, купит себе чёрное ружье, построит себе дом прямо в лесу возле реки, и будет сушить на печке связки белых грибов.


Написано по просьбе Снеж, в продолжении
http://www.liveinternet.ru/journalshowcomments.php?journalid=858978&jpostid=6700652

Почему я не графоман? Почему я не люблю писать? Почему у меня нет десятков повестей и романов, сотни рассказов, тысячи стихов? Почему я не храню на полки стопки исписанных тетрадей? Почему у меня нет цикла «Сто гениальных стихотворений»? Почему я еженедельно не выкладываю в сеть свои новые творения? Почему я не принимаю восторженные отзывы от таких же графоманов как я? Почему я не участвую во всех литературных конкурсах? Почему я не атакую своими работами крупнейшие издательства? Почему мои книги не выходят массовым тиражом?
Почему я не уверен в своей гениальности? Почему я испытываю страх перед чистым листом? Почему каждый раз я будто наталкиваюсь на невидимую стену? Почему образы, что клубятся в моей голове, сразу же погибают, стоит им перенестись на бумагу? Почему слова не хотят выстраиваться в линии, а уродливо толпятся, тесня друг друга? Почему мне так трудно писать? Почему мне так не хочется приступать к работе? Почему?
Почему я не графоман? Так ведь было бы намного проще.