Таков Иерусалим, центр христианского мира, бесконечно дорогой прах для евреев, второй после Мекки священный город мусульман.

Иерусалим, застроенный самыми священными для мира храмами, мечетями, синагогами.

Иерусалим — это груды несметных богатств среди гор, лохмотьев, развалин и грязи.

Это — великолепные, пышные, роскошные чертоги храмов, облепленные со всех сторон лачугами, жалкими, несчастными, зловонными, грязными, ужасающими, похожими скорее на логовища зверей, притонами невероятной нищеты!

Иерусалим — это семья арабов, живущая в углублении под старой стеной, окружающей великолепную мечеть Омара, построенную когда-то их предками.

Население Иерусалима. Это нищие, несчастные, жалкие, которые собрались в праздничный день на паперти великолепного храма.

Это 40.000 нищих, живущих милостыней во имя Христа, Иеговы и Аллаха.

Иерусалим, это место печальных воспоминаний и радостных надежд. Когда в это место, в эти старые, почерневшие от времени стены, приходит христианин, магометанин, еврей, к нему протягиваются тысячи рук

— Дай! Дай! Дай!

— Дай во имя распятого Бога!

— Дай во имя Того, Чьё имя не дерзает произнести язык!

— Дай во имя Аллаха, святого и вечного!

Они все здесь живут милостыней, тем, что им приносит и оставляет верующий мир.

Фанатичные от близости этих святынь, в которые они так страстно верят, они живут насчёт этих святынь, насчёт великого прошлого.

Эти жалкие, обнищавшие потомки аристократов.

Эти несчастные, выродившиеся потомки великих народов.

Иерусалим, это — призрак вырождения, который встаёт перед вами во всём своём ужасе, во всём блеске и великолепии прошлого величия, во всём ужасе настоящего.

Это призрак, у которого на плечах золотая, вышитая драгоценными камнями мантия, — такая роскошная на плечах, волочащаяся по земле в виде жалких, грязных лохмотьев.

«Эти люди, довольствующиеся грязными, ужасными лачугами, логовищами, трущобами, — вы с изумлением спрашиваете себя, — неужели это дети тех самых отцов, которые создавали для своих молитв такие чертоги?»

Это потомки, которые живут нищими там, где жили царями их отцы.

Всё, что есть европейского, промышленного, — всё это там, в предместьях, за стенами Иерусалима.

Запершись здесь в этих стенах, почерневших от времени, эти 40.000 нищих, эти 40.000 населения, тёмного, невежественного, живут здесь, эксплуатируя грубо, кощунственно те же самые святыни, в которые они так страстно верят.

Это город нищий, ведущий своё призрачное, день за днём, существование насчёт милостыни всего мира.

Ни отпускной торговли, ни промышленности, ни ремёсел в Иерусалиме почти не существует. Проезжая по этим узеньким улицам, по этому городу-базару, вас поражает то, что вся эта торговля существует только для удовлетворения потребностей сегодняшнего дня. Эти бесчисленные, залитые кровью, издающие гнилостный запах мясные, эти грязные хлебные, эти на каждом шагу закусочные лавки, грязные кухни для бездомовного города. Лавки ситцев, лавки обуви, в которых и товара-то заготовлено столько, чтоб хватило на один день. Ремесленных мастерских, расположенных тут же на улице, в открытых лавочках, нишах — ровно столько, чтоб удовлетворить потребности в починках, поделках, поправках на один день.

Словно все эти лавочки открыты для становища людей, которые завтра уйдут дальше, которым не нужно делать никаких запасов, нечего заготовлять впрок.

Весь склад их жизни производит это впечатление. Они здесь же, где живут, кидают все отбросы, наполняют всё кругом себя грязью, словно, действительно, завтра покидают это место и им нечего об нем заботиться.

Это нищета, беспечная, не думающая о завтрашнем дне. Нищета, которая верить, надеется, просит и ничего не делает.

Каждый день кажется, что здесь сегодня праздник. Каждый день улицы Иерусалима имеют праздничный вид, с утра до ночи запружены толпой ничего не делающего народа. И, несмотря на это — Иерусалим, есть ли город в мире более печальный?

Не город, а скорее одно здание, огромный лабиринт, с запутанной сетью узеньких, извилистых коридоров. Его улицы, по которым трудно разойтись четверым, делают беспрестанные зигзаги, спускаются, поднимаются крутыми лестницами, со ступенями, усеянными нищими.

Это лабиринт, полный неожиданностей. Идя по извилистому закоулку, вы никогда не знаете, где сейчас очутитесь: на площадке перед огромным, величественным храмом или в крытых коридорах базара, тёмных, сумрачных, настоящих катакомбах, от которых веет холодом и сыростью подземелья, плесенью, запахом разложения, — или посреди маленького кладбища, где тёмно-серые от времени покривившиеся памятники разрушаются среди города.

Эти дома, с крошечными конурами-лавочками, занимающими нижний этаж, с маленькими окнами второго этажа, окнами, забитыми лучинами, гнилыми досками, или завешанными грязными тряпками.

Дома — развалины. Полуразрушившиеся, со стенами, покрытыми плесенью, треснувшими. Эти дома разрушаются, разваливаются, их никто не поправляет, не поддерживает. Люди устраиваются среди развалин так же, как они жили в полутёмных грязных мансардах-трущобах.

Эти дома, эти лачуги ужаснее притонов нищеты всего мира. Крошечные грязные дворики с цистерной для дождевой воды посредине. Жилища, в которые поднимаешься по узенькой лестнице, где не могут разойтись двое, по узенькой лестнице со стёртыми ступенями, со стенами, покрытыми чёрным жирным слоем грязи. Эти галерейки, которые тянутся вдоль стен. Эти комнатки, к которым они ведут. Эти норы, логовища, эти грязные, полутёмные тюрьмы, в которых живут люди, валяясь на грязном полу, положив кучу какого-то смрадного тряпья под голову.

Какой пустотой, ужасом какого бездомовья веет от этих жилищ.

В этих логовищах только ночуют. Из них бегут с рассветом, с первым наступлением утра, с первым тёплым лучом солнца. И только ночь, тёмная, холодная, вновь загоняет людей в эти норы, в эти смрадные логовища.

Целый день население Иерусалима проводит на улицах.

На этих ужасных улицах, от которых веет такими великими воспоминаниями.

Город, одинаково священный для христиан, мусульман и евреев! То, что считается величайшей святыней на одной улице, признаётся величайшим заблуждением в другой. Экзальтированные от близости величайших святынь, фанатичные, они с неприязнью сторонятся друг от друга, и весь Иерусалим разделён на кварталы по религиям... 

(В.Дорошевич "Земля обетованная", 1900; фотографии - мои, январь 2011)

Жизнь и смерть в древнехристианских катакомбах 

«В Риме есть что-то даже кощунственное», — писала в 1960-х годах Анна Ахматова, ощутившая в этом городе накал непрекращающейся борьбы язычества с христианством. Его остро чувствуешь и сегодня. Здесь вас то и дело норовят схватить за рукав мелкие жулики, проститутки, торговцы подделками. Но есть и другой Рим — спокойный, величественный, сохранивший святыни христианства, мощи тысяч мучеников. Православного паломника, посетившего Вечный город, дороги непременно приведут в римские катакомбы. Они под землей, но возносятся над ней гораздо выше, чем гигантская колонна Траяна.

Зачем христиане первых веков спускались под землю?

Христианство пришло в столицу Римской империи во второй половине I века н. э. вместе с апостолом Петром и его учениками и сразу же нашло множество последователей среди людей всех социальных слоев, от рабов до консулов. Некоторое время христиан воспринимали безразлично — мало ли странных восточных культов приплыло в столицу из Азии. Новой верой в Риме сложно было кого-то удивить, а тем более вызвать чью-то ненависть. От представителей всех религий требовали только одного: чтобы они признавали богом императора. Разумеется, сами императоры, не считая психически нездорового Нерона, и большинство тех, кто признавал-таки их богами, в божественность кесарей не верили. Как сказал император Веспасиан в III веке н. э., «кто хочет убедиться, что я человек, пусть спросит об этом у раба, который выносит мой ночной горшок». Итак, это требование носило чисто политический характер. К христианам оно относилось точно так же, как и ко всем остальным. Но вот когда выяснилось, что последователи новой «иудейской секты» почему-то настаивают на существовании всего одного Бога, и Бог этот — отнюдь не император, христиане испытали на себе всю тяжесть карающей руки властей империи. Началась эпоха гонений.

И все-таки, вопреки широко распространенному заблуждению, первые христиане строили катакомбы не для того, чтобы прятаться от преследовавших их императорских солдат. В катакомбах никто никогда не жил. Да это и невозможно. Жить в подземном коридоре, где крупный человек едва не задевает стены локтями, где всегда темно, а вокруг лежат мертвые, невозможно. Главным назначением катакомб было захоронение умерших последователей Христа отдельно от язычников, совершение погребальных обрядов и иногда — Литургии.


Jules_Eugene_Lenepveu_The_Martyrs_in_the_Catacombs – Ш.Ленепвё. Погребение мучеников в катакомбах. 1855 год

Мы спускаемся по длинной, очень крутой лестнице, и каменные своды смыкаются над нашими головами. Меня сопровождает отец Эдуард, католический священник, иезуит и декан Богословского факультета Папского Восточного института. Он говорит по-русски с сильным акцентом. Белый свет ветреного зимнего дня исчезает за поворотом, и отец Эдуард тихо говорит: «Похоже на ваши Киевские пещеры, да?» Я вынужден признаться, что никогда не бывал в пещерах Киево-Печерской лавры. Отец Эдуард удивленно поднимает брови и говорит: «Мне кажется, каждый русский должен побыть там. Это очень важно, итальянцы заботятся про свою историю, а вы — меньше». Мои шаги глухо отдаются в каменных стенах, и я слушаю описание киевских пещер, о которых мне рассказывает католический священник-иезуит за тысячу километров от Киева. Отец Эдуард говорит, что отшельнические пещеры возле Киева и римские катакомбы очень похожи. Вся разница в том, что катакомбы — это кладбище, здесь никогда не жили христианские подвижники.

Кладбище единоверцев

Как правило, основой катакомб были частные владения, на территории которых состоятельные римляне, принявшие христианство, хоронили своих близких и домочадцев. Иногда владелец такого фамильного склепа завещал его Церкви для захоронения в нем всех христиан. Об этом свидетельствуют многочисленные надписи на греческом и латыни, сохранившиеся на стенах катакомб святого Каллиста: «Усыпальница Валерия Меркурия, Юлитта Юлиана и Квинтилия, для почтенных его отпущенных и потомков того же вероисповедания, что я сам». Такие подземные захоронения расширялись, объединялись между собой и становились важной частью жизни первых последователей Христа.

Кстати, первые христиане — создатели катакомб, использовали слово «цеметериум» (от лат. «покои»). Катакумбосом называлось лишь одно из подземных кладбищ, впоследствии известное как катакомбы святого Севастьяна. После падения Римской империи лишь Катакумбос ( от греч. k atakymbos — углубление ) сохранился нетронутым и доступным для изучения историкам Средневековья, поэтому со временем все подземные захоронения стали называть катакомбами.

Callist_Cripta_papi Крипта пап (Cripta dei Papi) в Сан-Каллисто – один из тех первоначальных центров, вокруг которых разрослись катакомбы. В III веке здесь были погребены двенадцать римских епископов, большинство из которых прославились как мученики или исповедники. В V-VIII веках их мощи были перенесены в различные римские храмы

Старейшие римские катакомбы появились еще в дохристианский период истории города. Однако только с приходом христианства в Рим они стали действительно важным явлением в жизни столицы империи.

Христианская община Рима считала своим долгом обеспечить всем единоверцам захоронение на христианском кладбище. Однако, не располагая достаточными средствами, первые христиане могли позволить себе лишь очень простые похороны. Усопшего омывали, иногда натирали благовониями и заворачивали в саван. После этого тело клали в стенную нишу и замуровывали отверстие терракотовой или, реже, мраморной плитой, на которой высекалось имя почившего и лаконичная эпитафия. В стену рядом с захоронением часто вделывался масляный светильник или сосуд с благовониями. Иногда в одну нишу клали несколько тел, как правило членов одной семьи, но большинство захоронений — одиночные. Ниши с телами умерших высекались в стенах катакомб в пять-шесть ярусов, поэтому, при узких проходах, коридоры катакомб очень высокие — иногда достигают пяти метров в высоту.

В более поздние времена простые ниши иногда заменяли на аркосолии — невысокие глухие арки в стене, под которыми в гробнице помещали останки усопших. Таким образом, отверстие захоронения располагалось не сбоку, а сверху. В аркосолиях часто хоронили мучеников и использовали надгробную плиту как алтарь при совершении Литургии.

Иногда в основных коридорах делали небольшие боковые комнаты – кубикулы, обычно служившие фамильными склепами или местами захоронения наиболее почитаемых мучеников и пап. Изредка встречаются в катакомбах могилы, выдолбленные прямо в полу кубикулов и даже проходов.

Людей, занимавшихся выкапыванием катакомб и содержанием их в порядке, христиане называли фоссорами. Их портреты часто встречаются на стенах — фоссоров изображали с инструментами их ремесла: кирками, лопатами и масляными лампами. Руководили фоссорами люди, специально назначаемые римским епископом. Большинство катакомб названы именно в честь этих управляющих, как, например, катакомбы Сан-Каллисто, названные так в честь протодиакона Каллиста, по поручению общины руководившего созданием подземных захоронений в I или II веке.

По образцу древних хранителей гробниц современные работники катакомб также называются фоссорами. Они проводят дальнейшие раскопки и являются проводниками по недоступным обычным туристам неосвещенным коридорам, составляющим большую часть катакомб.

Мозаика из храма св. Прасседы (II век) с изображением свв. Агнессы, Присциллы (слева), Прасседы (справа)

«Да внидут во ад живи»

Отчасти из-за того, что христианские обряды часто совершались в подземных кладбищах, в I – II веках среди римского плебса ходили слухи, что христиане издеваются над трупами, закапывают живьем младенцев и т. д. Сплетни распускались с молчаливого согласия властей, искавших козла отпущения, на которого можно было бы свалить все социальные проблемы. На стенах катакомб св. Каллиста по сей день сохранилась выцарапанная кем-то надпись: «Какие горькие времена, мы не можем совершать в безопасности таинств и даже молиться в наших пещерах!»

В катакомбах хоронили не только бедняков и рабов, не имевших фамильного склепа, но и жертв гонений, мучеников и даже епископов Рима. Именно отсюда произошел обычай служить Литургию на мощах святых. В катакомбах св. Каллиста похоронено девять пап и неисчислимое число мучеников, среди них — особо почитаемая итальянцами святая Цецилия ( II – III века). Дочь благородных родителей, она с юных лет уверовала во Христа и носила под пышными одеждами власяницу. Цецилия обратила к Богу своего жениха, молодого патриция Валерия, и еще множество римлян, за что и была приговорена к смерти. Мощи св. Цецилии были обретены в 1599 году, после чего скульптор Стефано Мадерно создал ее знаменитую статую, которая сейчас находится в церкви Санта-Чечилия-ин-Трастевере.

Туф (порода, в которой выкапывали подземные галереи для захоронений) порист и очень мягок, почти крошится в руках, поэтому в нем можно выкопать сложные системы переходов, используя лишь лопаты, кирки и ломы. Зато на воздухе туф быстро твердеет, поэтому катакомбы и просуществовали так долго.

Как правило, в катакомбах были небольшие залы для собраний и трапезные для поминовения усопших. Светильников не было, катакомбы освещались либо через шахты, пробитые в потолке, либо свечами, которые посетители приносили и уносили с собой. Поэтому на большей части площади катакомб лежал непроглядный мрак. «Здесь такая темнота, что почти сбывается это пророческое изречение: “Да внидут во ад живи”», — писал блаженный Иероним, в молодости учившийся в Риме. В наши дни в той части катакомб, которую показывают туристам, на перекрестьях переходов висят голые лампочки, однако многие десятки километров подземных ходов так и лежат во тьме вот уже более пятнадцати веков. Прижимаюсь лицом к ржавой стальной решетке, отделяющей туристскую часть от лабиринта извилистых непроглядно-черных переходов, и пытаюсь представить, как чувствовали себя здесь наши далекие предшественники. Экскурсовод окликает, напоминая, что отставать нельзя — иначе потеряешься. Здесь немудрено заблудиться так, что и не найдут никогда.

Опустошенные и забытые

В V веке, с фактической легализацией христианства при Константине Великом, катакомбы перестают быть местом захоронения усопших, зато становятся местом активного паломничества — ведь в них были захоронены тысячи, если не десятки тысяч святых Западной Церкви. Паломники часто оставляли на стенах рисунки и надписи, впоследствии ставшие важным источником информации для исследователей. Но вскоре по указаниям римских епископов мощи святых стали переносить в городские церкви и соборы. Так, папа Бонифаций IV по случаю освящения Пантеона, одного из крупнейших соборов Рима на тот момент, вывез из катакомб тридцать две (!) повозки с мощами святых, а при папе Пасхалии из катакомб было извлечено две тысячи триста мощей святых. Об этом гласит надпись на стенах одной из базилик.

Лишенные мощей мучеников, катакомбы были забыты. В Средние века их посещали лишь грабители могил и немногие любознательные путешественники. Лишь в XVI веке о катакомбах вспомнили снова. Их изучением занялся Онуфрий Панвинио, хранитель папской библиотеки, и Антонио Бозио, историк. Раскопки они не вели, а лишь спускались в уже известные катакомбы, копировали рисунки на стенах и пытались расшифровать надписи.

По-настоящему масштабное изучение катакомб началось лишь в XIX веке, и, как ни странно, важную роль в нем сыграл наш соотечественник. Помимо итальянских археологов Джузеппе Марки и Джованни Батисто Де Росси, большой вклад в исследование катакомб внес русский художник-акварелист Ф. П. Рейман, в конце XIX века создавший более ста копий наиболее хорошо сохранившихся катакомбных фресок.

С 1929 года изучением и охраной катакомб занималась Папская комиссия священной археологии. С этого момента начинается тщательный сбор и опись всех предметов, найденных в катакомбах, от тел умерших до осколков глиняной посуды и серебряных монет.

Всего в Риме пять крупных христианских катакомб — св. Каллиста, Домитиллы, Присциллы, св. Себастьяна и св. Агнессы. Катакомбы св. Каллиста расположены возле Аппиевой дороги, той самой, по которой уходил из Рима потерявший надежду на успех своей проповеди апостол Петр. Здесь ему явился сам Христос. Спаситель спросил Петра: «Куда идешь?» Петр рассказал Господу о тяготах проповеди христианства в языческом и развращенном Риме, и Бог дал ему сил вернуться. Недалеко от входа в катакомбы св. Каллиста стоит небольшая церковь, построенная на том месте, где, согласно преданию, Петр говорил с Богом. У входа в эту часовню лежит гранитная плита с отпечатками двух ступней. Жители Рима говорят, что это — ноги апостола Петра.

Катакомбы Сан-Каллисто — самые крупные в Риме, они имеют протяженность в двадцать километров и содержат сто семьдесят тысяч захоронений. Туристам доступна лишь очень малая часть гигантского лабиринта, который еще не до конца изучен даже археологами. В этих катакомбах итальянцы с гордостью показывают приезжим первые известные историкам изображения Евхаристии. Также часто встречается изображение рыбы — одного из древнейших христианских символов.

Трудно описать ощущения, которые испытываешь, когда при тусклом свете голой электрической лампочки ты видишь полустертые, угловатые, бледные рисунки на могильных плитах, которые старше тебя на восемнадцать веков. Что чувствовал блаженный Августин, стоявший на этом самом месте полторы тысячи лет назад? А Лютер, который молился о даровании веры здесь же, в душных переходах римских подземных кладбищ?

Я поднимаюсь по крутым, истертым ногами миллионов паломников ступеням, открываю простую стеклянную дверь — такая могла бы быть в супермаркете или офисе — и выхожу на воздух. Меня встречает легкий запах померанцев, растущих у входа. Холодный зимний ветер после жара подземного лабиринта кажется обжигающим. Медленно бреду вниз по Аппиевой дороге — к центру города. Там меня снова встретят шум, крики, пыль, пестрая разноязыкая толпа. Здесь же – тихо и почти безлюдно. Катакомбы находятся в стороне от исторического центра и даже не обозначены на туристической карте, что не удивительно – в древнем Риме захоронения располагались за чертой города. Но только здесь, в этих не тронутых современностью подземельях, можно по настоящему прикоснуться к той далекой эпохе, которая именуется первохристианской.

Серафим Ореханов