Когда двенадцать лет назад умер мой сын Коля, я не знала куда деться. Муж плакал, а я не плакала. Он говорил, что я не плачу, потому что не горюю. После похорон я взяла бутылку и веревку с гвоздем и пошла в баню. Прибила гвоздь, подготовила веревку. Сидела какое-то время, смотрела на нее. Не то. Я сняла веревку, вырвала гвоздь и выкинула бутылку. Пошла к лодке — решила утопиться. Но и там у меня ничего не получилось. Вернулась на могилу, и мне стало спокойнее. Поэтому я пошла туда и на следующий день. А потом и на следующий. Я и не заметила, что прошло двенадцать лет, как я каждый день провожу с сыном на кладбище.

Каждый день я просыпаюсь не зря. Я встаю, умываюсь и иду навестить сына. Иду, чтобы поговорить. Ведь кроме как с сыном мне больше поговорить не с кем — за последние десять лет все умерли или разъехались, и в нашей деревне я осталась совершенно одна. В летний день до кладбища идти минут тридцать, в метель — около часа. Чтобы зимой было проще идти через сугробы, я делаю себе лыжи: привязываю к ботинкам куски дерева, со двора беру две палки в руки и иду себе.

Я в Мягозере живу почти всю жизнь. Родилась в 1939 году в семнадцати километрах отсюда, а переехала в 1961-м, как замуж вышла. Стала работать в колхозе «Путь к коммунизму» зоотехником, потом повысили до бригадира. Вела учет на ферме. Скота было много, всех коров по кличкам надо было знать, раз в месяц каждую корову на жир проверять. Работы было так много, что даже ночами иногда со скотом хлопотала. Коля видел, что у меня много работы, и помогал — как пошел в первый класс, сам стал свое белье стирать, а летом траву косил, заготовлял на зиму. И полы мыл, всегда мыл полы. Коля уже когда умер, я иногда слышала, как он моет полы. Пойду на кухню, а там нет никого.

Коля умер, когда ему было ровно 40 с половиной лет. Они с женой жили в соседнем селе. Когда он вернулся из армии, работы в деревне совсем не стало, все совхозы уже распались. На тяжелых работах в лесу он не мог — сердце у него болело после армии сильно. Афганистан сделал его нервным. Там на его глазах ребят убивали. В первые дни, когда он только вернулся, я спала с ним рядом. Коля мог вскочить посреди ночи и во сне прокричать: «Отдайте быстро автомат!» Он не рассказывал про Афганистан, я не спрашивала.

Он отучился на механика, высшее получать не собирался. Младший сын уехал в Петербург, а Коля остался, устроился в соседнее село водителем. После работы любил фотографировать. Так они и прожили с женой 17 лет, детей не было. Он навещал меня каждый вечер. В ту субботу, перед тем как умереть, он приехал ко мне дров напилить. Немного напилил — сломалась пила. Коля прилег, сказал, что сердце болит, и попросил с ним посидеть. Я всю ночь с ним просидела, сама не смела уснуть. Утром в воскресенье проводила его домой. А в понедельник он умер. Пять лет назад муж мой тоже умер. Но он старый был, надоел мне. Не вставал почти, а как встанет — ничего не помнит, выбежит на улицу, скажет, что к Коле на могилу, а сам мимо — и заблудится. А мне потом ночами нужно было искать его и домой тащить. Как муж умер, не осталось никого у меня. Еще и кота Ваню зимой лисица утащила.

Это раньше в каждом доме жили по десять человек, а теперь я одна. У нас кладбище большое, вся деревня, кроме меня, там уже лежит. Дачники приезжают, но это только летом. Бывает, кто на Троицу приедет на могилки к своим, я тогда рада, тащу к себе домой на чай, на бутылочку. Еще два раза в неделю автолавка приезжает — и это круглый год. Не пропускаю никогда автолавку, беру все, что привозят, — хлеб, масло сливочное и подсолнечное, конфеты, печенье, колбасу. Своего-то не осталось ничего, только картошка. Дорого только — хлеб 60 рублей стоит, сметана 80 рублей.

Сотовой связи у нас нет, позвонить некому, клуб в селе давно закрыли, да и кто бы туда ходил. Книжек не осталось никаких, не осталось совсем ничего, вот и хожу с сыном говорить.

По дороге на кладбище за эти годы со мной случалось всякое. Людей уже не встретишь, зато зверей полно. Зайцы скачут — с ними я тоже говорю. Лоси бродят — лосей я угощаю хлебом, только близко не подхожу — они лягаются. Если летний день, я набираю Коле свежих полевых цветов. Весной вместе со мной ходят волки. Я не говорю с ними, потому что страшно с ними говорить, хоть они мне дурного не сделали ни разу. На кладбище звери со мной не заходят — снаружи ждут.

Я дохожу до Колиной могилы, и мы вместе завтракаем. Себе я чай приношу, ему пирожки, иногда картошки сварю домашней. Рассказываю про свои дела: каких зверей видела, сколько дров наколола накануне, что по телевизору показали, кто приходил к Малахову на «Пусть говорят». В Колин день рождения приношу торт и водку. Торт съедают птицы, а водку разливаю по рюмкам, которые здесь у могил стоят.

Не знаю, увижу ли Колю, когда умру наконец. В Бога я не верю. Хотя теперь, смотрю, все верят. Показывают по телевизору, как все ездят в церковь и крестятся. Дрова надо колоть, а не креститься. У нас в деревне часовню построили пару лет назад вместо той, что снесли в советское время. Толку от нее мало — она всегда закрыта. Я один раз рядом с часовней наткнулась на медведя. Столкнулись лицом к лицу. У меня из рук корзинка выпала, и орать хотела, но потом вспомнила, что в газете прочитала — орать не надо, сохраняйте спокойствие. А больше ничего и не поделаешь — в часовне дверь на замке, не спрячешься, а больше негде. И вот притворилась перед медведем, что мне не страшно. А у самой вены в глазах от напряжения лопаются. И медведь этот потерял ко мне интерес и ушел.

Коля всегда молчит в ответ на мои истории, и я уже привыкла. Говори что хочешь — он все равно молчит. Бывают дни, когда не хочется говорить, когда я злюсь, кричу: «На кого ты меня оставил!» Иногда приезжает младший сын из Петербурга, все к себе зовет. Но как я Колю оставлю? Я могу один день пропустить, когда приезжает автолавка, например, но чтобы уехать насовсем? И говорю младшему, что не уеду ни в какой Петербург. Да и не люблю я города — шумно и кругом чужие. Все на работу уйдут, а мне что целыми днями делать. В деревне хоть стены свои.

Я прощаюсь с Колей до того, как сядет солнце. В деревне в темноте на кладбищах не сидят. Говорят, так можно чертиков увидеть. Я первый год, когда Коля умер, хотела с ним Новый год встретить, но за пару часов до полуночи мне стало совсем нехорошо, я вернулась домой и больше так не делала.

Если лето — я иду домой не спеша, вспоминаю, как с годовалым Колей ягоды в лесу собирали. Если зима — думаю только, как бы до дома добраться через эти сугробы. Потом дров наколю и приготовлю все для завтрака. А там уже передача по телевизору. Правда, если электричество дадут. А не дадут — свечку зажгу и послушаю, как ветер дует, повспоминаю, как день прошел, как жизнь прожила.