Всё-таки и в нашем оперном захолустье бывает просвет между дежурными "Богемами" и "Волшебными флейтами". Вообще-то мне грех жаловаться - именно в Дрездене я пересмотрел больше опер, чем за три очень интенсивных года в Москве, с её 4 оперными театрами. Вот на сей раз и до "Гугенотов" добрался, премьера которых была несколько лет назад, но тогда мне было не до оперы. А вот сейчас счастливо реанимировали, что довольно редко бывает. И правильно сделали.
Это одна из тех постановок в Земпере, в которой позывы постмодерна подчинены нормальному консерватизму жанра. Где телегу не ставят впереди лошади. Может быть кому-то покажется такой стиль нафталинным, но по мне как раз. Нужно ставить или мегареалистично, как Дзеффирелли, либо минималистично, не загромождая сцену, делая действия понятными, символы очевидными. А вот заумь и режопера удается далеко не всегда. Тут должно быть невероятно точное попадание - обычно же выходит гибрид-уродец.

Вещь сама по себе грандиозная - хоть и длиннющая, почти четыре часа, но совсем не затянутая. Драматически ни одной лишней сцены, слова! Литьё! Статуя! Мрамор! Канова! Бернини! Тут и grande passion pathéthique, и политика, и дружба, и отцовская любовь. "Гугеноты" оказались оперой in a nutshell. В ней есть всё. Весь Верди - паж из Бала-Маскарада" один лишь пример, но драматически тоже, и Мусоргский, и даже будущий веризм проглядывает в устремлении нарисовать портрет подлинных чувств. Пожалуй, самое большое впечатление произвело музыкальное мастерство Мейербера - как он средствами отдельных инструментов, оркестровки рисует портреты своих героев, накладывает один хор на другой. Совершенно дьявольская лихость, на фоне которой монотонное подвывание бельканто тоника-доминанта-тоника кажется примитивным примитивом. Это та редкая опера, в которой как завороженный слушаешь оркестр, а не привыкаешь к нему после увертюры.

Сложность вокальных партий под стать и в субботу всё было ну уровне. Кто-то писал, что для "Гугенотов" нужно семь первостатейных исполнителей, что редко когда можно набрать. А тем более в Дрездене. Поэтому я буду не особо критичен и просто благодарен, что такую вещь смог увидеть вживую. Может и не скоро теперь представится снова возможность.

Удивительно насколько "Гугеноты" сейчас оказались актуальны. Почему? В них показана анатомия войны. Как она в первом действии проклевывается в словах, во втором прорастает обидами, в третьем замышляется, а в четвёртом и пятом заглушает, растаптывает всё вокруг. В инсценировке этот регресс гениально просто показан уменьшением "Тайной вечери" Леонардо, которая перед первым актом покрывает занавес. Сначала она огромная, во всю сцену, перед вторым действием меньше, и в конце едва видна. Бог уходит оттуда, где во имя Его убивают. И как раз в этот момент его именем начинают усиленно клясться и призывать на свою сторону. Делают это и католики - « Dieu le veut ! Dieu l’ordonne » - Бог велит, бог приказывает! во время клятвы кинжалов перед "Варфоломеевской ночью"- (совсем недавно слышали очень похожие слова от Гундяева и Ко.) и от протестантов, повторяющими как мантру гимн Лютера Ein feste Burg ist unser Gott. Только Варфоломеевская ночь была 450 лет назад, хотелось верить, что человечество шагнуло вперед, но как писал Ежи-Лец у каждого века своё средневековье. Актуализировал действие и режиссер дрезденских "Гугенотов" Петер Конвичны, осовременив протестантов и их палачей в последнем, пятом, самом коротком акте оперы. Волнами жертвы выбегают на сцену и их кладут короткими очередями из пулеметов. Потом "силы добра" добивают раненных, и де Сен-Бри узнает в одной из них свою дочь. Лучшей метафоры для войны, и не только гражданской, наверное сложно было бы найти.

В субботу побывал впервые после реконструкции во «Дворце культуры», нем. Kulturpalast, считающемся многими уродливым здании между Альтмарктом и Ноймарктом, построенном в конце 60-ых на пике устремлений к новому социалистическому городу, порвавшему с тяжёлым наследием ̶ц̶а̶р̶с̶к̶о̶г̶о̶ ̶р̶е̶ж̶и̶м̶а̶ господства буржуазии и его выблядка-фашизма.
Первоначально на месте Kulturpalast планировалось строительство сталинской высотки по московским лекалам, но с отходом архитектурного тренда от провозглашённого лучшим другом физкультурников и корифеем языкознания принципа искусство национальное по форме и социалистическое по содержанию, а также с осознанием невозможности столь дорогостоящих проектов на опыте создания двух дворцов для рабочего класса на Альтмаркте, был утверждён проект поскромнее. Модерновое по тогдашним временам здание (ср. Кремлёвский дворец съездов) особо, что называется, жжот панном «Путь красного знамени» на левом фасаде, выходящем к Schloßstraße, где без труда угадываются все главные действующие лица мирового коммунистического движения.
После объединения Германии у городских властей сильно чесались руки очистить площадку от позорного пятна, заодно освободив козырный участочек в самом центре под застройку, но тут подоспело время признать Kulturpalast памятником архитектуры.
После реконструкции, помимо филармонии, здесь разместился филиал городской библиотеки. И хоть я и отдаю предпочтение университетской, но должен признать, что атмосфера в новом филиале очень приятна. Снуют детишки, повсюду причудливые диванчики, где можно развалиться с книжкой. В фойе работает кафе. Всё в каком-то странном стиле тучного совка. Не задрапанного, занюханного, страдающего от хронического недофинансирования, а именно тучного, удавшегося, успешного, политически кастрированного совка. Как от архитектуры греков и римлян, от социалистической архитектуры 60-ых остался внешний лоск, форма, панно с давно дезавуированными и высмеянными, сведёнными до мифических персонажей, богами, капители и кариатиды, просторные лестницы и прорехи на месте доски почёта.
Старички пьют кофе и любуются движухой на Альтмаркте. Колокольня Кройцкирхе, единственного исторического здания, примыкающего к Альтмаркту. Слева и справа дворцы для рабочего класса, построенные заместо разрушенных в бомбовом аду 13-го февраля 1945 ренессансных и барочных зданий, прямо — минимализм нулевых.

Русская опера — редкая гостья на мировых сценах, но "Онегин" благодря своей феноменальной популярности у западного слушателя образует тому исключение. Жаль только, что радость от встречи с добрым приятелем всякого российского любителя музыки принимает подчас у наших соотечественников странные формы. Вчера, к примеру, три барышни по соседству со мной, судя по их небрежным замечаниям и сопроводительной болтовне, имеющие весьма отдалённое представление и о Чайковском, и об опере в целом, горячо обсуждали лишь одно: у кого из исполнителей акцент сильнее. Украинскому басу была даже устроена небольшая овация в конце за видимо единственное его "достижение" — нашесть. Было даже экзальтированно выражено сожаление, что бас не играл Онегина. Эта поразительная фетишизация языка — откуда она? Не думаю, что здесь есть нечто специфически русское и могу легко представить на месте этих мамзелей итальянок или француженок. Скорее дело тут в невозможности оценить слышимое по каким-то другим критериям: музыка не трогает, действо кажется хрестоматийно-поеденномольным, гордость оттого, что басурмане слушают нашего ПИЧа бьёт в мозжечок и щекочет нервы... Как будто посетитель галереи перед картиной Пуссена "Царство флоры" вдруг начал рассуждать о достоинствах или недостатках обрамляющей картину рамы. Что до певших в субботу певцов, то, пожалуй, только русский Романа Пайера и Тичины Воэн, исполнявших Ленского и Филипьевну соответственно, можно было бы охарактеризовать, как весьма посредственный. Их пение действительно казалось временами злой карикатурой на акцент иностранца. У остальных же исполнителей разобрать можно было каждое слово и только действительно сложные фонетически моменты выдавали в них неносителей русского языка.
Что сказать о постановке? Великой её не назовёшь. Копошение в сундуке постмодернизма и выуживание оттуда давно набившего оскомину инструментария. Всё, как всегда, мимо музыки Чайковского, со своими глубокими и далеко идущими-загребущими концепциями, покоящимися на фундаменте почившего первоисточника. Чайковский не зря назвал свою оперу "лирическими сценами". А тут какой лиризм! Вместо сада в усадьбе Лариной в первой картине огромная ампирная зала с аршинными потолками-мечтой любого нового русского. Из убранства завёрнутое на американский манир в рулоны сено, символизирующее видимо селянский уклад, да трактор в глубине сцены. В сцене письма — пожалуй, удачно большущий книжный шкаф, в нише которого Татьяна свернулась клубочком, чтобы написать письмо. Ссора в той же ампирной зале, дуэль тоже, только из декораций появились канализационные трубы. В подвал спустились стреляться? В подвале этом почему-то идёт снег. Может это не подвал, а руина заброшенного особняка? А если идёт снег, то почему все так по курортному одеты? Вопросы, которые все режоперные умельцы специально сеют в умах зрителей и радуются как дети тому, что сумели их озадачить. Конечно, Маркус Боте тормошил бесчувственного и потерявшего доступ к устаревшему произведению зрителя, всякими экспрессионистскими фокусами: аффекты оголены, нет просто радости или горя — должно искрить и доходить до современного человека — кодекс поведения людей XIX века же ему непонятен. К чёрту этот кодекс — и Онегин смачным хуком отправляет Ленского в нокаут, а сам кудрявый поэт отвешивает Ольге такую затрещину, после которой удивляешься, что его за этот афронт не пристрелили на именинах, не дожидаясь дуэльных формальностей. Не обошлось и без неминуемой темы однополой любви — месьё Трике пел свои куплеты и раздевался, вылезая из огромного розового торта, и вертел обтянутой узкими штанами попкой. Гости на балу у Греминых — пёстрое сборище... Какие-то бравые швейки с певичками на коленях, но при этом кавалеры при смокинге и с бабочкой. Обычно современные спектакли либо серы и скучны, в них ничего не происходит, от концертного исполнения их отделяет одна только мимика и жестикуляция певцов да раз и навсегда избранные декорации на заднем фоне, либо перегружены пост-модернистской чепухой, неумелыми попытками приспособить первоисточник к вкусу современного туриста или бизнесмена, выбирающегося в статусное место раз в год. "Онегин" Боте как-то соединил в себе все минусы двух систем: временами он был до зевоты скучен и статичен, блёкл и беспомощен, а временами, наоборот, режиссёрская фантазия устраивала фейерверк, но салюты летели всё не туда, всё в зрителя. В целом, у меня сложилось впечатление, что Боте не справился с постановкой и "Онегин" дошёл до дрезденского зрителя изувеченным в сражениях с режиссёром.
Если бы не достаточно высокий музыкальный уровень спектакля, то такого ЕО можно было бы сразу сдавать на свалку отшумевших и погребённых навеки под рутиной Богем и Цирюльников оперных премьер.
Звёздами вечера были безусловно Кристоф Поль и Камилла Ниланд. Они образовали некое магнетическое поле, которое несмотря на потуги режиссёра обалаганить разворачивающуюся на сцене драму, держало зрителя в напряжении весь спектакль. Поль, приятного тембра лирический баритон, отличился замечательной дикцией, умением придать одной лишь интонацией правильный или по крайней мере имеющий право на существование оттенок каждой фразе. Многие баритоны почему-то принимают бесчувственность Онегина в додуэльной части оперы за карт-бланш на бесчувственный рёв, который они искусственно сменяют на ложную эмоциональность в финале. Онегин Поля был другим: молодым человеком со своими слабостями, заблуждающегося, но чьи заблуждения кажутся таковыми только в ретроспективе. Ниланд-Татьяна тоже заслуживает самых лестных слов, хотя полную достоинства светскую львицу она играла с самого начала. Сцена письма, единственная уступка рассудка, в её исполнении обрела некий налёт горестного смирения перед властностью и силой рокового чувства.
Александр Цимбалюк и Анке Фондунг (Гремин и Ольга), неплохо исполнили свои короткие, но ответственные партии, а вот Ленский, уже упоминавшийся Роман Пайер явно не вписался в ансамбль того вечера девятого июля. Поначалу он фальшивил, расходился с оркестром. К именинам это прошло, но сам натужный, какой-то полулирический, полу-характерный тембр, неспособность спеть даже те немногие верхние ноты, которые есть в партии Ленского, оставили весьма жалкое впечатление. Общее же положительное впечатление от музыкальной стороны действа подкрепила уверенно, за исключением некоторых нюансов в духовых, сыгравшая капелла и блестящий хор, всё под руководством молодого финна Пиетари Инкинена. Вот и выходит, что вышел я в теплынь театральной площади в недоумении: то ли отменно провёл вечер, то ли дрянно. Да, такие пиршества как прошлогодний "Дон Карлос", в Земпере, к сожалению и несмотря на новое интендантство, редкость. Русскоязычной же публике, поделившей с туристами и бизнесменами зал, кажется, всё понравилось. Кроме, разумеется, акцента.

Фото: http://www.dnn.de/Kultur/Kultur-News/Semperoper-macht-Eugen-Onegin-zu-einem-Fest-der-Stimmen