Дождь лил как из ведра, но мне было плевать. Так же, как было плевать на где-то разбитую губу, на рубашку, которую я кому-то зачем-то отдал, и на промокшие ботинки, в которых я проходил всю ночь. Лето стремительно превращалось в осень, затянувшийся вечер пятницы превращался в утро рабочей субботы, а пьяный я стремительно превращался в меня же похмельного.
Я шёл через парк. Тогда, ночью и пьяному, мне казалось, что так, я приду на работу ещё до рассвета. Возможно, думал я, мне даже удастся поспать. Разумеется я ошибся: уже почти рассвело, а я даже примерно не представлял, в какой части парка я нахожусь. Тогда, я и услышал музыку.
Откуда-то из глубины парка звучал свинг. Какая-то горячая, кипящая мелодия, которую я не слышал ни до, ни после. Я пошёл на звуки музыки.
Не знаю, как долго я шёл, я немного потерялся во времени, все пытаясь опознать мелодию. Просто, аллея вдруг кончилась, и я вышел к широкому деревянному помосту, со всех сторон окружённому деревьями.
Помост был не больше полуметра высотой и служил, судя по всему, то сценой, то трибуной, то танцполом. Из рупоров, висящих на четырех столбах по периметру играла музыка, а на самом помосте, танцевала под дождём девушка.
Её короткое красное платье, ее растрепанные, коротко остриженные тёмные волосы, все было насквозь мокрым. Из уголков закрытых глаз стекали по щекам остатки туши для ресниц. Босые ноги с остервенением били по лужам, поднимая вокруг неё тучи брызг.
Я смотрел на неё и боялся даже вздохнуть. Меньше всего на свете, она походила на человека. На стену дождя, которая идёт на тебя несокрушимой громадой. На шквальный ветер, ломающий ветки деревьев. На лесной пожар. Было в её танце какое-то иступление, словно она танцевала в последний раз. Словно от этого зависела судьба вселенной. В какой-то момент, мне стало казаться, что дождь и ветер - тоже танцуют вместе с ней. И вдруг, музыка закончилась.
Девушка открыла глаза. Она пристально посмотрела на меня своим то ли пьяным, то ли безумным взглядом, а потом резко обернулась и побежала в сторону аллеи по ту сторону помоста.
Я запрыгнул на сцену и побежал за ней. Но к тому моменту, как я добрался до аллеи, та была уже пуста. Я сел на мокрый асфальт и поднял лицо навстречу струям стекавшей с веток деревьев воды. Я запоздадо понял, как по-идиотски выглядел со стороны. Я громко, во весь голос, стал кричать извинения. А потом рассмеялся.
Я смеялся, и все не мог остановиться. Я опрокинулся навзничь, лежал и продолжал смеяться. Потом я встал, и все ещё давясь смехом, пошёл обратно к помосту. Там стояла тишина, и не было ничего, что напоминало бы о том, что происходило тут минуту назад. Я немного побродил вокруг, пытаясь найти, откуда включали музыку, но все, что я обнаружил - была пустая палатка звукаря на балкончике неподалёку.
Слегка удивленный и окончательно трезвый, я вдруг понял, где нахожусь и побрел в сторону работы. Ботинки промокли, а губа была разбита. И я так и не понял, куда я дел рубашку. Но мне было плевать. Лето стремительно превращалось в осень, и с этим поделать, я действительно ничего не мог.
