Только миг мы живем на земле этой странной,

Даже тот, кто ютился в лачуге заброшенной,

Уплывает однажды в далёкие страны

И качается в лодке один–одинёшенек.

Эта лодка сколочена наспех и грубо,

Шесть досок да покраска – и все тут изделие,

Но её не страшат океанские глуби

И причалит она за далекими землями.

И Господь – он окликнет её на причале:

– Кто там в лодке лежит в беспробудном унынии?..

Отрешись, мой дружок, от загробной печали

И вдохни милосердное, вечное, синее…

Милосердие звезд, милосердие полночи,

Милосердие плеска волны убывающей,

Милосердие птицы счастливо–беспомощной,

В бесконечную синюю даль улетающей…

Только тот, кто скитался на облаке,

Не боясь безрассудного грома,

Брел со мной в высоте рука об руку,

Был хранителем отчего дома.

Отчий дом оказался вселенною –

На её необъятных просторах

Разместился я с ношею бренною

И проклятий моих и восторгов.

Но не этою горькою памятью

Я дышу, уходя в бесконечность, –

Я учусь у созвездий их грамоте,

Исповедую пешую вечность…

Боже мой, сколько маленьких девственных тайн, –

И не раз наблюдал я украдкой,

Как смеется котенок – и держит у рта

Свою мягкую белую лапку.

И у птиц есть загадочный птичий пароль,

Он щекочет им тонкие нервы:

Вот синица–принцесса и попка-король:

Попугай Попугаевич Первый.

И когда раскрывается лоно цветка

И цветок так счастливо шалеет, –

В эту тайну заглядывают века

И идет шепоток по вселенной…

Господь меня найдет и в этом смрадном месте,

Я буду извлечен бестрепетной рукой

И встанут надо мной забытые созвездья,

И душу посетят безлюдье и покой.

Да, душу посетит великое безлюдье

И только робких трав заговорят уста…

Тогда-то высоту вздохну я полной грудью,

Тогда-то и меня заметит высота.

Пускай мои слова бредут куда попало,
Пускай из этих слов не возникает речь -
К исходу жития осталось их так мало,
Что незачем слова случайные беречь.
Пускай они бредут при свете и во мраке,
Пускай заходят в ад, пускай заходят в Рай.
Слова, слова, слова - бездомные собаки,
У каждого из них свой одинокий лай.
Какое-то из слов останется со мною.
Какое-то из тех, что в памяти Творца.
Когда я выйду в путь дорогой неземною,
И слово поведёт вселенского слепца.
 

Душа, проснувшись, не узнает дома,
Родимого земного шалаша.
И побредёт, своим путём влекома.
Зачем ей дом, когда она душа?

И всё же в путь бредя необратимый
Просторами небесной колеи,
Возьмёт душа моё земное имя
И горести безмерные мои.

Возьмёт не все их, но с собой в дорогу
Возьмёт душа неодолимый путь,
Где шаг за шагом я молился Богу
И шаг за шагом изнывал от пут.

Какой-то свет таинственный прольётся
На повороте времени крутом.
Но цепь предвечная не разомкнётся
Ни на юдольном свете, ни на том.

Когда я вслушиваюсь в вечность,
Я понимаю, что плут
И, как сверчок в углу запечном,
В своем бесчинствую углу.

Но что мне музыка вселенной,
Ее смятение и жуть?..
Я в глухоте самозабвенной
Одну лишь ноту вывожу...

Постепенно и я превращаюсь в забвенье,

В полуявь – полусказку времён Геродота,

И на горьком лице страстотерпца-еврея

Проступают сигнальные знаки отлёта.

И лицо бесконечным становится полем,

И над полем летят журавли и синицы,

И летят облака, паруса моей боли,

Перелётных стихов голубые страницы.

...Где-то жил человек в ожидании чуда,

А пришло оно, чудо, – и нет человека,

И осталась свобода, осталась пичуга,

И бездомная ширь неизвестного века.

Господи, сделай могилу поэта 

Гнездышком птицы, 

Чтобы слетались к поэту с рассвета 

Все небылицы... 

Все небылицы на крылышках легких, 

Стриж и синица, 

Все непорочные детские вздохи, 

Детские лица... 

Чтобы и я на свою же могилу 

Брел не в унынье, 

А распевая псалмы во всю силу, – 

Брел я к святыне... 

Знаю и я, что в земле похоронен 

Странник господен... 

Но не в обиде я и не в уроне, – 

Дух мой свободен

                                               30 ноября 1997

Просто в землю втопчи меня, просто

Занеси надо мною шаги,

И не надо крестов и погоста,

И не надо оград и могил. 

И не надо иной благодати,

Только знать, что исчезну, как тень,

Только знать, что отныне Создатель

Обрекает меня немоте…

                                               12 мая 1982 г.

И грозные горы, и звездные бездны 

Судьба распахнула рукою железной. 

Я, тысячу раз умерщвленный в юдоли,– 

Какой после смерти хотел бы я воли?... 

Хотел бы я быть исполином крылатым, 

Мятущимся демоном, духом расплаты?..

– Нет, я и по смерти хочу быть гонимым,

Христовым распятием тайно ранимым. 

Христос раскачал на Голгофе юдоли 

Огромный и горестный колокол боли. 

И я этой боли в веках отголосок, – 

И я эти вздохи, и я этот посох…

                                               22 мая 1982 г.

Это повержен не я – это труп одинокий 

Лег между мною и Господом Богом нелепо, –

И поскорее в охапку хватаю я ноги, 

И убегаю от трупа в какое-то небо. 

Сколько небес у меня, что могу их назвать я –

Вот оно, небо, где синие горы бессмертья, 

Вот оно, небо, где высится грозно Распятье, – 

И приютилась в подножье слеза–милосердье.

Но и особое небо на небе есть тоже, 

Детское небо из самых святых моих строчек, 

Где по песчаным дорожкам блуждает рассеянно Боже –

И с малышами играет устало в песочек… 

                                                           25 июля 1983 г.

Я не помню, когда загорелся во мне этот свет, 

Но еще я был юн, но еще я был мальчик почти, – 

Оказалось, что мне больше сотни и тысячи лет, 

Что проходят века, – а еще я в начале пути. 

И я понял, что свет этот был где–то прежде меня, 

И какой бы ни брел я дорогою долгою бед, 

И какая бы мне ни грозила в пути западня, –

Он навеки во мне – этот праздничный девственный свет!..

Не затем я на землю однажды пришел,
Волочил свою душу в пыли,
Чтобы вдруг навсегда распрощаться с душой,
Сжечь все вехи и все корабли.

И не я проволок свою душу, а Бог
Проволок ее через меня,
Чтобы бросить, как ветошь, на отчий порог
Неприметного серого дня.

Но душа, как обиженный пес, побредет
За своею великою тщетой
И когда-нибудь Бога на небе найдет,
Станет ангелом – псиной святой.

Я не помню, кем был я на этой земле,
Я, как пес, на дороге ослаб.
Но останутся вечно, как звезды во мгле
На вселенной следы моих лап…

Вениамин Блаженный. 27 декабря 1998

Она, подойдя, кланялась Ему и говорила: Господи! помоги мне.

Он же сказал в ответ: нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам.

Она сказала: так, Господи! но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их. Мф.15, 25-27

Не от мира сего, не от сброда сего…
                                                                   Из Христова
Изошел я ребра, когда вечность пронзило копье,
И вначале был стон во вселенной, затем было слов,
Было слово о муке и смерти – мое бытие.

Изошедший из стона, я стал ликованием муки.
– Не у Вас, у меня – этот рот, вопиявший во мгле,
– Не у Вас, у меня – эти болью гвоздимые руки,
– И за мной – не за вами – распятая тень на земле.

…Есть кумиры у жизни, у смерти кумиры есть тоже
Сколько ликов бесследных, о, сколько живых мертвецов
Утверждали на прахе свое окаянствие, Боже,
А у смерти одно лишь – твое молодое лицо.

Ну а мне от Христа никакого не надобно чуда,
Стала чудом земля под всемирною тенью креста
И, покуда себя называет пророком Иуда,
Я не верю в Иуду – я верю, как прежде, в Христа.

Вениамин Блаженный

Вениамин Блаженный - о себе

Душа, проснувшись, не узнает дома,
Родимого земного шалаша,
И побредет, своим путем влекома...
Зачем ей дом, когда она - душа?

И все в пути бредя необратимом
Просторами небесной колеи,
Возьмет душа мое земное имя
И горести безмерные мои.

Возьмет не все их, но с собой в дорогу
Возьмет душа неодолимый путь,
Где шаг за шагом я молился Богу
И шаг за шагом изнывал от пут.

Какой-то свет таинственный прольется
На повороте времени крутом
Но цепь предвечная не разомкнется
Ни на юдольном свете, ни на том.

 Как обманчиво слово "покойник", 
            Оно вызывает больше тревоги, чем сто орущих мужиков, 
            Мужики поорут-поорут, успокоятся, 
            А этот так молчит, 
            Что у вселенной звенит в ушах. 
            

...И лопаются ушные перепонки. 

ВОЗВРАЩЕНИЕ К ДУШЕ

Где б ни был ты, в толпе или в глуши,
Погряз ли в дрязгах грешного расчета,
Тебя пронзит звериный крик души,
Стучащей, словно нищенка, в ворота.

Ты жил, уйти от вечности спеша,
Греша в своей беспамятной дороге...
И вот она - стоит твоя душа
У смерти на затоптанном пороге.

Начинаю публикацию одного из моих любимых поэтов, малоизвестном, но очень
славном Вениамине Блаженном. Буду писать о нем то, что найду, а также его стихи, наиболее понравившиеся мне. Если кто-нибудь о нем знает, дополняйте!!
Для начала справка:  

            Вениамин Айзентшадт (Блаженный) Поэт. Родился в 1921 г. в еврейском местечке под Оршей (настоящая фамилия Айзенштадт). Окончил один курс учительского института, работал учителем истории (в эвакуации), чертежником, переплетчиком, фотографом-лаборантом в инвалидной артели. Состоял в переписке с Пастернаком, Шкловским, Тарковским (думается, Арсением, отцом Андрея Тарковского) . Первая публикация в 1982 г. Жил в Минске. Умер в ночь с 30 на 31 июля 1999 г.

... Сколько лет нам, Господь?.. Век за веком с тобой мы стареем...
Помню, как на рассвете, на въезде в Иерусалим,
Я беседовал долго со странствующим иудеем,
А потом оказалось - беседовал с Богом самим.

Это было давно - я тогда был подростком безусым,
Был простым пастухом и овец по нагориям пас,
И таким мне казалось прекрасным лицо Иисуса,
Что не мог отвести от него я восторженных глаз.

А потом до меня доходили тревожные вести,
Что распят мой Господь, обучавший весь мир доброте,
Но из мертвых воскрес - и опять во вселенной мы вместе,
Те же камни и тропы, и овцы на взгорьях всё те.

Вот и стали мы оба с тобой, мой Господь, стариками,
Мы познали судьбу, мы в гробу побывали не раз
И устало садимся на тот же пастушеский камень,
И с тебя не свожу я, как прежде, восторженных глаз...